Дар Авирвэля

Когда Ольга позвала в четвёртый раз, Артур всё же услышал. Он нехотя потянулся, кряхтя и скрипя горлом, отдёрнул одеяло в сторону (ноги пробрал утренний озноб) и лениво сполз к краю. Не было ни сил, ни желаний. Только мысли, мысли, мысли доставали до самых уязвимых струн души, и всё остальное становилось таким бессмысленным и не важным. Ватные ноги, ещё не привыкшие к комфорту, чуть не упали на пол. Пришлось сесть и подумать ещё немного. Как там поживают другие гости мира? Отправляются ли они домой? Не надоедает ли им ждать целый год, чтобы вернуться к друзьям и в любимые места? Артур не чувствовал, что сможет делать так же.

Ольга медленно открыла дверь и глянула на ушедшего в себя сына. Его глаза уставились куда-то в никуда, а руки крепко сжимали простыню. Оказалось, что по щекам прокатились слёзы. Женщина елейно улыбнулась, тихо зашла в комнату и присела около любимого ребёнка. Её переполняло понимание тяжести, свалившейся на юные плечи, но это вовсе не значило, что она отпустит его в опасные места, где он окажется беспомощным и лишённым материнской любви. Она мягко обняла его, улыбаясь смиренной улыбкой, и погладила спутанные сальные волосы. Добрые слова, адресованные в пустоту, не возымели эффекта. Артур всё так же глядел за границы этого мира, явно представляя себя среди таких близких эльринов. И что же может сделать любящая мать, которой не импонирует идея, связанная с однозначной потерей сына?..

— Артур, ты пойми, у всех своя жизнь. Ты должен быть среди своих сородичей, среди людей. Эльрины — другие, с другими законами и культурой, с другим строением тела. Неужели ты думаешь, что они похожи на тебя больше, чем ты на других людей?

— Мам, не забывай, что я только на половину человек. Это значит, что я могу быть членом обоих обществ, разве нет? Я везде свой и чужой — и среди людей, и среди эвассари. Не внушай мне идею о том, что люди мне ближе. Это не так! За полтора месяца в Эвасе я встретил столько достойных личностей… Я никогда не встречал стольких среди людей! В Эвасе я чувствую себя частью чего-то значимого. А здесь… Здесь я никто. И никогда не стану кем-либо. Далий Мар прав: я не блещу интеллектом, а моя фантазия никому не нужна. Мы живём в циничном обществе. Я ненавижу цинизм! По крайней мере, если он означает отказ от веры во всё волшебное… А эвассари живут среди волшебства, они верят ему и его проводникам. Ни разу мне не удалось наткнуться на эльрина-циника. Ни разу!

— Артур, мальчик мой, такова жизнь…

— Вот именно. Жизнь здесь такова. А я могу жить там, где жил мой отец!..

Ольга ещё долго выслушивала доказательства и лелеянья, однако они не впечатлили её. В конце концов, она и её сын отличались друг от друга самыми пренеприятным образом: она видела мир реалистично, научно, объяснимо, а он твёрдо верил и следовал за своей верой даже туда, где может ничего не оказаться. Они не могли понять друг друга, покуда Ольга никогда бы не попала в Эвас, не увидела его красоту и цветение, и никогда бы не сумела прикоснуться к сказке. Хотя сказать, что перед ней закрыты все миры — в крайней степени опрометчиво.

— Кстати говоря… Раз теперь мне известна вся правда, может, расскажешь, как ты встретилась с отцом? Не каждый день представляешь, каким образом жизнь свела двух разных существ!

Долгие отговорки и отнекивания не возымели эффекта. Артур хотел знать, что же случилось, и каждая попытка матери отвести тему в иное русло обращалась прахом. В итоге, плача из-за воспоминаний и не хотя возвращаться в те недолгие, но приятные моменты, она покорно кивнула. Сама Ольга знала недостаточно много подробностей из жизни любимого аррина, но постаралась рассказать как можно больше и как можно понятнее. Артур навострил уши и выпучил глаза, следя за каждым словом, за каждым жестом матери. Ему не хотелось упустить ни одной крошки этой странной и любопытной истории!.. По крайней мере, он полагал, что она такой окажется.

Глава XV . Последняя надежда

Стоял погожий зимний день 4 370 года этой эры. Холода близились к завершению, инглия постепенно брала верх над морозами. Этот год выдался особенно холодным, со свежим летом и заснеженными месяцами зимы. Разве что в самом конце года нифира сжалилась, одарив землю тонкой белой пеленой, больше похожей на исчезающую дымку. Лесные деревья укрывало серебристое одеяние. Листья ещё не начали проглядываться из мириад почек, зверьё и насекомые выползали из жилищ и таяли от спячки медленно, нехотя. Весна желала перенять последний холодный месяц позже обычного. Обещанные ранние плоды не созрели, спасаясь от низких температур, и есть было нечего. Посевные зёрна так и лежали в больших тяжёлых мешках, дожидаясь тепла. Многие земледельцы предрекали голодный год, и многие аристократы соглашались с ними. И все опасались обыденной проблемы — набеги племён арринов, не желающих голодать с остальными ни при каких условиях.

