Фантом для Фрэн

– Где она теперь? – спросила Фрэн. – Где твоя мать?

– Она так высоко, что мы можем только мечтать об этих блаженных высотах, - ответил вместо жены Хепри. – Эта госпожа была святой еще при жизни. Теперь она заняла место, которого удостоилась, и идет все выше и выше, ко все большему счастью… она иногда спускается к нам и благословляет нас, но мы к ней подняться не можем.

– Мы пока и не хотим, - вмешалась Меритамон. Она опять лукаво улыбалась; эта юная женщина успела несколько раз измениться за короткое время свидания. – Мы пока совершенно счастливы тем, что имеем.

Она поцеловала мужа в щеку.

Хепри кивнул.

– Это так. Мы не представляем себе большего удовлетворения.

Они с Меритамон прижались друг к другу; в их взглядах светилась одна и та же улыбка. Они оба одинаково сияли изнутри.

– Вот, пожалуйста, возьми, - сказал вдруг Хепри, подавая Фрэн что-то вроде длинного банана; Фрэн понятия не имела, откуда юный египтянин взял этот фрукт – как и откуда он взял свою жену. Фрэн видела такие бананы в Египте, но только этот оказался очень нежным на ощупь, хотя и плотным; очень спелым – восхитительно желтым – и божественно пахнул…

– Хепри, какая прелесть… это мне?

– Это тебе для исцеления духа, - сказал Хепри, улыбаясь. – Съешь, не бойся. Они нам дарованы именно для этого.

Фрэн нахмурилась, собираясь очистить банан от кожуры, но тот каким-то образом оказался уже очищенным, белым и мягким - однако совершенно не пачкал рук. Этот фрукт казался таким же нездешним, как и бархатная трава лужайки.

Фрэн втянула носом аромат и без дальнейших раздумий сунула в рот восхитительный плод. Он буквально таял на языке, а на вкус оказался бесподобным, никакого сравнения с земными фруктами. И только проглотив первый кусок, Фрэн ощутила такой окрыляющий прилив сил, как будто глотнула эликсира жизни.

– Я слышала, что бывают райские яблоки, - смеясь, сказала она, когда съела весь фрукт; эффект был неописуемым – словно она вновь стала беззаботной девчонкой, в которой жизнь бьет ключом. – Но я никак не думала, что бывают еще и райские бананы! – закончила Фрэн.

Хепри и Меритамон дружно засмеялись.

– Чего хочет госпожа Тамит? – спросила Меритамон у мужа. – Я не слышала – только пришла на твой зов.

Хепри с улыбкой приобнял и жену, и Фрэн.

– Давайте сядем ближе, - сказал юноша, притягивая обеих к себе, так что они почти соприкоснулись лбами; от этой близости Фрэн неожиданно ощутила такую же головокружительную радость, как от поедания “райского банана”. – Давайте посоветуемся, - сказал Хепри обеим женщинам.

– Любимица Амона, - бормотала Фрэн, беспокойно поворачиваясь в постели; она то улыбалась, то хмурилась. – В Египет… Если ты разрешаешь – конечно, все можно…

Алджернон, наблюдавший за женой минуты две, не выдержал и потряс ее за плечо.

– А?

Фрэн резко села в постели, бессмысленно глядя перед собой.

– Ты что?

Она сердито толкнула мужа в плечо.

– Ты разговаривала во сне, - пояснил он. – Что-то про Египет, про любимицу Амона и про какое-то разрешение.

Фрэн стала тереть глаза, растрепанная и раздраженная.

– Нельзя так делать, - проворчала она. Потом словно впервые осознала смысл его слов. – Что ты сказал?

Алджернон повторил.

Фрэн откинулась обратно на подушку, улыбаясь; глаза ее блестели. Она ожила, даже зарумянилась, точно вспомнила что-то необыкновенно вдохновляющее.

– Значит, мы можем вернуться в Египет, - пробормотала она. – Нам разрешили. Нам повезет.

