Домби и сын

— "Милостивый государь, я женился на вашей дочери. Она отправилась со мною въ дальнюю дорогу. Безграничная преданность, разумется, не можетъ оправдать моихъ требованій на нее или на родственную связь съ вашимъ домомъ; я и не оправдываюсь.

"Но почему, любя ее выше всхъ земныхъ существъ, я ршился однако же, безъ малйшаго угрызенія совсти, подвергнуть ее опасностямъ и случайностямъ своей жизни, — этого я вамъ не скажу. Вы знаете почему, вы ея отецъ.

"Не упрекайте ея. Она никогда не упрекала васъ.

"Не думаю и не надюсь, что вы когда-нибудь простите меня. Этого я всего мене ожидаю. Но если придетъ часъ, когда вамъ пріятно будетъ врить, что Флоренса иметъ подл себя человка, который поставилъ задачею своей жизни стереть изъ ея воспоминаній глубокіе слды прошедшей грусти, я торжественно васъ увряю, что въ тотъ часъ вы можете утвердиться въ этой вр".

Соломонъ бережливо кладетъ письмо въ свою записную книжку, которал отправляегся опять въ боковой карманъ его кофейнаго камзола.

— Мы еще не станемъ пить послднюю бутылку старой мадеры, другъ мой Недъ! — говоритъ старикъ задумчивымъ тономъ. — Не время!

— Не время, — отвчаетъ капитанъ, — да, еще не время.

М-ръ Тутсъ и Сусанна думаютъ то же. Посл глубокаго молчанія они садятся за столъ и пьють молодое виио за счастье новобрачныхъ. Послдняя бутылка старой мадеры остается еще въ углу душнаго погреба подъ прикрытіемъ паутины и пыли.

* * *

Прошло нсколько дней. Величавый корабль распускаетъ свои блыя крылья и при попутномъ втр несется по волнамъ глубокаго моря.

Англійскіе матросы съ наивнымъ удивленіемъ всматриваются на палуб въ какую-то фигуру, прекрасную и нжную, граціозную и слабую, которая, однако, служитъ для нихъ порукой счастливаго пути. Это — Флоренса.

Ночь. Вальтеръ и Флоренса сидятъ на палуб одни, наблюдая торжественную стезю свта, проведенную на мор между ними и землею.

Но вотъ на глазахъ ея слезы. Она кладетъ свою голову на его грудь и обвивается вокругъ его шеи.

— Вальтеръ, милый, Вальтеръ, я такъ счастлива!

Супругъ прижимаетъ ее къ своему сердцу, и они совершенно спокойны на широкомъ мор, и корабль весело несется на всхъ парусахъ.

— Когда я наблюдаю море и вслушиваюсь въ его волны, много минувшихъ дней проносится передъ моею мыслью, и я думаю…

— О Павл, мой ангелъ. Это — очень естественно.

О Павл и Вальтер! И морскія волны, своимъ безконечнымъ журчаньемъ, напваютъ ей пснь любви, не ограниченной ни временемъ, ни мстомъ, любви безпредльной и вчной, которая несется за моря, за облака, къ незримой обители свта и жизни.

Глава LVIII Время идетъ сердитой стопой

Море приливало и отливало цлый годъ. Облака и втры приходили и уходили; безконечная работа времени озарялась солнцемъ, омрачалась бурей. Цлый годь приливы и отливы человческихъ дяній вращались въ своихъ опредленныхъ орбитахъ. Цлый годъ знаменитый торговый домъ подъ фирмой Домби и Сынъ сражался на жизнь и смерть противь непредвиднныхъ событій, сомнительной молвы, безуспшныхъ разсчетовъ, неурочныхъ предпріятій и всего боле противъ упорной слпоты своего представителя, который ни на шагъ не хотлъ отступить отъ своихъ плановъ и отнюдь не слушалъ благоразумныхь внушеній, что корабль, имъ надорванный, уже слабъ и рыхлъ и не можетъ устоять противъ грозной бури, готовой переломать его мачты.

Прошелъ годъ, и торговый домъ пошатнулся.

Было лтнее угро. До году посл свадьбы въ извстной церкви оставалось нсколько дней. На королевской бирж шепотомъ толкуютъ о какомъ-то страшномъ подрыв великихъ затй. Извстный гордый джентльменъ не явился туда ныншнимъ утромъ, и никто его не представлялъ. Еще день, — и на всхъ рынкахъ заговорили, что Домби и Сынъ остановился на всемъ ходу. Еще и еще день, — и весь торговый людъ съ изумленіемъ увидлъ въ списк опубликованныхъ банкротствъ имя Домби и Сына, поставленное въ первомъ ряду, на первомъ мст.

Свтъ былъ теперь ошеломленъ, и вдругъ оказалось много дла для краснорчивыхъ языковъ. Это былъ до невинной пошлости легковрный свтъ, непостоянный, прихотливый, втреный, непослдовательный. Не было въ немъ никакихъ другихъ банкротствъ, кром банкротства извстныхъ богачей. Не было въ немъ и нтъ людей, которые смло и отважно торгуютъ на тлнныхъ прилавкахъ. Помилуйте — какъ это возможно! Свтъ дорожитъ лишь извстными билетиками, которые даютъ возможность жить для удовольствія, безъ всякихъ процентовъ, и не было въ немъ никакихъ недочетовъ и убытковъ, кром недочетовъ въ звонкой монет. Въ настоящую минуту свтъ былъ очень сердитъ, и особенно сильное негодованіе обнаруживали люди, которые въ другомъ, нсколько худшемъ свт, могли бы быть давнымъ давно причислены къ несостоятельнымъ торговцамъ матеріями извстнаго сорта.

