Будь что будет
Шрифт:
Янсен достаточно навидался, он понимал, что дурака вразумить невозможно, разговор зайдет в тупик, а спор закончится бурной ссорой, он должен был найти хитроумный ход, то есть такой, который устраивает сноху (он так ее называл, хотя они с сыном все еще не поженились) и не пятнает его честь, – никто не поймет, почему сын бригадного генерала, хранителя системы, уходит из армии, получив погоны лейтенанта после выпуска из Сен-Сира. Это станет сенсацией и оружием, которым не преминут воспользоваться враги, ибо чего ждать от высшего офицера, если он не способен призвать к послушанию двадцатидвухлетнего засранца? Янсен долго искал выход, обсудил ситуацию с двумя надежными друзьями, которые были рады, что он попросил помощи, и вместе они нашли решение – его он и изложил Даниэлю в любимом ресторане на улице Сен-Доминик за супом из спаржи, ради которого и святой бы согрешил. Янсен посмотрел сыну в глаза и заговорил мягко, почти небрежно, –
Даниэль думал четыре секунды. Потом он будет вспоминать этот момент, когда его жизнь круто изменилась, – он уже проявил мятежный дух, заказав раковый слоеный пирог, чтобы позлить отца, и, пока тот разливал по бокалам свое любимое сомюр-шампиньи, подумал, Что он скажет о моем поведении? Решит, что я не справляюсь, что я легкомысленный. В конечном счете работать в посольстве – это ведь тоже защищать свою страну, только более интеллектуальным способом, и я уверен, что Мари одобрит. Янсен поставил бутылку. Ну, как тебе моя идея?
– В общем, неплохая мысль.
Так Даниэль начал свою карьеру в спецслужбе, чтобы угодить отцу и жене. Он не знал, что Бонн – убийственно скучный город, где никогда ничего не происходит, но жутковатое спокойствие улиц что днем, что ночью нравилось Мари не меньше, чем деревенская обстановка их дома, прогулки с коляской по рейнским лесам и частые приглашения на коктейльные вечеринки в посольства, которые немного оживляли их будни.
Даниэлю повезло, начальник ему симпатизировал, но полковник Дюпор был близким знакомым отца. Он учил новичка началам шпионажа, от сбора информации до работы с источниками, и предупреждал, что меньше всех можно доверять англичанам, которых от всего сердца ненавидел, их несвежей информации и фальшивым конфиденциальным сообщениям, Наши худшие друзья, без устали повторял он. Даниэль так и не узнал причину этой враждебности.
После четырех лет в Бонне, где Даниэля ценили за серьезность и аналитические способности, Янсен пригласил сына на ужин, тот решил, что отец предложит ему перевод в крупное посольство – в Лондон или Нью-Йорк, Мари об этом мечтала, – и заказал суп-велюте из кресс-салата. Янсен объявил, что сын должен уйти из армии, потому что его приняли в ФЖД [55] . Даниэль с трудом скрыл удивление, Но я ничего не понимаю в железных дорогах!
– Ничего. Сейчас объясню, почему тебя туда отправляют и что ты там будешь делать.
55
ФЖД (SNCF, Societe nationale des chemins de fer francais) – Государственная компания французских железных дорог.
Мари не возражала против возвращения в Париж, ей не терпелось повидаться с друзьями в Сен-Жермен-де-Пре. Как ни странно, она ни о чем не спросила Даниэля, а он сказал, что будет работать в сфере общего управления над задачами, которые сложно объяснить неспециалисту. Янсен предупредил сына, что тот должен соблюдать строжайшую секретность, и никто не знал, с чем конкретно связана его деятельность, которая по сей день оставалась полной загадкой.
Янсен был военным с интеллектом выше среднего, поэтому он ушел из генерального штаба в тень: ему нравилось ощущение, что он сидит в центре паутины, предугадывая следующий ход противника, незаметно им манипулирует и наносит сокрушительный ответный удар, причем никто и заподозрить не может, что это он дергал за ниточки. Итак, человеком он был умным, но забыл, что жена наблюдает и слушает.
Однажды вечером в постели Мадлен отложила книгу и пристально посмотрела на него, пока он готовился ко сну, Это ведь ты устроил? Он бросил на нее непонимающий взгляд. Даниэль уходит из армии в ФЖД, и ты здесь ни при чем? Янсен знал Мадлен – он мог манипулировать целым светом, но только не ею, она не даст ему продыху, пока не получит ответ, Истина проще простого, у Даниэля не было надежды перейти в крупное посольство. Ему грозила отправка в Индокитай, а ты знаешь Мари, она непримирима и на уступки не идет, у нее есть только «да» и «нет». Даниэлю повезло, что ему предложили сделать хорошую карьеру на гражданской службе в Париже, мы поговорили, я посоветовал согласиться, это перспективная должность.