– Да ты с ума сошла, - сказал Алджернон.

Сыну только-только пошел пятый месяц.

– Но ведь ты же жил в Египте с рождения, - возразила Фрэн. – А нам надо что-то делать. Ты же помнишь, что решающим фактором нашего прошлого успеха явились мои способности.

Помолчала и прибавила:

– Кроме того, тебе так и так остается только вернуться в Каир, Элджи. Дверь в Британский музей тебе отныне закрыта. Египет не очень удобен для нас - для жизни, я хочу сказать; но только там тебя примут и поймут, ты же сам знаешь, почему.

Он кивнул.

– Это полное безумие, Фрэнни…

Фрэн рассмеялась.

– Удача благоволит смелым, Элджи, а остальным – не благоволит. Гэри согласился бы со мной. Он бы тоже поторопил папу с отъездом, если бы уже мог говорить.

Алджернон крепко прижал ее к себе.

– Боюсь, что ты права, - сказал он.

Он не знал, чертыхаться или восхищаться – но оставалось только действовать. Как всегда с этой женщиной.

***

– Дождемся, пока ему не исполнится полгода, - твердо сказал Алджернон.

Конечно, даже тогда будет опасно везти такого крошку в Египет, навстречу всевозможным случайностям, не говоря об инфекциях. Но Бернсы знали, что должны так сделать. Алджернон опять положился на “ангелов-хранителей” жены, кем бы они ни были.

До этого времени, чтобы хоть частично расквитаться с долгами, пришлось продать еще один экспонат из коллекции Бернса-старшего – бесценную статуэтку-ушебти*. Какое счастье, что Джордж Бернс был таким удачливым археологом, в отличие от сына. Алджернону Бернсу посчастливилось набрести на другую, несравненно более богатую золотую жилу; но только тем золотом, что он нашел, в материальном мире не расплатишься…

Гэри, между тем, почти незаметно рос – хрупкий молчаливый ребенок, который, однако, не выглядел трогательным: он выглядел так, точно в этом белом тельце дремали семена тайны, которая однажды неизбежно явит себя миру. Фрэн так и не смогла понять, имеет ли сын какое-то отношение к ее… “прошлой жизни”.

Лицом он был похож на отца – хотя черты его были тоньше, как тоньше были и выражения; глаза были голубые, материнские, как, несомненно, и рот, и брови. Гэри обещал вырасти миловидным, хотя это определение не нравилось отцу. Но Алджернон уже сейчас видел, что сын вырастет более изящным, чем он, и ему будет недоставать той мужской прямоты, которая так покоряла женщин и мужчин, общавшихся с Алджерноном Бернсом.

Сын будет покорять людей иначе…

Может быть, Гэри действительно немного отстал от сверстников внешне, но никак не физиологически и не умственно – наоборот, у родителей возникло чувство, что сын их опережает. Он перестал пачкать пеленки раньше, чем в полгода; и раньше, чем в полгода, начал осмысленно лепетать. Правда, мать и отец не могли уловить в его лепете ничего, кроме названий окружающих предметов. Никаких намеков на “таинственное прошлое”.

Зато мальчик казался до странности внимательным – подолгу пристально смотрел перед собой, как будто пытался вникнуть в природу давно знакомых вещей. Фрэн слышала, что маленькие дети нередко так смотрят. Взрослым младенческий взгляд кажется бессмысленным. Но впервые она задумалась, так ли это.

Сколько дети понимают и помнят – разве могут взрослые, полностью забывшие начало своей жизни, об этом судить?

Незадолго до своего отъезда Фрэн решила написать письмо матери, чтобы предупредить ее о том, что уезжает в Египет и придет перед тем попрощаться с братом и сестрой. Все же миссис Грегг была ее мать. И едва ли она станет теперь противиться визиту “ведьмы” - ведь, по представлениям миссис Грегг, они все уже “погибли”.