Будь что будет

– Нет, малыш, лучше не надо.

Арлена раскаивалась больше Пьера после их напряженного разговора. Тот предложил снова сойтись ради мальчика, но она ответила, что это быстро закончится, потому что Пьер не примет ее такой, какая она есть. Он долго на нее смотрел, Ты просто не хочешь, чтобы мы снова были вместе, по одной причине: тебе плевать на Лорана и нашу семью, а нужна тебе лишь твоя смертоносная работа, ты боишься только одного: как бы не узнали, что ты живешь с пацифистом, и не выгнали тебя.

– Да, я дорожу своей работой, что в этом плохого? И почему только я должна меняться? Может, сам откажешься от своих убеждений? В воскресенье не привози Лорана слишком поздно, ему рано вставать.

* * *

Мари вновь обрела Париж и друзей на Сен-Жермен, с которыми проводила безмятежные послеполуденные часы в местных кафе. После четырех германских лет воскресли свобода и беззаботность. Как я могла так долго жить без них? Вернувшись из Бонна, она выбрала большие апартаменты на улице Суффло с видом на Пантеон – квартира на Бон-Нувель показалась ей слишком тесной, – сама занялась переездом и меблировкой, поскольку Даниэль уходил в семь утра и возвращался поздно вечером, часто уезжал на несколько дней в Бельгию или в Швейцарию, но ничего не рассказывал о своей работе, Я не имею права вдаваться в детали. Мари смирилась и с его молчанием, и с тем, что все бытовые заботы легли на нее. Даниэль был поглощен обязанностями по службе. Например, если бы его спросили, в какой школе и в каком классе учится сын, он бы не смог ответить. Когда Мари рассказывала, как провела день, кого видела и с кем говорила часами, он слушал ее, кивал, но молчал. Мари пришла к выводу, что таковы все мужчины, ее отец был точно таким же, домашние дела его не интересовали – в этом ее лишний раз убеждали подруги, столкнувшиеся с похожим отношением. На самом деле, она не понимала, что Даниэль отстранился от этих вопросов, словно они не имеют к нему отношения. Раз уж он не может произнести имя сына – а это было почти невозможно физически, – сына у него как бы и нет, во всяком случае мальчик, который сидел напротив за столом и ловил каждое его движение, стал чужим, они не разговаривали, не обнимались, но Мари этого не осознавала, безразличие Даниэля она относила на счет невнимательности мужчин и их врожденного равнодушия к семейным делам.

Так уж они устроены.

И точно так же Мари не поняла, почему в первый год после их возвращения во Францию Даниэль отказался поехать в отпуск в Динар, – она настаивала, каждый день возвращалась к этой теме, пытаясь переубедить его, но он был несгибаем, У меня слишком тяжелые воспоминания, ноги моей больше там не будет. Мари дождалась, когда родители уедут и уступят им место, и провела восхитительный август наедине с Тома, наслаждаясь погодой Ривьеры и общаясь с друзьями, с которыми потеряла связь десять лет назад. Она подготовила сына к поступлению в начальную школу, поскольку в Германии именно она занималась его образованием. Даниэль остался в Париже, на новой работе, ему больше нравилась квартира на Бон-Нувель. Он познакомился с коллегами, которые недоумевали, что бывший военный делает в ФЖД, если ничего не смыслит в железнодорожном транспорте; обедая с ними, Даниэль впервые подумал, Я здесь не на своем месте. И все последующие годы эта мысль накатывала на него, как волна, хотя он ничем не выдавал своего недовольства.

