Эта тьма и есть свет

Она мирно засыпает, а я оставляю контроль над главными функциями, поддерживая Маяк в рабочем состоянии. Утром она просыпается счастливой и показывает мне, что ей приснилась Рейви.

Сьюзи и Рейви были лучшими подругами, и Сьюзи пришла к Маяку из-за того, что лицо Рейви преследовало её всё время, пока она бежала от горящей бухты. Сьюзи говорит мне, что во сне увидела, что Рейви принял к себе молодой бог.

Я вздыхаю — от моего дыхания просыпаются жители Маяка.

— Богов не существует, — объясняю я Сьюзи.

И пока она отказывается слушать меня, провожу осмотр своего тела. Этажи очищены, в родниках достаточно пресной воды, кровати застелены, а гости чувствуют себя удовлетворительно.

Сьюзи разглядывает моё сердце и спрашивает:

— Кто же ты?

Тогда я

показываю

ей.

========== 6. Терция. Персики в саже ==========

В союзе с Башнями были свои сложности, о которых я знал с самого начала: необходимость поддерживать тайну вокруг общения с гонцами, частое нарушение сроков, завышенные требования. Я знал обо всем этом, потому что Морохир предупредил меня, а еще потому что в старых хрониках был описан не один, даже не два союза между людьми и обитателями Башен. Таких союзов я, мальчишка, насчитал в свое время больше двадцати.

Кипы фолиантов, лежащие в библиотеке при замке, хранили переписи имен, своды дат, и везде, на каждой странице, можно было проследить название одной или другой Башни. Там случилась засуха — Башня Рассвета на восточном побережье. Там голод — Башня Скорби на вершине центрального хребта Межинных гор. Междоусобица на севере — Снежная Башня. Фолианты хранили старые названия. Я слышал от Морохира, что остроухие в гетто до сих пор помнят эти названия и используют их, когда подносят дары.

В этом есть нотка извращенного чувства вины — отдавать последний кусок хлеба тому, кто никогда не спустится за ним. Помню себя мальчишкой, я тогда любил выбираться в город и тратить монеты, щедро выданные отцовской рукой, на подачки беднякам.

— Держи, сегодня золотой, — довольный, с улыбкой до ушей — так что щемило щеки — я протягивал монету эльфийской побирушке. Я ходил к ней каждую неделю, стараясь всегда успевать к рассвету, чтоб она успела купить еды своему клану.

— Я отнесу её Лоссэ, чтобы больше не было холодов! — побирушка вскочила на ноги, схватив моё подношение, и ринулась к гетто. — Старейшина! Старейшина! — кричала она за стеной. — Золотой! Золотой для Лоссэ!

Я пришел домой удивленный и сбитый с толку, спросил у матушки, кому собралась относить мою добычу побирушка, а мать погладила меня по голове и объяснила, что эльфийка решила поднести мой подарок своему божеству.

— Для них это высшая похвала, огонёк, — сказала она, целуя в макушку. Для неё я был огоньком. — Ты сделал ей подарок, который она запомнит на всю жизнь.

— Но она останется голодной, — я был очень глупым ребёнком и думал, что люди и эльфы стараются прежде всего набить желудок.

— Она будет голодать с радостью, — ответила мама.

Прошло почти десять лет, но каждый раз, когда я видел повозку с дарами для очередной Башни, меня охватывало недоумение. Сначала оно мешалось с любопытством, потом — с разочарованием, а теперь — с презрением. Лоссэ пригнал настоящую метель, которая свирепствовала в Терции всю следующую зиму, и побирушка умерла, вместе со всем кланом. Они замерзли на смерть, а мой золотой остался лежать где-то в снегах Снежной Башни, никем не поднятый.

— Они хотят искупить вину, — сказал Морохир, когда мы в первый раз заговорили с ним о дарах. — Они хотят принести столько даров, что мы забудем о прошлом.

