Будь что будет

– Так он черно-белый, старье какое-то.

– Но я слышал о нем много хорошего, говорят, там потрясающие актеры.

– Нет, не хочу целых три часа смотреть какую-то муру.

Что оставалось, кроме как тяжело вздохнуть?.. Ладно, тогда поедим мороженого.

Даниэль мечтал сблизиться с сыном, разрушить стену между ними, но после двух недель каникул признал поражение: общение наладить не удалось. На вопросы об учебе, об увлечениях Тома отвечал односложно и неохотно и снова погружался в комиксы, которые Мари ежедневно покупала ему в киоске, а когда Даниэль заметил, что лучше бы мальчик читал книги для своего возраста, Жюля Верна или Александра Дюма, Мари сказала, Да, но выбирает он, у него каникулы, и если ему больше нравятся «Спиру» или «Рин Тин Тин», то это его дело.

Вечером Даниэль (вероятно, расстроившись, что не удалось посмотреть «Рокко и его братья») решил вскрыть нарыв. Тома наконец-то лег спать. Мари устроилась в кресле в гостиной, чтобы продолжить чтение второго тома «Тибо», и Даниэль сел напротив нее, Мне не нравится ситуация с Тома – хорошо, что он ни в чем не знает отказа, но мы же нужны и для того, чтобы дать совет и наставить на верный путь. Он целыми днями бездельничает, ему все скучно, он читает и перечитывает всякую чушь, он за все хватается и ничего не заканчивает, его интересует только он сам и его удовольствия, это избалованный и капризный ребенок, он совершенно не старается, оценки у него плохие, мы не справляемся с его воспитанием.

Мари взяла закладку и закрыла книгу, Ты прав, учится он не слишком хорошо, он непостоянный и поверхностный, но он живой и счастливый мальчик, вот что главное. Если бы ты к нему присмотрелся, то увидел бы, что он любознательный, мягкий, оригинально мыслит, с богатой фантазией. По сути, он артист, одаренный, творческий. И понятно в кого. Я до сих пор помню, как отец изводил брата, я ничего не забыла, и ты тоже – отец требовал подчиняться ему, хотел воспитать сильного мужчину по своему образу и подобию, мучил, чтобы он стал таким же жестким и блистательным, и мы все видели результат. Поэтому я поклялась, что у моего сына будет все наоборот – я буду его слушать и уважать, он слишком мал, чтобы загонять его в рамки, еще будет время все подправить. Но он сделает это сам, в своем темпе, и не придется ни бороться с ним, ни наказывать, ни унижать.

– Не согласен. Мир ушел вперед, мы не обязаны повторять ошибки родителей. Но между суровой дрессурой твоего отца и свободным воспитанием есть другие варианты, и я бы не шел по пути наименьшего сопротивления. Он еще не понимает, что хорошо, а что плохо, и мы должны его направлять, открывать горизонты, помогать развиваться, Тома считает, что ему все позволено, но он невоспитан, избегает малейших усилий, капризен – ты не делаешь ему добра, ты загоняешь его в ловушку.

– Да, так я его воспитываю и буду воспитывать, не вмешивайся.

– Как хочешь, но однажды ты об этом пожалеешь.

Вопреки уверенности родителей, Тома не спал – он выбрался из кровати и, прижавшись ухом к приоткрытой двери, не упускал ни слова из напряженного разговора, Она меня любит и понимает, а он – нет.

Тринадцатого августа с размахом отметили день рождения Тома, Даниэль вручил ему огромную коробку, обернутую в глянцевую позолоченную бумагу, Тома обнаружил внутри «Circuit 24» [65] и потерял дар речи, переводя взгляд с коробки на отца, Надеюсь, тебе понравится, я специально заказал из Алжира, Тома бросился в его объятия и поцеловал. Вечером, прежде чем отправиться в «Мажестик» смотреть «Великолепную семерку», они ждали во вьетнамском ресторане банановый фламбе, традиционно завершавший трапезу, и Тома взглянул на отца, Я решил, что в этом году все будет по-другому, я стану лучше учиться.