Мари ждала Тома у школы на улице Кюжа. Как всегда, в половине пятого. Она могла бы поручить это гувернантке, но ни за что на свете не хотела пропускать эту встречу и без сожаления покидала друзей с их разговорами, Я пошла к своему любимому мужчине. Она ждала рядом с другими матерями, у нее пока не было возможности с ними познакомиться, но все впереди, некоторые казались дружелюбными и уже с нею здоровались. Мари задумалась, чем Тома захочет заняться после уроков – обычно это решал он. Для нее же все было просто: если погода хорошая, то Люксембургский сад, катание на каруселях или на пони, но сегодня небо хмурится, – значит, где-нибудь перекусить. Мари посмотрела вверх, на тучи между домами, и тут почувствовала чью-то руку на плече, – обернувшись, она обнаружила Мориса Виреля. На секунду засомневалась, Может, этот человек просто на него похож? Нет, это был он, только сильно располнел. Несколько месяцев назад на ужине у родителей Даниэля Янсен упоминал, что у ее отца пошатнулось здоровье, намекая, что не грех бы позвонить ему, но Мари пропустила это мимо ушей. Сутулый, с кругами под глазами, опираясь на трость, отец утратил воинственный вид. Здравствуй, Мари. Она вгляделась в него, Ты болен?

– Нет, мне уже гораздо лучше. Мне нужно было тебя увидеть и познакомиться с Тома. Я бы хотел, чтобы мы помирились и все стало как раньше.

– Вряд ли это возможно… И ты знаешь почему.

– Я пришел извиниться за то, как поступал с Тома, – я верил, что действую во благо, я хотел воспитывать его так, как воспитывали мальчиков в мое время, как отец воспитывал меня, я был строгим, но не понимал, что он страдает, я хотел, чтобы он хорошо учился, чтобы занял достойное место в нашем кругу, и я ошибся – знала бы ты, как я себя корю; я прошу прощения у тебя, вернее, у Тома.

– Уже поздно, твои извинения его не вернут.

– Ошибиться может каждый, но когда это из лучших побуждений, дело другое, и знаешь, я расплачиваюсь за эту ошибку так, что тебе и не снилось, и…

– Я не сержусь на тебя больше… и в то же время сержусь, но как-то иначе, это трудно объяснить, потому что Тома никогда меня не покидал, для меня он будто бы жив. Утром я снова перечитала одно из его стихотворений. Каждый раз, когда я вспоминаю, что ты с ним сделал, гнев возвращается. А если я не могу забыть, как мне тебя простить?

Они стояли и смотрели друг на друга; Морис покачал головой:

– Пожалуйста, дочка, я так устал, давай попробуем помириться, будем жить вместе с Тома и хоть немного радовать друг друга.

Мари заколебалась, Я пока не готова. Двери школы открылись, ученики бросились к родителям, которые обняли их и забрали ранцы. Маленький Тома перешел улицу и направился к матери, но та не стала его обнимать, Тома, познакомься, это мой отец, а значит, твой дедушка, можешь его обнять. Мальчик смотрел на пожилого мужчину, который стоял неподвижно, глядя на его мать, переводил взгляд с одного на другого. Морис глубоко вздохнул, погладил внука по щеке и пошел прочь, опираясь на палку.

Когда в воскресный полдень Янсен принимал сына в Сен-Море, оба вели себя так, будто встретились только сейчас, хотя постоянно поддерживали связь. Никто не знал, что отец нанял сына, даже Мадлен – она бы начала волноваться. Улучив минуту, когда женщины занялись Тома, Янсен подошел к Даниэлю и шепнул на ухо, Надо поговорить, это срочно.

В следующую среду они увиделись в ресторане на улице Сен-Доминик, Янсен пришел раньше, Я тебе уже заказал. За четыре года ты добился отличных результатов в ФЖД, но я чувствую, что ты начинаешь скучать, поэтому хочу кое-что тебе предложить. Он разлил по бокалам вино, Мы с тобой знаем, что в Алжире обстановка накаляется. В метрополии за де Голлем идет почти все население, которое хочет избавиться от алжирской обузы, но там, на месте, армия в большинстве своем против независимости. Часть людей не выдержит и взбунтуется. А мы не намерены ради них давать задний ход. Генерал де Голль полон решимости довести до конца процесс деколонизации, даже если начнется драка. К счастью для нас, многочисленные мятежные группировки французского Алжира враждуют, грызутся между собой и действуют хаотично, но отдельные группы ускользают от нашего наблюдения, особенно среди молодых офицеров.