Я знал, что не получу ответа на вопрос, но он вертелся на языке: «О чем вы не можете забыть?» Я гадал, что должен сделать народ, чтобы собственные сородичи отвернулись от него, заперлись в Башнях и отказывались принимать хлеб, вина, специи, монеты, драгоценные камни.

Фредди однажды спросил у меня:

— Как тут не воруют?

Под Башней, где он дежурил, пока мы беседовали внутри с Морохиром, валялись мешки с бесценной добычей эльфов из гетто. Там было зерно, была репа — она уже начала гнить.

— Ты бы смог взять что-нибудь отсюда? — спросил я его. И заметил, что лицо бесстрашного воина лизнул колючий язычок ужаса.

Фредди передернуло.

— Куда же оно исчезает? — только и смог спросить он.

— Морохир сказал, они сжигают всё после того, как продукты начинают гнить, — ответил я, чувствуя собственное превосходство и стараясь заглушить это чувство, потому что для Фредди было отчаянно важно, чтобы мы с ним говорили на равных. И пока он чувствовал внутри меня благоговейный страх перед Башнями, роднящий меня со всеми другими жителями Терции, мы могли жить бок о бок. Но стоило усмехнуться над его ужасом, стоило рассказать ему, что в Башнях нет ничего зловещего, он отвернулся бы от меня тотчас.

— Так, значит, добро зря пропадает? — храбрясь, хрустнув кулаками, спросил он. Любопытство в тот день овладело им сильнее обычного.

— Зря, — ответил я. — Могло пойти им на пропитание. Тут еда, деньги, лекарства — всё.

— Зачем тогда они? — спросил Фредди, как я сам парой часов раньше, сидя возле Морохира.

Я промолчал, потому что Фредди не удовлетворился бы половиной ответа. Он захотел бы понять, какая вина лежит на эльфах гетто и не лучше ли убить их всех, раз они, из поколения в поколение, стремятся искупить её, жертвуя своим благополучием, отдавая все, что имеют, безликим Башням, где им никто не отвечает.

Фредди стоял перед отобранными для дальнейшего обучения новобранцами из Вестурланда и показывал им удлиненный клинок.

— Всем видно?!

Голос у Фредди всегда был зычный, но сегодня Терция подарила своим верным подданным шумный ветер, так что слова сносило. Новобранцы сгрудились вокруг Фредди и старались встать плотным строем. Им было жарко. Я надел подбитый мехом жилет, а они стояли голые по пояс в легких штанах, а по тяжелому дыханию я слышал, как хочется им свежего воздуха.

— Такой меч для скорой битвы. Взмах, взмах, — он показал фигуру в воздухе, — уходите к следующему. — Завтра кузнецы закончат с партией — после утра возьмете. Следите, чтоб не мешал соседям. Увязнут — подохнете. Ясно?

Вестурландцы начали кивать, кое-кто спросил у соседа, о чем говорит иноземец. Язык давался им с трудом.

— Зачем этот? Есть короткие! — Бальдр.

Забыть Бальдра было сложней, чем я опасался в начале. Хороший король знает своих ближайших подданных поименно. Бальдр был талантлив, он должен был рано или поздно стать «ближайшим». Год, два — его место в авангарде, верхом на коне, руководить ведущим отрядом. Нельзя забывать, как зовут тех, кто будет добывать тебе территорию чужих стран, кусок за куском. Их нужно держать возле себя.

— Много хочешь знать! — огрызается Фредди. Понять его можно — держит марку. — Короткий подойдет против таких, как ты — против вестурландских заморышей. Привыкли в своих аренах голяком возиться. Попробуй, выскреби с этой длиной из доспеха! Пробовали — знаем. Один замах чего стоит. Весь потом изойдешь, а ему хоть бы что.

— Есть копья! — возражает Бальдр.

— Засунь его себе, — Фредди оглядывается на меня, — за пазуху! — Поправляется нарочно, чтоб другие не смели злословить в присутствии государя. Учит их этикету, хотя сам — бродяга, подобранный любопытным принцем.