65

 «Circuit 24» – набор из миниатюрной автотрассы и машинок, одна из самых престижных и желанных игрушек 1960-х.

– Молодец, мое солнышко, – откликнулась Мари и повернулась к Даниэлю. – Видишь, нужно просто уметь ждать.

Когда они вернулись в Париж, благие намерения воплотились в жизнь. Тома начал стараться и почти по всем предметам получил средний балл, но трудности с орфографией и грамматикой так и осталась. Даниэль, который теперь месяц жил в Париже, месяц – в Алжире, каждый вечер находил время проверить уроки. Однажды вечером в конце ноября, когда он в десятый раз повторял сыну правила согласования причастия прошедшего времени с глаголами «иметь» и «быть», зазвонил телефон, и Жанна сообщила, что у Мориса случился сердечный приступ – он два дня находился между жизнью и смертью, жутко напугав ее, но выкарабкался, он не хотел говорить Мари, потому что это бесполезно, сейчас он на несколько недель отправится в санаторий, потом вернется домой. Даниэль рассказал об отпуске и по ходу беседы понял, что Жанна ничего не знает об их жизни, Я посмотрю, что можно сделать, мы давно не обсуждали эту тему с Мари, кто знает, вдруг она переменилась? Даниэль подождал, пока Тома ляжет спать, и рассказал Мари о звонке матери. Вот как, обронила та.

– Думаю, эту страницу пора перевернуть, поехали к нему в больницу.

– Я никогда не прощу его, я по-прежнему очень зла за то, что он сделал с Тома. Пятнадцать лет прошло, а все было будто бы вчера, я ничего не забыла.

Через несколько дней Даниэль отправился в лечебницу недалеко от Версаля. Морис Вирель сидел на скамейке в парке, закрыв глаза, и грелся под бледными лучами декабрьского солнца. Даниэль забыл, сколько же они не виделись – целую вечность. Прошло уже четыре года с тех пор, как Морис пришел к начальной школе на улице Кюжа, чтобы увидеть Мари, а та наотрез отказалась мириться. Сегодня это был обрюзгший мужчина с седыми всклоченными волосами, в тесной рубашке с открытым воротом, из которого выпирала шея, пуговицы пиджака еле сходились на животе, деревянная трость валялась на земле. Даниэль присел рядом. Через некоторое время Морис приоткрыл глаза, Даниэль! Я не слышал, как ты подошел, рад тебя видеть. Он выпрямился, тяжело дыша, Видишь, во что я превратился? Старость, как говорится, не радость. Надо сказать, что я упорно делал все, чего делать не следует, слишком много пил, ел и курил, набрал двадцать лишних кило и все никак не могу их скинуть. И вот результат: зашкаливает холестерин и давление. А здесь дерут целое состояние за два листочка салата в полдень и еще два вечером плюс стакан минеральной воды. Но хуже всего велосипед, два раза по полчаса, представляешь? Мне на него забраться – как на Эверест залезть. Лучше расскажи о себе, кем ты работаешь? Твои родители держат нас в курсе последних новостей. Как там в Алжире? Говорят, настоящая заваруха. Знаешь, все это мне глубоко до лампочки… Признайся, как ты терпишь мою дочь? Она – мое единственное достижение, так же невыносима, как я сам. А ведь я сказал ей, что раскаиваюсь, я искренне просил прощения, но ей плевать. И она, без сомнения, права. Если бы все повторилось, я бы действовал точно так же. Это же было ради него, понимаешь? Ты хорошо знал Тома, помнишь ведь, каким он был воробышком, ну, может, дроздом, я хотел сделать из него мужчину, но не сумел. А сейчас, когда мне осталось совсем немного, я больше всего жалею, что так и не познакомился с внуком, так и не узнал, какой он, о чем думает, в кого пошел.