Кутитъ напропалую м-ръ Перчъ, разсыльный, и приводить въ отчаяніе свою беременную супругу… Что прикажете длать? Судьба, вроятно, опредлила этому джентльмену играть важнйшія роли на сцен суетнаго міра. Можно было подумать, что онъ лишь только вчера угомонился кое-какъ отъ треволненій посл удивительнаго похищенія супруги м-ра Домби, и вотъ непредвиднное банкротство выставило его на самое видное мсто и сдлало его просто политическимъ человкомъ. Онъ засдалъ теперь въ передней съ особенною важностью на своей красной полк, наблюдая странныя лица счетчиковъ, оцнщиковъ и разныхъ другихъ людей, которые быстро смнили почти всхъ старыхъ писцовъ; и стоило ему только взглянуть на дворъ или, по самой дальней мр, пройтись до буфета "Королевскихъ Гербовъ", какъ начинали сыпаться на м-ра Перча самые любопытные вопросы, и онъ могъ разсчитывать наврняка, что послднимъ вопросомъ непремнно будетъ: "Чего угодно выпить м-ру Перчу"? Въ этомъ случа, м-ръ Перчъ, по обыкновенію, заводилъ свою длинную псню насчетъ ужасныхъ страданій, которыя онъ и м-съ Перчъ терпли на Чистыхъ Прудахъ сь той поры, какъ впервые начали подозрвать, что — "дла идутъ плоховато". М-ръ Перчъ пожималъ плечами и значительно понижалъ голосъ, какъ будто трупъ отжившей фирмы лежалъ еще непогребеннымъ въ смежной комнат. Онъ разсказывалъ, какъ его супруга первая напала на эту мысль, подслушавъ его ночные вздохи и стенанія во сн, прерывавшіяся безпокойными восклицаніями: "Двнадцать шиллинговъ и девяносто пенсовъ на фунтъ — охъ! Двнадцать шиллинговъ и девяносто пенсовъ на фунтъ — уфъ!" — Этотъ сомнамбулизмъ, — говорилъ м-ръ Перчь, — обуялъ его съ того времени, какъ онъ началъ подмчать быстрыя перемны въ лиц м-ра Домби. Дале м-ръ Перчъ повствовалъ, какъ однажды, улучивъ благопріятную минуту, онъ подошелъ къ м-ру Домби и сказалъ: "Смю ли спросить васъ, сэръ, какое горе лежитъ на вашей душ?" — На это м-ръ Домби отвчалъ: "Мой врный Перчъ… но нтъ, этого не можетъ быть!" — Затмъ м-ръ Домби ударилъ себя по лбу и прибавилъ взволнованнымъ тономъ: "Оставь меня, Перчъ, оставь!" — говоря коротко и ясно, не было на свт лжи, самой безсовстной и наглой, на которую бы, эффекта ради, не отважился м-ръ Перчъ, пріучившій себя даже къ слезамъ, которыя, въ случа надобности, обильными потоками лились изъ его глазъ, ибо м-ръ Перчъ врилъ, душевно врилъ, что вчерашнія его выдумки, отъ частыхъ повтореній, пріобрли на сегодня неоспоримое право истины, не подверженной ни малйшему сомннію.

Вс эти конференціи м-ръ Перчъ заключалъ всегда умильнымъ и кроткимъ замчаніемъ такого рода:

— Ну, что будетъ, то будетъ, противъ судьбы не устоять! Мое дло оставаться всегда врнымъ своему господину, если нужно, до послдней капли крови. Измнники найдутся, спору нтъ, но Перчъ, разсыльный, не бывалъ и не будетъ измнникомъ! Вотъ что, джентльмены!

И джентльмены единодушно находили, что такія чувства длаютъ честь м-ру Перчу, который, такимъ образомъ, оставлялъ посл себя самыя пріятныя впечатлнія.

Воротившись на свое красное сдалище, м-ръ Перчъ опять принимался наблюдать странныя лица счетчиковъ и оцнщиковъ, углубленныхъ въ тайны великихъ книгъ; или по временамъ подходилъ на цыпочкахъ къ порожнему кабинету м-ра Домби и раздувалъ каминный огонь; или иной разъ выходилъ за дверь, чтобы покалякать на свжемъ воздух съ какимъ-нибудь пріятелемъ; или, всего чаще, длалъ кое-какія маленькія угожденія главному счетчику, котораго считалъ нужнымъ задобрить въ свою пользу, надясь промыслить черезъ него теплое мстечко въ контор страхового отъ огня общества, какъ скоро совсмъ и безнадежно оборвется этотъ торговый домъ.

Для майора Багстока банкротство было совершеннйшимъ бдствіемъ. Само собою разумется, майоръ Багстокъ не имлъ особенной наклонности къ соболзнованіямъ о судьбахъ своихъ ближнихъ, — его вниманіе было исключительно сосредоточено на старикашк Джо, — и нельзя сказать, чтобы онъ отличался особенной чувствительностью или воспріимчивыми впечатлніями, за исключеніемъ разв его безконечныхъ припадковъ астмы и другихъ энергичныхъ проявленій совершенно физическаго свойства. Но онъ всегда тщеславился въ клуб пріятелемъ своимъ Домби и всегда надсаживался въ увреніяхъ и доказательствахъ. Клубъ, въ свою очередь, не отличавшійся филантропическими видами, былъ теперь очень радъ позабавиться надъ майоромъ, и почтенные члены спрашивали его, съ видомъ искренняго участія, могъ ли онъ ожидать этого страшнаго удара, и какъ, вообще, пріятель его Домби переноситъ свою горькую судьбину. Майоръ пыхтлъ, синлъ, краснлъ, багровлъ и на вс эти вопросы отвчалъ такимъ образомъ: