Цейтнот

Клинта смущал этот взгляд, рождал в душе странную радость, давно забытую, но уже знакомую. Он так чувствовал себя, когда на него точно так же заинтересованно заглядывалась Лора.

Ответственность, — напоминал себе он, когда под боком сопела жена, а он бездумно разглядывал потолок, не в силах уснуть, зная, что где-то через несколько комнат спит Ванда. Намёки намёками, но надо иметь силу, чтобы во всём разобраться, а не делать выводы, полагаясь на собственную проницательность. И уши, которые иногда могут услышать то, что им не предназначалось.

— Он тебе нравится?

— Он симпатичный, с такими завихрушками вот тут, на висках, — Лила понизила голос почти до едва слышного шёпота, и Клинт, хоть и не намеревался подслушивать, всё равно встал под дверью, заинтересованно ловя лепет дочери. — У него очень яркий красный рюкзак, и он помог мне донести мой ланч.

— Это так мило, — улыбаясь, протянула Ванда, и Клинт, не сдержавшись, заглянул в дверной проём, чтобы увидеть её лицо.

Ванда забралась к Лиле под одеяло, наверное, читала ей сказки на ночь, и их обеих освещал лишь горящий рядом с кроватью торшер. И, по всей видимости, они обсуждали первый день Лилы в школе в этом учебном году.

— А потом нас начали дразнить его друзья, и мы больше не виделись до конца уроков. Тупые мальчишки!

— Его смутили, нельзя на это обижаться.

— Если кто-то со своим мнением его смущает, то пусть ко мне больше не подходит. Мне нужны решительные, — деловито заявила Лила, насупившись, и Клинт едва успел подавить рвущийся из горла смех.

— Найдёшь себе другого.

— Это у вас, взрослых, всё так просто. Захотел — нашёл другого, а у меня не так!

— Это же всего лишь симпатия. Даже не влюблённость, Лила. Такое быстро проходит.

— А симпатия может перерасти в нечто большее? — поинтересовалась дочь, глядя Ванде в глаза.

— Во влюблённость, а влюблённость — в любовь.

— Любовь — самое сильное чувство?

— Я думаю да. Самое сильное, что есть на свете.

— Даже сильнее, чем смущение?

— Конечно!

Девочки замолчали, Лила словно бы осмысливала сказанное, а Ванда наблюдала за ней, накручивая прядь своих волос на палец. Клинт постучал в дверь, и обе синхронно вздрогнули.

— Лила, тебе пора спать, завтра в школу.

Ванда выползла из-под одеяла, и Клинт поцеловал дочку на ночь, пожелав ей сладких снов. Погасил торшер, прикрыл за собой дверь и тут же схватил Ванду за руку, когда она собиралась уйти к себе.

— Надо поговорить.

— О чём? — занервничала она, обеспокоенно теребя край футболки.

— Давай спустимся вниз.

Ванда шла следом, будто бы ведомая на казнь, и чувствовалась в её шагах некая обречённость и испуг.

Ответственность, — напоминал себе Бартон. Мы несём ответственность за тех, кого приручили, — гласит бессмертный, набивший оскомину «Маленький принц». Клинт действительно отвечал за Ванду, за её родившееся чувство, за её страдания и переживания, за её поцелуй. И его это пугало. Пугала неизвестность и то, как Ванда расстраивалась. Клинт меньше всего хотел, чтобы она страдала по его вине. Бартон чувствовал себя виноватым, что не заметил этого раньше и не пресёк на корню, прежде, чем она успела его поцеловать. Он видел, как сильно Ванда корит себя за это, как она подавлена, как расстраивается, смотря на него. Бартон винил себя за то, что позволил ей разглядеть в нём героя, за то, что вызвал в ней противоречивые чувства. И причинил боль.

Ответственность предполагает смелость признаться в собственной вине и бесхребетности. Клинт считал, что он вправе называть себя трусом. Он заслужил. Настало время проявить решимость.