– Ну, он своеобразный мальчик, Мари воспитывает его на свой манер, и, если не считать орфографии, учится он неплохо. Сначала я не мог принять его имя, у меня ушли годы, чтобы привыкнуть, я постоянно делал над собой усилие. Вот только на прошлой неделе я читал на диване, Мари его позвала, и я обернулся – подумал, что увижу Тома, настоящего. Видимо, он всегда будет рядом, до конца наших дней. А еще наш сын довольно упрямый и своевольный, но это наверняка семейное. Я постараюсь помирить вас с Мари.

– Ничего у тебя не выйдет. Увы.

За ужином Даниэль слушал, как Мари рассказывает о встрече с давней подругой Магали, которая внезапно исчезла после гибели возлюбленного в Индокитае и теперь, спустя десять лет, появилась уже как жена торговца обувью из Перигё и мать троих детей. Мари поинтересовалась, когда та заберет картины, которые так и хранятся у нее после провалившейся выставки, Магали ответила, Картины? Быть того не может! Ты оставила у себя эту жуткую мазню? Выбрось ее на помойку. Нет, ну ты представляешь? – с возмущением восклицала Мари. Я еле дотащила на своем горбу тридцать пять полотен, упаковала, аккуратно сложила в комнате, где они занимают черт знает сколько места, и ни слова благодарности! Я могу их выбросить! Ну вы видали, а?..

– Днем я заезжал к твоему отцу в клинику, где он проходит реабилитацию, – сообщил Даниэль. – Выглядит неважно. Может, постараешься и все-таки помиришься с ним?

– Ты прекрасно знаешь, что нет. Не хочу иметь с ним ничего общего.

– Понимаю, но нас трое, и у каждого свое мнение. Я за то, чтобы собраться вместе, пока есть время. Думаю, неплохо бы сделать это в канун Рождества, только не в полночь, а устроить обед. Поехали бы к твоим родителям в Сен-Мор, мои тоже придут. Будет красивая елка, гирлянды, подарки, все обнимутся, устроим праздник, самый обычный, все как у всех. Я знаю, что ты против, но интересно, чего хочет Тома – остаться здесь или увидеть всю семью. Ты всегда твердишь, что решает он, так давай предоставим ему свободный выбор и послушаем, что он скажет.

Мари и Даниэль повернулись к Тома, тот положил вилку и кивнул, Да, хочу всех увидеть.

По случаю неожиданной семейной встречи Жанна и Мадлен решили устроить традиционный рождественский ужин. Мориса на несколько дней забрали из клиники – узнав, что скоро увидит дочь, он воспрянул духом и решил сесть на строгую диету, за исключением, пожалуй, праздничного обеда, и сложнее всего оказалось убедить его, что это особенный вечер, а не пир на весь мир и ему придется обойтись ломтиком индейки и тремя каштанами, никаких устриц и фуа-гра, а главное – никакого алкоголя, кроме бокала шампанского от дома Вирель. Каждый готовился к этому событию и выбирал подарки, но Мадлен предупредила, Все будет по-простому, не больше двух на человека. Как-то вечером Даниэль спросил у Мари, подарит ли она что-нибудь отцу, Конечно, ведь это Рождество. Но не призналась, что именно. Жанна велела поставить в гостиной трехметровую елку, и вместе с Мадлен они весь день украшали ее водопадами гирлянд, позолоченными английскими шарами и ангелочками, колокольчиками, оленями, впряженными в сани, а на верхушку пристроили звезду со стразами. Они хотели было достать рождественский вертеп с фигурками святых, но с сожалением отказались от этой затеи – пришлось бы искать его среди пыльного хлама на чердаке. Накануне дня икс Морис позвонил Даниэлю, Спасибо тебе еще раз, если бы не ты, я бы так и не увидел ни дочь, ни внука, я скинул два кило, чувствую себя почти легким и очень счастлив, что семья наконец-то снова соберется, приезжайте завтра пораньше. Даниэль вздохнул с облегчением, когда Мари согласилась на этот примирительный обед, – если бы она отказалась, он бы поехал сам вместе с Тома, как бы она ни сопротивлялась.