Будь что будет

– Ты, случайно, не женоненавистник, Марти?

– Как тебе в голову такое пришло? Но я коммерсант, а коллекционеры не покупают картин, написанных женщиной, тут я ничего не могу поделать, и для мужчин-то все чудовищно сложно – вот ты сама много художниц знаешь? Можешь назвать хоть одну?.. Ну вот!

Марти ушел, оставив их в растерянности, и в следующие дни обошел всех художников, которых уже выставлял или которых высоко оценивал, но они либо отказывались, либо их успели нанять другие галереи.

Приближался конец месяца. Марти хотел все бросить и уехать в отпуск, но ему не хватало денег, и он решил, К черту, пропадать так пропадать! Он принялся обходить все подвальные клубы на Сен-Жермен. В «Старой голубятне» он наконец обнаружил Магали и Мари, Ага, вы здесь! Что пьете, девушки? Знаешь, Магали, я тут подумал, у тебя интересные работы, надо их показать, пойти на риск, если этого не сделаю я, то кто? Так что по рукам. Откроемся третьего в шесть вечера. Но с организацией придется постараться…

Мари решила помочь Магали подготовить выставку, взяла на себя коктейль на вернисаже, печать афиш, договорилась о скидке с багетчиком, внесла аванс за половину счетов, затем оплатила их все, потому что у Магали не было ни гроша, Вернешь деньги, когда продашь свои картины. Пока Магали заканчивала еще два полотна, Мари перевезла картины, помогла их развесить, расклеила афиши по витринам окрестных кафе и магазинов, чьи владельцы не возражали.

Их усилия были вознаграждены – вернисаж прошел с успехом, в галерее толпился народ, буфет опустошили в два счета, пришли все друзья и восторгались картинами, горячо хвалили за силу духа и смелость, сравнивая с великими художниками. Американец в круглых очках и с волосами, собранными в хвост, бесконечно долго разглядывал каждое полотно, молитвенно сложив ладони, и в конце концов воскликнул, You’re a genius! [49] Лестно, конечно, но Марти этого было мало – никто не поинтересовался ценой картин, которая, кстати, была невелика. Никто их не купил. И в прессе не появилось ни одной статьи, потому что ни один журналист не соизволил прийти и открыть живопись неизвестной художницы, которая так неизвестной и осталась.

49

 Ты гений! (англ.)

За четыре года, минувшие со смерти брата, можно было по пальцам одной руки пересчитать те недели, когда Мари пропустила свидание с ним. В отличие от большинства людей, которые боятся кладбищ и считают их мрачными, ей нравилось встречаться там с Тома, и она помыслить не могла, чтобы оставить его одного в склепе. На этих пустынных аллеях быстро забывалось, что в нескольких метрах бурлит толпа. Сначала Мари заходила в цветочную лавку напротив входа – навещать брата нужно было непременно с букетом гербер или пионов, чтобы, зайдя в склеп, возложить цветы. Внутри она молчала, о себе не рассказывала – все равно он оттуда не услышит. Мари приходила, потому что для нее Тома был жив, в голове теснились тысячи эпизодов их общего прошлого, и, пока она будет воскрешать здесь эти воспоминания, Тома не исчезнет из этого мира. Она закрывала глаза, и к ней возвращались волшебные дни в Динаре, звучал их смех, и она чувствовала, что в это мгновение Тома рядом. Как раньше.

В этот вторник Мари думала, Я должна была помочь ему, я должна была понять, что он сдался, я одна могла его поддержать, но оказалась слепа. Тома, братик, почему ты ничего не сказал мне? Она глубоко вздохнула, Мне пора, вернусь на той неделе. И надеюсь, что с новостями. Поцеловав ладонь, она коснулась могильной плиты, заперла дверь склепа. И, повернувшись, оказалась лицом к лицу с Жанной, Здравствуй, доченька, ты как? Я так рада наконец-то тебя увидеть. Жаль, что мы редко встречаемся, правда?

– Мне стало невыносимо дома, пришлось порвать все связи – если честно, я так и не научилась жить без Тома, мне его не хватает, я стараюсь вести нормальную жизнь, но вижу его повсюду и каждую секунду говорю себе, что его убил мой отец.

