Физик

Они шагнули на поляну, и лес словно выдохнул. Мох под ногами стал мягче, но каждый шаг отдавался в костях, как удар. Олег чувствовал, как искра бурлит, и оберег на запястье стал почти невыносимо горячим. Он посмотрел на Ярину, и она кивнула, указывая на камень.

— Корень под ним, — сказала она. — Но мы должны быть быстрыми. Лес… он уже знает.

Олег кивнул, но не успел сделать шаг. Гул стал громче, и земля дрогнула — не сильно, но достаточно, чтобы Ворон выругался, а Ярина упёрлась посохом в мох. Тени вокруг поляны сгустились, и из них проступила фигура — не зверь, не вестник, а что-то среднее. Она была высокой, сгорбленной, с руками, что волочились по земле, и лицом, скрытым тьмой, как у вестника, но живой, шевелящейся, как дым. Её глаза — два белых огонька — смотрели на Олега, и он почувствовал, как искра замерла, как будто встретила стену.

— Пришлый… — голос фигуры был как треск льда, холодный, но не пустой. — Ты принёс свет… но тьма его хочет.

Ярина шагнула вперёд, её посох вспыхнул ярче, и бусины засветились, как звёзды.

— Уйди, — сказала она, её голос дрожал, но не ломался. — Это место Живы. Тебе здесь не место.

Фигура издала звук — не смех, а шипение, что резало уши. Её глаза не отрывались от Олега, и он чувствовал, как искра борется, как будто её тянули в разные стороны. Ворон поднял меч, но его рука дрожала — не от боли, а от чего-то другого, как будто тварь давила на него одним присутствием.

— Я не для тебя, — сказал Олег, его голос прозвучал громче, чем он ожидал. Он сжал посох, чувствуя, как оберег направляет искру. — И не для него.

Фигура наклонила голову, её тьма шевельнулась, как вода. Она не двигалась, но воздух стал тяжелее, и гул превратился в ритм, как сердцебиение земли. Олег почувствовал, как искра вспыхнула — не светом, а решимостью. Он вспомнил Марфу, её слабое дыхание, её слова о равновесии. Он не был ключом для Чернобога. Он был чем-то другим.

— Уйди, — повторил он, и его искра откликнулась, как ветер, что гонит тучи. Она не была сильной, но была живой, и он направил её — не как удар, а как барьер, как тогда с Железным Зверем.

Фигура замерла. Её глаза вспыхнули ярче, но затем потускнели, как угли под пеплом. Она отступила назад, её тело начало растворяться в тенях, но голос остался, эхом отдавшись в голове Олега:

— Свет горит… но тьма терпелива…

Тени сомкнулись, и фигура исчезла. Гул стих, но лес не расслабился — он смотрел, ждал. Ярина выдохнула, её посох опустился, но она не убрала руку с амулета. Ворон сплюнул, его меч всё ещё был поднят.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ты их притягиваешь, как мёд — ос.

Олег не ответил. Его искра угасала, но он чувствовал её яснее, чем раньше. Она была не просто силой — она была выбором. Он посмотрел на камень, на знаки, что шевелились, как живые. Корень Живы был там, под ним, и он знал, что они не уйдут без него.

— Давай, — сказал он Ярине, шагнув к камню. — Мы не остановимся.

Она кивнула, её глаза блестели — не от страха, а от гордости. Они подошли к камню вместе, и Ярина опустилась на колени, её пальцы коснулись земли, шепча что-то. Мох засветился ярче, и Олег почувствовал, как лес откликнулся — не тьмой, а теплом, как будто Жива всё ещё была здесь.

Но где-то в глубине, за гранью теней, он знал — Чернобог смотрел. И его терпение не было бесконечным.