– Должен тебя предупредить: я не собираюсь становиться шпионом.

– Об этом и речи нет, нам просто нужна дополнительная возможность поддерживать с ними контакт.

Однажды вечером, к концу ужина, Даниэль как бы невзначай сообщил Мари, Я должен уехать на несколько дней в Алжир. Он не стал уточнять, что командировка может продлиться несколько месяцев, он и сам наверняка не знал. Мари вопросов не задавала, это вошло у нее в привычку, – возможно, так она выражала свою поддержку. Он подумал, что Мари не уедет из Парижа, где ей так хорошо, в Алжир, неспокойный город, где никто не знает, что будет завтра. В ФЖД с помощью Даниэля выявили предателя, продавшего план мобилизации и перевозки войск, а также выслали его куратора. Теперь же отец поручил ему задачу, которая совсем его не привлекала. Сражаться с врагами, причем неизвестными, – цель захватывающая, а воспользоваться своими связями и предать бывших товарищей по Сен-Сиру – совсем другое дело, особенно когда твои друзья следуют присяге, то есть защищают страну, а не сворачивают с пути, который еще вчера считался национальной идеей. Нелегко оставаться чистеньким, когда все по колено в грязи. И Даниэль принял очевидное решение: сделать так, чтобы его миссия провалилась. Нет ничего легче. Все, что нужно, – это подчеркнуть свою верность де Голлю и его политике, выразить презрение к позиции мятежных генералов, обмолвиться, что эти старые пни не способны развиваться и застряли в прошлом, что пора покончить с колонизацией, этим пережитком другой эпохи, и смотреть в будущее, европейское, а не африканское, – и тогда Даниэль уничтожит себя в глазах тех, в чьи ряды он должен проникнуть. Месяца через три станет ясно, что план внедрения провалился, его отзовут в Париж, а отцу не в чем будет его упрекнуть.

Мадлен целыми днями уговаривала себя, Я не должна совать туда нос, это мужские дела. Но ей было неприятно, что ее отодвигают в сторону, словно она не умеет хранить тайну, а ведь она всю войну изображала безутешную вдову, когда Янсену удалось добраться до Лондона. Когда она задавала мужу вопросы, тот отвечал, Да что тут рассказывать, у него все хорошо. А когда она спрашивала Даниэля о его работе в ФЖД, сын пожимал плечами, Идет потихоньку, и тут же менял тему. Поэтому она не знала, чем он там занимается, хотя кое-какие подозрения возникали. И Мадлен смирилась с тем, что ничего не знает о совместных делах главных мужчин в ее жизни. Но когда Янсен сообщил, что компания отправляет их сына в Алжир заниматься развитием железнодорожного парка и готовить будущее, Мадлен встала на дыбы, Не держите меня за дурочку, я не знаю, чего ради Даниэль сидит в этой конторе, зато знаю своего сына: он не отличит паровоз от электровоза – так зачем ты посылаешь его в страну, откуда все бегут, потому что там вот-вот полыхнет?

Янсен не хотел развязывать окопную войну или начинать семейную баталию, Правда в том, что мы в тупике и не знаем, что свалится нам на голову, кто за нас, кто против, а кто переметнется, как только ветер переменится. Реальность такова, что верных людей там мало, а нам жизненно необходимо собрать определенную информацию; единственное, что я могу сказать: это наблюдательная миссия, совершенно безопасная. Даниэлю стало тесновато, как-то он засиделся, ему захотелось чего-то нового, но не волнуйся, я за ним приглядываю – чтобы конь поскакал галопом, нужно отпустить поводья, но сами поводья остаются в руках всадника.