Нет, арринов нельзя назвать агрессивными и воинственными. Более того, среди всех эвассари они считаются весьма спокойными, уравновешенными и даже мягкими. Но когда наступает голод, а отчаяние затмевает надежду — тут и думать не приходится, как поступать дальше. Обычно сдержанный народ выплёскивает всю копящуюся энергию прямо на ближайшую деревню, грабит её и старается успеть убежать обратно в племя, прихватив немало чужих припасов. Случается это раз в несколько лет, когда зимы холодны, как космос, а лето овевают ветры. И до сих пор никто не мог изменить это: в конце концов, аррины тоже эвассари, тоже нуждаются в выживании… и иногда даже более, чем иные. А общинный строй, сохраняющийся у большинства арринов на протяжении тысяч лет, пагубно влияет на любую современную деятельность. Лишь немногие из них готовы покинуть родной дом и близких, дабы примкнуть к настоящей цивилизации. Большинство же, не желая перенимать разные новшества, следуют стародавним традициям, поклоняются Создателю и покровителям, передают знания лишь из уст в уста. Некоторые племена даже говорят на своём языке, не следуя по столь древним стопам остального мира! Но, к счастью, таких становится всё меньше. И отцу Артура — Тарлену — повезло родиться и расти в племени, которое принимало современный мир чуть активнее ближайших соседей. Но всё же, аррины продолжали быть арринами, голодными и измученными холодом. Они собирались взяться за старое.

Но перенесёмся подальше. Довольно далеко от племени Кайхен[12], от Тарлена и прочих героев этой истории. Перенесёмся прямо в замок Скатэр Кайваль[13], где в тот момент проходило очередное предвесеннее заседание, призванное разобраться с уходящим годом и понять, что же будет в новом. Большой каменный зал, скруглённый по краям, заливал свет свечей. Сквозь открытые арочные окна, покрытые замысловатой мозаикой с сюжетами, посвистывал ветер, полощущий гербы союзных стран, что висят с левого бока. В высоких стенах перешёптывались старики и относительно молодые деятели. Тихие разговоры нарушали гробовую тишину многовекового замка — истинного дома королевской семьи Альмандина. Тогда шёл первый год правления Одры Бельтайн, но сотни, если не тысячи проблем, разом свалились на её сильные плечи: высокие налоги (вековечная проблема, даже когда её нет), голодный год, атака на границы, повышение безработицы, долги перед Морганитом и много-много прочего… Но самой серьёзной проблемой было нападение племён на деревни. Ведь нехватка провианта вела к целому ряду опасностей, спасения от которых не сыскать нигде, кроме как в очередных одалживаниях, сокрытиях правды и прочих неприглядных способах решения проблем. И Одра Бельтайн, будучи молодой, но подготовленной и весьма дерзкой королевой, решила разобраться с надоедливыми арринами раз и навсегда. Жалость к покусителям и эгоистам всегда была неведома ей, как неведомо неуважение к драконам. Посему, собрав заседание и быстро разъяснив масштабы своих действий, она выдвинула законопроект, призванный спасти многих эльринов от нападок никому не нужных племён. И старцы, и молодые, и приглашённые — все нашли в этом губительном решении благо. Один лишь король Морганита — Вельмер II Мабон — высказался против настолько кардинального решения. И его мнение приходилось учитывать, несмотря на две сотни противоположных голосов.

— Тогда поступим следующим образом, — заключила Одра Бельтайн, поправив серебряную корону, украшенную каменьями. — Вместо открытого нападения предоставим племенам выбор: или они соглашаются на мирное сосуществование, или мы разрешаем атаковать их при первом же нарушении нового закона. Как вам такая мысль, Ваше Златоносное Величество? — слова королевы пропитало нежелание поступать подобным образом, но возражать самому богатому королю Эваса никто не смел. Особенно, если это касалось чужих жизней.

— Я принимаю это условие. Оно в разы мудрее прошлой дерзости, — король Вельмер II Мабон одобряюще кивнул и обратился к своему семилетнему сыну, сидящему рядом. — Учись, Юлиан. Если будешь настаивать на своём — окружающие всегда согласятся с тобой. По крайней мере, пока ты полноправный Мабон. И хватит играть с волосами — ты же не принцесса.

Собрание закончилось, и вместе с последним его мигом в силу вступил новый закон. Теперь любой воин — простой солдат или даже высокородный рыцарь — мог уничтожить племя, которое решит напасть на деревню. И за это, что самое вдохновляющее, не последует наказания! Так, оповестив города и крупные сёла о столь неоднозначном законе, все похрабрели и начали ждать, когда же очередное племя решит напасть на припасы.

Стоит отметить две вещи. Во-первых, этот закон оказался настолько доделанным, что помилование назначалось за любое устранение арринов, даже если их нападение на деревни не мог подтвердить ни один житель этой самой деревни. Такую лазейку оставила сама королева Одра Бельтайн, ибо ей претила сама мысль о том, что кто-то может ошиваться в лесах и доставлять какие-то неудобства. Но своему коллеге Вельмеру II Мабону она, естественно, ничего не сказала. «Пусть ещё хоть раз попробует перечить мнению Верховной Королевы!» — так подумала королева, искренне ненавидя чужое вмешательство в проблемы её государства. Во-вторых же, об этом законе забыли (не захотели) уведомить самих арринов, что так наивно полагали отделаться парой покалеченных воинов! Как ни в чём не бывало, с приходом первого голода небольшие племена принялись нападать на деревни, грабить их и убегать обратно в глушь лесов Этивэйен[14], прихватывая так много еды и зёрен, что половина, в итоге, оказалась сгнившей и выброшенной обратно. В конце концов, деревенские жители устали настолько, что начали запрашивать по крайней мере дюжину солдат на каждое село! А проезжающие мимо рыцари резко стали благословением, которое тут же использовалось по назначению.