Цейтнот
Шрифт:
— Всё прошло хорошо, — Ванда, наконец, очнулась, выныривая из омута воспоминаний, и поправила волосы, пытаясь скрыться от цепкого взгляда Наташи.
— Скучновато, — поспешно вставил Клинт.
— Очень шумно.
— Музыка была отвратительной.
— Да, — подтвердила Ванда, даже кивнула на всякий случай, и они с Клинтом обменялись многозначительным взглядом.
Они не успели поговорить о том, что между ними произошло этой ночью. Ванда, примчавшись домой, тут же спряталась в своей комнате, пытаясь утихомирить судорожно бьющееся сердце, казалось, если она этого не сделает, то оно выпрыгнет из груди. Это был настоящий ужас. Она в жизни никогда не чувствовала такой страх, он скручивал её по рукам и ногам, мешая думать. Ей было стыдно,
Она совсем по-другому представляла их первый поцелуй. Да, она понимала, что это всего лишь фантазии и в реальной жизни это ни к чему хорошему не приведёт, если вообще, конечно же, случится, но кто запрещал мечтать? Так и Ванда с улыбкой на лице представляла, как приподнимется на цыпочки, млея от ощущения его рук, таких сильных, на своей талии. Кусая собственные губы, мечтала, как их обожжёт своим дыханием Клинт, и она, прикрыв глаза от радости, ответит ему, жарко исследуя его рот.
Ванде было стыдно за столь развратные мысли в своей голове, но ведь об этом всё равно бы никто не узнал, разве что тот самый злосчастный дневник, к которому даже прикасаться было в блаженство. Там на каждой страничке, в каждой клетке отпечатался образ Клинта, и сердце Ванды сжималось, когда она перечитывала пестрящие о нём строки. Она жила в своих радужных мечтах, по ночам предпочитая обнимать подушку, с нелепой простотой и одержимостью представляя, что это Клинт. В настоящем же мире Ванда чувствовала лишь пустоту и щемящую в груди боль, привкус обречённости и зависти. Печаль.
Она дала себе клятву, что никоим образом никому не даст знать, что она влюблена в Бартона. Никто никогда не должен был об этом узнать, иначе она сгорела бы со стыда. Но вот теперь она сама выдала себя и свои чувства и с позором сбежала, испытывая лишь ужас от содеянного и страшное чувство вины. Ванде хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, стереть себя со страниц истории, вычеркнуть эту ночь из своей жизни. Теперь Клинт обо всё знал, и её тайна, так тщательно оберегаемая, стала ему известна. Этого не должно было случиться, и Ванда просто не понимала, как это произошло. Что именно ею руководило, ведь она зареклась не выдавать себя? Но больше всего её беспокоило другое: что теперь делать? как быть?
Клинт не заставил себя ждать, он пришёл почти следом за ней и, как бы Ванда этого не хотела, поднялся к ней в комнату. А она вся сжалась, зажмурилась, укрытая с головой, надеясь, что он промолчит и уйдёт. Говорить ей сейчас не хотелось, отвечать на его вопросы уж тем более, и Ванда молилась, чтобы он ушёл. И Клинт действительно закрыл за собой дверь, перед этим как-то странно вздохнув, так странно, что девушка проворочалась всю ночь, пытаясь понять, что это значило.
Она так и не смогла заснуть, да и уснёшь тут. Ванда была в ужасе, паника нарастала, но ближе к утру утихла, и теперь Ванда просто страшно раскаивалась в своём поступке, желая отмотать время назад и предотвратить всё это.
Она так тщательно расписывала свои воображаемые поцелуи с Клинтом, что теперь уже смутно помнила настоящий. Губы у Бартона оказались мягкими, и он прикрыл глаза, когда она его поцеловала, затаил дыхание, она заметила. Не ответил, нет, но и не оттолкнул, скорее был в оцепенении, поэтому позволил ей совершить непоправимое. Он был удивлён, и это ещё мягко сказано, Ванда помнила, как изумлённо звучал его сиплый голос.
Эта ночь была самой долгой в её жизни. Минуты тянулись бесконечно долго, и Ванда почти не спала, изредка проваливаясь в какое-то странное оцепенение, почти паралич.
