Девятая жизнь кошки. Прелюдия

Утро беспощадно наступает, какой бы проникновенной не была ночь. Моя же темнота оказывается нечувствительной к рассвету. Окажись рядом со мной внешний наблюдатель, он увидел бы взрослую женщину с механической точностью собирающуюся на работу. Ни единого лишнего движения. Каждый шаг в сторону цели. Встать. Освободить мочевой пузырь. Почистить зубы. Умыться. Расчесаться. По пути к холодильнику нажать кнопку чайника. Достать сыр и хлеб. Сделать бутерброд. Насыпать в чашку заварку. Залить кипятком. Есть, не чувствуя вкуса, просто по привычке. Натянуть колготки и выглаженное неделю назад платье. Мимолетный взгляд в зеркало. Взятые с полки ключи. Ноги, шагающие в туфли. И хлопок входной двери напоследок.

Когда мир уходит из-под ног, обретенные привычки становятся автопилотом для тела, потерявшего шофера.

Войны нет уже очень давно, но ей пропитано все вокруг. Мы играем в войну. В фашистов и русских. Эти игры переполнены возбуждением, а ужас появляется ночью. Я в плену, и не могу вырваться. Мне конец! Ноги ватные, и тело тоже обмякает, я могу только кричать. Тогда еще могу, голос пока принадлежит мне.

А днем я снова играю, и убегаю, убегаю, ноги не подводят меня в отличие от сна. Меня никому не догнать.

Однажды все изменилось. В игру играют со мной, не спросив моего согласия.

Мы с подругой собираем одуванчики и собачки вокруг канавы, там все просто пестрит от цветов. Сейчас мы, как обычно, будем плести венки, и станем настоящими красавицами. Мы увлечены делом, мало чего замечая вокруг. Мы недалеко от наших домов, всего лишь через дорогу.

Нас хватают из-за спины, берут в плен. Нас сопровождает конвой. Подруга взбрыкивает и несется со всех ног домой, а я тоже несусь, но куда-то из тела. Оно больше не слушается меня. Меня ведут в соседний двор. Дети, чуть старше нас. Им очень весело от их задумки. Они устраивают суд. Трибунал. Меня приговаривают к расстрелу. Для меня сейчас все всерьез, я в своем сне, в самом страшном из кошмаров. У меня нет ни только ног, чтобы бежать, и рук, чтобы бороться. У меня нет и голоса, чтобы звать на помощь. Эта реальность страшнее сна. Реальность беспомощности. Реальность потери контроля над своей силой.

Я знаю, что жизнь моя вновь сделала крутой вираж. Знаю, но пока не чувствую. Ничего. На работе я продолжаю быть роботом, но более совершенным, чем дома. Мне удается имитировать эмоции и эмпатию. Ум ясен. То, с чем пока нельзя справиться, сложено в погреб. Звонит телефон, и дверь, плотно закрывающая вход в подземелье, начинает потрескивать. Я замечаю, насколько же она ветхая. Наваливаю сверху ведра, лопаты и прочий сельскохозяйственный скарб, и беру трубку....

Голос вчерашнего ада еще раз выражает мне сочувствие. В связи с чрезвычайными обстоятельствами проекту необходимо время на замену участника. Это займет одну неделю. Если у меня есть такая потребность, то эту неделю со мной может поработать психолог. Похороны состоятся завтра. Я кладу трубку.

Неторопливо иду по коридору и смотрю в никуда. Мне требуется некоторое время, чтобы залить дверь в погреб бетоном.

21

Еще один день проходит как во сне, а очередная ночь в отрывочных кошмарах. Туман, в котором я то на ощупь, то, истошно крича, ищу маму. 'Мама, мамоооочка!' Но стоит мне заметить хотя бы какое-то движение рядом, я проваливаюсь куда-то в глубину, будто у этого тумана вовсе нет дна.

Утренний ритуал повторяется почти по минутам. На работу я решаю идти пешком. Просто немыслимо остановиться на остановке. И среди разрозненных мыслей, скачущих в темпе шагов, приходит одна особенно назойливая. 'По-хо-ро-ны, по-хо-ро-ны!' Я ускоряю шаг, но так просто от нее не отделаться

Вокруг меня роем вьются люди. Меня не на минуту не оставляют в одиночестве. Родня слетелась на мое горе, как стервятники на поле вчерашней битвы. Казалось, я должна чувствовать благодарность, но все совсем не так. Они сейчас - конвоиры, следящие, чтобы я непременно попала туда, куда по их мнению должна. Мое желание или мои силы не волнуют здесь никого. Есть правила. С дорогими людьми прощаются, их провожают в последний путь. Выбор без выбора. Меня ведут, а я иду.

Вот траурное платье, единственное черное в моем гардеробе. Не имеет никакого значения, что еще неделю назад именно в этом платье я веселилась на дискотеке. Дискотеки и веселье тоже должны отправиться в последний путь.