– Морис, конечно, не святой, но он любил Тома так же сильно, как и тебя, он страдает оттого, что ты не хочешь его видеть, и я тоже, ведь получается, я потеряла и сына, и дочь.

– Ты не только моя мать, но еще и его жена, ты всегда оправдываешь его, хотя он убийца. Ты знала, что он затравил Тома, и ничего не делала. Если бы ты вмешалась раньше… но ты пустила все на самотек. Теперь будем учиться жить друг без друга.

У Мари случилась задержка, чего никогда не бывало, даже на день, и она тут же уверилась, что ждет ребенка и что это невероятная удача для них с Даниэлем. И для Тома тоже. Наконец-то она станет почти такой, какой была до того трагического дня. И жизнь наладится. Все просто. Врач не смог подтвердить, что она беременна, следовало подождать еще несколько недель. Мари пожала плечами – сомнений у нее не было, осознав свое состояние, она поняла, что больше не бродит потерянно по миру, и подумала, Надеюсь, это мальчик, – нет, не надеюсь, я уверена, что мальчик, и я назову его Тома.

Мари не была такой счастливой уже много лет, ей хотелось петь, целовать прохожих, кричать о том, как она рада стать мамой, и она отправилась к Магали, чтобы сообщить прекрасную новость, позвонила в дверь, собираясь воскликнуть, Ни за что не догадаешься, что со мной случилось! Но подруга, открыв дверь, только пробормотала, А, это ты… На лице ее застыла гримаса, глаза покраснели.

– Что такое?

– Три дня назад под Ханоем убили Сержа, его мать получила телеграмму и все мне рассказала, недавно вот ушла. Неизвестно, как это произошло. Может, засада или мина. Она звонила в министерство, но там тоже ничего не знают; кажется, перевозка тела во Францию займет минимум два месяца. Для нас это кошмар, ты его не знала, но он был необыкновенным человеком, не верю, что больше его не увижу.

Мари обняла Магали, нежно прижала к себе и хотела уже зайти в квартиру, но подруга остановила ее, Я хочу остаться одна, тебе лучше уйти.

– Конечно, я понимаю.

Мари спустилась по ступенькам, и Магали закрыла за нею дверь.

Много дней подряд Мари заходила к Магали, но натыкалась на запертую дверь. Под ковриком накопилась почта, потом вдруг исчезла – Мари энергично стучала, но никто не откликался. Консьержка тоже больше не видела Магали и забирала почту сама, складывая у себя в ожидании владелицы.

Выставка закончилась плачевно и обернулась финансовым крахом, Я впервые не продал ни единой работы, этого я и боялся! – негодовал Марти. Мари рассказала о постигшей Магали утрате, он посочувствовал, но попросил как можно скорее забрать работы, ему нужно освободить место для следующего вернисажа.

Мари решила сама увезти картины и хранить их у себя. Когда она расставляла их вдоль стены, ее внимание привлекло нечто вроде креста – две пересекающиеся алые линии на коричневом фоне, – и внезапно ее осенило. Она застыла, поглощенная этим озарением. Первой мыслью было, Нет, так нельзя, не надо переступать черту. Однако сама идея прорастала в ней, но не как скрытая болезнь, а как абсолютное освобождение – то, что нужно непременно сделать, хотя кажется, что это смерти подобно, Надо спокойно подумать, взвесить все «за» и «против», последствия будут серьезными, вся жизнь перевернется. Мари закрыла глаза, крест алел перед внутренним взором, Уже подумала.

Даниэль спал в вагоне ночного поезда, который нес его в Париж, дорога казалась бесконечной, состав останавливался на каждой станции и со скрежетом трогался. Наконец в едва освещенном купе все восемь пассажиров проснулись, потянулись, в семь тридцать паровоз прибыл на вокзал Монпарнас, Даниэль вышел из вагона, собираясь, как обычно, пройтись по Парижу пешком до дома Мари, но в конце перрона заметил ее саму, Что ты здесь делаешь?

– Я хотела тебя увидеть, пойдем выпьем кофе. – Они зашли в кафе на бульваре, она села напротив него на красную бархатную банкетку, и официант подошел принять заказ. – Мне нужно с тобой поговорить, это важно.