Ванда стояла перед ним, безлико потерянная, вслушивалась в ночной стрекот насекомых, шум ветра в кронах близлежащих деревьев. Ловила движения Клинта взглядом, запоминала.

— Ты влюблена в меня?

У неё спёрло дыхание, она перестала дышать, Бартон это заметил. Заметил, как она побелела и губы её дёрнулись, пытаясь ответить.

— Что?! — она нервно рассмеялась, звонко и фальшиво, и смех этот прокатился по лужайке.

— Ванда, я всё знаю, — он взял её за плечи, холодные и острые, и она затихла, в ужасе глазея на него с открытым ртом. — Необязательно притворяться, что всё хорошо, что ты ничего не чувствуешь. Не стоит отрицать, я догадался.

Царила упруго неловкая тишина, ужас витал в воздухе невидимым сгустком, и у Ванды практически перестало биться сердце. Она присела на ступеньки, скованно сложив руки на коленях. Клинт опустился рядом. Они долго молчали.

— Я понимаю тебя. С одной стороны, это прекрасное чувство и оно тебя питает, ты витаешь в облаках, мечтаешь, у тебя словно растут крылья за спиной. С другой стороны, оно тебя пугает, потому что ты понимаешь, что между нами ничего не может быть. Ты ведь это знаешь?

Ванда моргнула, глядя куда-то перед собой, внутри рождалась дикая боль от понимания, что её разоблачили.

— Да, — с трудом прошептала она. Клинт мягко взял её руки в свои, согревая.

— Возможно, это даже не влюблённость. Просто интерес, любопытство, красивое чувство, замаскированное в любовь. Просто никто не проявлял к тебе свою заботу в эти последние месяцы. И то, как я к тебе относился, заставило проснуться ответные чувства. Я вижу, что ты не хочешь делать больно моей семье, я вижу, как ты давишь себя изнутри, запрещая даже смотреть в мою сторону. Я понимаю, каково тебе.

В его ладонях её маленькая рука дрожала, но не от холода. Ванда едва дышала, царапая стеклянными глазами темноту перед собой.

— Между нами ничего не будет. Я женат, у меня есть дети, я старше тебя на целую твою жизнь. Будь я даже свободен, у нас бы в любом случае ничего не вышло. Я не могу ответить тебе взаимностью, ты ведь понимаешь?

Ванда напряжённо кивнула.

— Ты должна смотреть на своих ровесников, искать своего человека среди них. В будущем ты оглянешься назад и со смехом вспомнишь, о чём сейчас думала. Это покажется тебе жуткой нелепицей. Не надо расстраиваться из-за этого. Я не твой человек.

Клинт внимательно изучал, как меняется лицо Ванды, как она хмурится, чуть ли не плача, как поджимает губы, как прикрывает глаза, с трудом сглатывая. Она освободила свою руку, будто бы не желая прикасаться к Бартону впредь.

— Прости меня, пожалуйста, за всё, — хрипло начала она. — Я сделала столько ужасных вещей, мне так жаль. Я знаю, мне не стоило даже смотреть на тебя, думать о тебе так, но… И прости меня за поцелуй, — Ванда всхлипнула, — я не хотела, не знаю, что на меня нашло. Как помутнение. Я просто смотрела на тебя и мне хотелось прикоснуться к твоим губам…

Её голос дрожал, срываясь на визг, и Клинт обнял её, прижал к себе, и она вцепилась в него, шумно дыша в грудь. Обжигая.

— Ну-ну… Всё в порядке, я нисколько не злюсь. Не стоит извиняться. Я сам виноват.

— Ты ни в чём не виноват, это всё я!

— Тише, не надо, — Клинт удержал Ванду, когда она попыталась возмутиться, прижал сильнее, носом зарываясь в её волосы. — Тише.

Она старалась не плакать, кусала губы, давя в себе всхлипы, цеплялась ногтями ему в спину и судорожно вздыхала, опаляя шею жаром. Он гладил её по голове, утешая, ждал, пока она успокоится.