Цветы. Венок. Жужжащее сердце города - рынок. Вереница чужих лиц вокруг, хотя скорее всего среди них есть и знакомые. Мои невидящие пустые глаза. Если меня не будут держать под руку, то я упаду, но этого они не допустят. Им, как посылку, необходимо доставить меня по адресу.

Быть может, я могла бы собрать все свои последние силы, и бежать отсюда с отчаянием спринтера, но нет такого места, куда я могу спрятаться. И я покорно иду на казнь. Люди вокруг шушукаются, когда я приближаюсь. Сплетни расходятся быстро, а я - единственный свидетель произошедшего. Вариации моей истории разрастаются, как снежный ком. Теперь им есть, чем долго разбавлять свои стиснутые скукой вечера. Лица во дворе озадачены и напуганы, лица в доме убиты неотвратимостью. Стиснувший зубы отец, рыдающая потоками мать, насупленный дед и брат, единственный кто кажется твердо стоящим на ногах. Опора для всех родных в одночасье ставших маленькими беспомощными детьми.

Мне выделяют место у гроба, хотя мое место в гробу. В мире живых я лишняя, а в мир мертвых меня пока не приняли. Между мирами парит моя тень, мое практически бесплотное привидение и детально фиксирует происходящее, чтобы потом прокручивать в памяти, как самое страшное наказание.

Батюшка размеренно машет кадилом и из его уст струится напевная речь. В этот момент моя степень ненависти к Богу зашкаливает, я проклинаю его, и в его лице проклинаю жизнь. Маленькая сестренка, еще не понимающая, что никогда больше не увидит брата живым, танцует вокруг гроба. Для нее это просто интересная игра. Засмотревшись на его безжизненное лицо, она спотыкается и летит прямо виском на угол табурета. Мать на одно мгновение выбирается из царства мертвых, шлепает ее, кажется впервые в жизни, и ее лицо сводит судорога боли осознания, что ей еще есть кого терять. Пугаясь своего порыва, она крепко прижимает дочку к себе. Через несколько лет она похоронит и второго сына, и лишь дочь будет сопровождать ее долгие годы, светя как солнышко своей рыжей шевелюрой.

Часы, проведенные у гроба, сливаются в пятно единого мгновения. Мои глаза сухи. Мертвые не плачут.

Вокруг меня пустота. Быть может, все те, кто поддерживал меня прежде, дают мне время побыть только вдвоем с ним, но я чувствую себя окончательно покинутой. Не только им. Всеми. Как же странно себя чувствовать тотально одинокой в толпе сочувствующих людей.

Шестеро мужчин несут гроб в автобус. Приведение ослабляет свою внимательность. На кладбище я просто переношусь. Все рассаживаются по машинам. Кто-то едет в автобусе. А для меня создан портал, который переносит меня прямиком к свежевырытой могиле. Я больше ничего не вижу. До меня доносится запах земли, и стук молотка по гвоздям. Глухой стук. Ни-ког-да. Ни-ког-да. Ни-ког-да.

Я вновь прозреваю. Все бросают на гроб землю, и я тоже. А потом она сыпется потоком, активно работающими копарями. Его убила, а потом приняла в себя земля. А меня она перестала держать. Я больше не чувствую ног, не чувствую опоры. Теперь я подвешена в воздухе. Между небом и землей.

Я знаю, что если занять себя чем-угодно другим, то я получу освобождение. 'Раз-два-три-четыре...', - считаю шаги. Десятки складываются в сотни, и я все ближе к работе с ее насущными задачами. За этот месяц я накопила хвостов, не требующих немедленного завершения. Текущие отчеты, больше служащие ориентиром мне самой, чем обязательные для исполнения готовы принять меня в свое приятное забытье. Я выныриваю из-за компьютера лишь за час до окончания рабочего дня. Возмущенное урчание в животе толкает меня на пятнадцатиминутный перерыв. И только. Моя производительность труда резко повышается. Если бы я занималась наймом персонала, то делала бы ставку на тех, кто находится в тяжелом стрессе, но еще не успел истощиться. Труд является очень крепким барьером от внутренних демонов или непереносимой реальности.

22

Еще один день

23

Еще один день

24

Еще один день

25

Еще три дня...

Часть 2. А.

1

Я взволнована. Мой взгляд атакует часы каждые несколько секунд. Я несусь по улице как стрела, а время стоит на месте. На всех парах пролетаю назначенное место встречи - памятник Пушкину. Прежде мне не доводилось приходить на свидание в столь избитое место. Даже несмотря на то, что много лет я ассоциировала себя с небезызвестной пушкинской героиней, встречаться здесь казалось мне пошлым. Здесь я была 'одной из...' - нелепо ожидающей незнакомца.