Если Клинт обо всём догадался — а он явно догадался, он не производил впечатления дурака, — то стоило выбрать тактику своего поведения, но, к сожалению, в голове Ванды было до омерзения пусто, хоть плачь. Можно было бы всё ему рассказать, от и до,
признаться в своих чувствах, давя в себе желания сгореть со стыда и смущения. Что бы ответил Клинт? Как бы отреагировал, как бы повёл себя? Ванду мучили эти вопросы, не давали прийти в себя. Наверняка провёл бы с ней нравоучительную беседу, как любящий муж и отец троих детей ответил бы, что у них ничего бы не получилось, что это просто её детская глупость, влюблённость, а не высокие чувства. Что ей надо думать о другом, — это было в его духе, примерно на такую реакцию Ванда и рассчитывала. Скажи он что-то другое, она бы в нём разочаровалась, это был бы уже не тот Клинт, которого она знала. Девушку это почему-то невероятно утешило, аж камень упал с плеч.С другой стороны, она бы могла сослаться на своё неадекватное поведение, выпитый алкоголь, хоть его было ничтожно мало. Могла бы сделать вид, что понятия не имеет, о чём идёт речь, сказать, что она так сильно напилась, что ничего не помнит, и сделать удивлённое лицо, выставив Клинта полнейшим кретином. Могла бы просто всё это игнорировать, делать вид, что ничего не произошло. Это было бы просто замечательно, но Клинт не позволит. На его месте Ванда бы всё выяснила, она должна была бы понять, не угрожает ли эта глупая выходка её браку. Она должна была извиниться, Клинт обязан знать, что она ни на что не претендует и бояться ему нечего.
Но тщательно додумать свой план и будущий непростой разговор Ванда так и не успела: утро наступило слишком быстро. И только-только задремавшая после рассвета, она проснулась от невероятно звонкого крика Лилы:
— Тётя Нат приехала!
Наташа всё испортила. Рядом с ней Ванда ощущала звонкую тревогу, её внутренний колокольчик бил набат, оглушая. Нат казалась ей хищницей, готовой наброситься на неё прямо здесь и сейчас, доверия она не внушала. Самое паршивое заключалось в том, что Наташа всем своим видом давала понять, что Ванда ей не нравится и скрывать она этого не собирается.
Ты лишняя, твердил голос в голове, и Ванда сжималась в комок, то и дело сталкиваясь взглядом с Клинтом. Он порывался к ней подойти, но постоянно что-то мешало: то он помогал Лоре разносить тарелки, то учил Купера разжигать барбекюшницу, то перекидывался парой слов с Наташей. Романофф вливалась в эту семью как элемент паззла, а вот Ванда сейчас ощутила себя как никогда лишней, с особой остротой ощущая, что она разрушает чужую идиллию.
Наташа и Лора постоянно смеялись, обсуждая только им двоим известные вещи, дети тянулись к ней, словно она была настоящим членом семьи, и даже вечно капризничающий Натаниэль затихал на её руках. Нат всегда была для Ванды этакой стальной леди, готовой одним движением ножа заставить человека отказаться от своих убеждений, но сегодня она была спокойной, но это спокойствие, обычно бывшее холодным и настороженным, как выразилась бы Ванда — профессиональным, сейчас было блаженным.
И Ванда чувствовала злость, настоящую зависть, в этот раз чёрную, почти гадкую и горькую. Было больно.
Клинт смотрел на Ванду настороженно, и ей казалось, что он её боится. Хотя на самом деле он просто за неё беспокоился. Она казалась ему столь потерянной и испуганной, что у него невольно сжималось сердце от жалости. Они обменивались взглядами, обеспокоенными, колкими, как иглы, и их тянуло друг к другу. Поговорить.
— Ну так что?! — нетерпеливо поинтересовалась Лора, в очередной раз отвлекая Ванду от своих мрачных мыслей.
— Она даже не стала танцевать ни с одним из парней, что там были. Пришлось мне взять бразды правления в свои руки, — насмешливо вставил Клинт, и Ванда внезапно густо покраснела. Было страшно неловко, они были как два медведя, впервые вставшие на задние лапы.
Ванда взглянула на Лору, та смеялась чистым искренним смехом, но подтрунивать над ней не стала. Она была невероятно тактична.
— Ничего страшного, — улыбнулась она. — Надо было просто взять пару уроков. Вот мы тоже учились танцевать специально для свадебной церемонии…