Фантом для Фрэн

Молодая женщина сидела за столом в спальне и писала, переполненная грустью и жалостью к матери, которая с таким упорством мучила себя и других своей “непогрешимой истиной”. Фрэн совсем не ожидала того, что произошло, едва она написала обращение.

Впервые в жизни она почувствовала на собственном опыте, что такое “автоматическое писание” - вовсе не приятное, а скорее пугающее переживание. Как будто какая-то сила встала между ее рукой и двигательным центром в мозгу и оттеснила в сторону ее саму, взяв контроль над ее телом на себя. Онемев и оцепенев от неожиданности, Фрэн с отстраненным изумлением и страхом смотрела, как бумагу покрывают строчки на английском языке, чужим почерком – она по-прежнему ощущала свою руку, но так, точно ею, как марионеткой, управляет кукловод. Фрэн держала перо, а все остальное делала неизвестная ей сущность.

Писание длилось минуты полторы, а Фрэн едва успела схватить значение нескольких фраз, из которых смутно поняла, что сущность была ей знакомой и невраждебной… кто же это мог быть? Ни внимания, ни мыслительной способности в эти мгновения не хватало на анализ; ее личность как будто была подавлена невидимым руководителем.

Потом сторонняя сущность отпустила ее, и Фрэн была вынуждена схватиться за край стола, чувствуя головокружение и слабость.

Чужое письмо, лежавшее перед нею, вежливо ждало ее внимания.

Фрэн несколько мгновений собиралась с духом, потом взяла листок и поднесла к глазам.

– Ну?.. – пробормотала она.

Сзади неслышно возник муж и наклонился к ней через плечо.

– Все в порядке?

– Элджи!..

От ее вскрика он сам чуть не вскрикнул.

– Что ты? Тебе плохо?

Фрэн возбужденно замахала листком.

– Элджи, через меня кто-то писал!

– Вот как?

Муж выхватил у нее листок и пробежался взглядом по строчкам. А потом вдруг поднял глаза и сказал неожиданную вещь.

– Это могла быть и ты сама, Фрэн.

– То есть как? – спросила Фрэн.

Алджернон улыбнулся и сел рядом, на удивление спокойный.

– Дорогая, мы с тобой прежде всего ученые. А ученые должны отметать сверхъестественные причины, если находится место объяснениям естественным. Это письмо на английском языке, тебе знакомом; если говорить о почерке, то мы не знаем, какие возможности таятся в глубинах нашего подсознания. Это может быть твоя субличность.

Фрэн нахмурилась.

– А если в письме есть факты, неизвестные мне?

– Давай прочитаем, - немедленно ответил муж.

“Дорогая миссис Бернс!

Это Марк Дарби. Простите, что столь бесцеремонно решился воспользоваться вами…”

Фрэн потрясенно уставилась на мужа. Он, по-прежнему спокойный, приложил палец к губам и кивнул на письмо.

“Как вы понимаете, мадам, я умер – это произошло тридцать первого марта тысяча девятьсот двадцать шестого года, более года назад. Я давно получил возможность наблюдать за вашей с вашим супругом замечательной работой и вашими “психическими исследованиями”, но только недавно получил возможность дать о себе знать. Это совсем не так легко. Хотя я горел нетерпением сообщить вам, что я существую.

Где я существую, спросите вы? Если бы я и сам знал – это очень странное место, миссис Бернс, серое и туманное, где все фигуры неясны, кроме моей собственной. И мои собственные желания и ощущения притупились, будто я в полусне. Я даже не знаю, сколько времени я здесь… прошу прощения, я же только что об этом сказал. Просто, видите ли, здесь совсем другое ощущение времени. Вернее сказать, этого ощущения нет.

Больше не буду докучать вам, мадам, большое спасибо за внимание.

С искренним почтением,

Марк”.*

Фрэн закончила чтение вслух и опустила листок на колени. Вопросительно взглянула на мужа, хотя ей пришлось подавлять гораздо большее волнение, чем она показывала.

– Это по-прежнему ничего не значит, Фрэн, - спокойно сказал Алджернон. – Мы не узнали из этого письма ничего, что бы ты не могла нафантазировать сама.

Фрэн кивнула. Почему-то она была разочарована реакцией мужа, хотя умом признавала его правоту.

– Элджи, а что, если это действительно почерк Дарби? В таком случае, письмо будет веским подтверждением того, что он – это он…

– Пожалуй, - согласился муж. – Почерк, характерный для действительно жившей личности, не может быть результатом самовнушения или даже просто сверхчувственного восприятия, так же, как и способность говорить на неизвестном языке без акцента. Потому что это физиологические особенности, требующие практики. Это подкрепляется тем, что ты никогда не видела почерка Дарби.

– Но тут перед нами встает другая трудность, - прибавил Алджернон.

– У нас нет образцов его почерка, - закончила удрученная Фрэн.

Муж с улыбкой кивнул.

– Обрати внимание, что в случае с твоей матерью у нас не возникло сомнений из-за языка, на котором через нее писали. Если бы миссис Грегг “автоматически” писала по-английски, боюсь, и это не стало бы доказательством внешнего контроля. Потому что английский язык ей знаком, а демотическое письмо – нет…

– Я прекрасно понимаю, - ответила Фрэн.

Она ощутила легкое возмущение при мысли о том, что Алджернон приписывает ей поспешность в суждениях или безответственные домыслы. Ее способность к анализу ничуть не меньше, чем у него.

Алджернон примирительно поцеловал жену.

– Спрячь это письмо до поры до времени. Позже, может быть, выяснится, кто его автор.

– Элджи, я хочу все-таки написать письмо маме, - сказала Фрэн. – Ты не выйдешь?

– Да, конечно.

Алджернон еще раз поцеловал ее и вышел из спальни. Фрэн улыбнулась. Она немного обманула мужа: она намеревалась снова попытаться снестись с “Дарби”.

– Марк, вы слышите меня? – приглушенным голосом спросила молодая женщина, чувствуя себя довольно глупо. – Напишите через меня, как вы умерли, если вы это помните. Известно ли вам что-нибудь о смерти ваших друзей?

Фрэн положила перед собой чистый лист бумаги и снова взяла перо, чувствуя себя так, точно участвует в детском спектакле. Щеки ее горели от сознания нелепости происходящего.

Но через мгновение это ощущение прошло – опять возникло чувство “смещения” ее “я”, потом чувство постороннего контроля; ее рука сама по себе бодро начала писать с начала листа тем же чужим почерком.

“Дорогая мадам, я все прекрасно помню – я помню подробности своей жизни яснее, чем когда-либо при жизни. Меня застрелил наш добрый друг Тони. Вы, должно быть, сердились на меня за то, что я вас бросил, но уверяю вас, что я за это был почти тотчас же наказан. Я выкрал “Книгу мертвых” у Тони О’Нила – это оказалось даже легче сделать, чем я думал, поскольку Тони не ожидал от меня такой смелости. Конечно, я не сумел выяснить, где он живет, но застал его врасплох на базаре и, воспользовавшись давкой, вытащил книгу у него из кармана. Как оказалось, О’Нил успел меня заметить, а выследить меня ему было намного легче, чем мне его. Тони явился ко мне на квартиру, когда я был один. Дальнейшее, думаю, вам ясно.