Поездки Арлены в Алжир длились от недели до четырех с половиной месяцев. Перевозили их своеобразно. Сотрудники КАЭ поднимались в Орли на борт «Суперконстеллейшн», реже в «Каравеллу», через десять минут полета оказывались
в аэропорту Ле-Бурже, там к ним подсаживались военные, некоторые в штатском, и занимали зарезервированные места впереди, затем самолет летел два часа двадцать минут до аэропорта Мезон-Бланш в Алжире, где выходили только уполномоченные лица, дозаправлялся и через полтора часа приземлялся среди пустыни на аэродроме Реггана. Там Арлена и оставалась. Столичный персонал КАЭ не видел в этой стране ничего, кроме пустынных областей Сахары.Вернувшись после взрыва первой бомбы, о котором кричали заголовки газет, Арлена с трудом отбивалась от вопросов Вивиан и Лорана. Сын давно понял, что Арлена участвует в атомной программе, хотя она никогда об этом не упоминала, и что центр в Брюйер-лё-Шатэль не имеет ничего общего с ЭДФ, несмотря на указатель при въезде, и что там проводят загадочные исследования, и самые умные дети утверждают, что знают о них все. Иногда отцы вполголоса обсуждали это с матерями, чтобы успокоить, потому что тех пугали некие атомы, которые бесконтрольно размножаются и в конце концов взрываются. Это тайна, которую дети городка ревностно оберегали. Ни за что на свете они не поделятся ею с глупыми товарищами, чьи отцы не работают в Центре.
– Так что же случилось? – нетерпеливо выспрашивала Вивиан. – Мы видели кадры по телевизору. В три раза сильнее, чем Хиросима, это же уму непостижимо.
– Я что-то слышала, но сама сидела в столице, в Алжире, я работаю над новой программой гидроэлектростанции с линией очень высокого напряжения, чтобы обеспечить восточную часть департамента.
– Вот как, – раздосадованно протянула Вивиан. – А я думала, ты там в первых рядах.
– Не слушай всякую болтовню. Отделение в Брюйере разрабатывает проекты для ЭДФ, все очень просто.
Лоран подошел к матери, А я вот знаю, что ты говоришь неправду. И папа тоже сказал: ты работаешь над атомной бомбой, и поэтому вы расстались.
– Послушай, мою работу объяснить трудно, потому что я придумываю будущие источники энергии, но в Брюйере производят только электричество, а с папой мы расстались, потому что не ладили, вот и все.
– А папа говорит, что вы очень даже ладили.
– Да, но жизнь штука сложная, малыш. Мы и ладили, и в то же время не ладили, понимаешь?
Лоран недоумевал. Говорили, что для своего возраста он очень серьезный. Его угнетало собственное бессилие, неспособность спорить с матерью, убедительно ей возражать – последнее слово всегда оставалось за ней. Он обнаружил, что два самых любимых его человека живут как чужие, а он – посередине, то с одним, то с другим, потому что у них все неправильно: они не вместе, как все родители в мире, не ведут нормальную жизнь. Не было причин для расставания, кроме легкомыслия взрослых, слишком занятых своими делами, хотя стать настоящей семьей – это так просто. Обычно дети мирятся с разрывом – грустят, страдают, но покоряются обстоятельствам, так как понимают, что невозможно склеить осколки, когда нет главных кусков, и учатся идти дальше без одной ноги. Успешно или не очень. Но Лоран не мог смириться. Он не находил логического объяснения этой неправильности, Они могли бы стать немного добрее и подумать о том, как мы были бы счастливы вместе. Всякий раз, когда он видел родителей рядом, например, когда Арлена в субботу утром привозила его к Пьеру, наступало счастье, все тревоги как по волшебству исчезали, родители смеялись, словно на несколько мгновений становились близкими друзьями. Отсюда вывод: они могут прекрасно ладить и жить под одной крышей. Лоран твердо вознамерился их воссоединить, это стало навязчивой идеей, и он цеплялся за любую возможность. Обычно мальчики его возраста просят на день рождения настольную игру, поезд или конструктор, а он, когда родители спросили, чего бы ему хотелось, ответил, Давайте просто пообедаем, а потом будем вместе гулять весь день, – он надеялся, что в этот раз искорка, которую он заметил между ними, разгорится ярким пламенем и приведет к тому результату, которого ему так хотелось. Так же он вел себя и на Рождество, и по всем праздникам, Для меня подарок – чтобы мы были вместе, и ничего другого мне не надо. Эта навязчивая идея объясняла и то, почему, в отличие от сверстников, в его комнате нет игрушек и всегда убрано. Друзья не приходили в гости к мальчику, который не умеет играть, и его никто не приглашал, – возможно, именно от одиночества он столько читал, Ну тогда подари мне книгу.
Парадоксально, но наклонности Лорана поощряло двусмысленное поведение родителей, которые по очереди (но никогда одновременно) запоздало раскаивались и недоумевали, как же все так неудачно сложилось. Иногда они приоткрывали дверь в прошлое и думали, не послать ли подальше дурацкие принципы и не начать ли все заново. Пьер и Арлена чувствовали себя виноватыми в том, что упустили шанс, не прошли испытание совместной жизнью, чтобы дать сыну эту самую жизнь, о которой он мечтал.
– А может, поедем втроем на каникулы в Бретань?