Глава 16. Корень и тьма

Глубокий Лес дышал, и его дыхание было холодным, как зимний ветер, что пробирает до костей. Поляна с камнем Живы осталась позади, но её светлый мох всё ещё горел в памяти Олега, как маяк, что манит, но не спасает. Он шёл за Яриной, сжимая посох, чьи вмятины в земле казались единственным доказательством, что они ещё живы. Корень Живы, завёрнутый в лоскут ткани, лежал в узле Ярины, и его слабое сияние пробивалось сквозь ткань, как звезда в ночи. Но этот свет не разгонял тьму — он делал её острее, как будто лес злился, что они забрали его сокровище.

Ярина вела их обратно, её шаги были быстрыми, но осторожными, как будто она чувствовала, что лес изменился. Её посох светился слабо, бусины на нём дрожали, откликаясь на шорохи, что звучали то слева, то справа. Ворон ковылял позади, его меч был в руке, а лицо — напряжённым, как у охотника, что чует зверя. Его раненая рука всё ещё болела, но он не жаловался — только изредка бросал взгляды на Олега, как будто проверяя, не сломается ли тот под давлением леса.

Искра Олега была слабой после схватки со стражами, но она не гасла. Она пульсировала, как усталое сердце, и оберег на запястье с синим камнем помогал её слышать — не чётко, а как эхо, что становится громче в тишине. Он чувствовал лес глубже, чем раньше: его корни, его память, его гнев. Но с этим чувством пришёл и другой — гул, низкий и тяжёлый, как дыхание земли. Чернобог. Его тень была повсюду — в тенях деревьев, в запахе сырости, в холоде, что оседал на коже.

— Быстрее, — сказала Ярина, её голос был тихим, но резким. — Лес… он не отпустит нас просто так. Корень — его часть.

Олег кивнул, хотя его ноги дрожали от усталости. Он вспомнил слова Ярины о цене — Жива забирает что-то взамен. Он не чувствовал, чтобы лес взял что-то у него, но тревога росла. Его искра была слишком громкой, как будто звала кого-то, и он боялся, что это не Жива.

— Что, если он уже идёт? — спросил он, не глядя на Ярину. — Чернобог. Если он знает, что мы взяли корень?

Ярина замедлила шаг, её взгляд скользнул к теням.

— Он знает, — ответила она, её голос был холодным, как правда. — Но он не торопится. Его сила — в ожидании. Он хочет, чтобы мы сами пришли к нему.

Ворон сплюнул, его меч звякнул о корень.

— Пусть ждёт, — буркнул он. — Я не собираюсь кланяться какому-то жрецу, будь он хоть тьмой, хоть богом.

Олег хотел улыбнуться, но не смог. Упрямство Ворона было якорем, но даже оно не могло заглушить гул, что становился громче. Он чувствовал, как искра тянется к чему-то — не к корню, не к лесу, а к тьме, что двигалась за ними. Он остановился, его рука сжала оберег, и на миг ему показалось, что он видит — не глазами, а внутри: тень, длинная и скользкая, что крадётся между деревьями, не касаясь земли.

— Олег? — Ярина обернулась, её глаза сузились. — Что ты видишь?

Он покачал головой, пытаясь прогнать образ.

— Не знаю, — ответил он. — Но… что-то идёт. Не стражи. Не Зверь. Что-то… хуже.

Ворон повернулся, его меч поднялся, несмотря на боль в плече.

— Где? — спросил он, его голос был как рык. — Покажи, и я разберусь.

Олег указал в тени слева, где деревья стояли гуще, а мох не светился. Там было темно, слишком темно, как будто свет боялся туда лезть. Ярина шагнула ближе, её посох вспыхнул, но свет не проник в тень — он остановился, как у стены. Она прошептала что-то, и бусины на посохе засветились ярче, но тень не отступила.

— Это не просто тень, — сказала она, её голос дрожал. — Это его воля. Он близко.

Олег почувствовал, как искра вспыхнула — не светом, а холодом, как предупреждение. Он вспомнил Железного Зверя, вестника, стражей. Это было другое — не слуга, а часть самого Чернобога, его дыхание, его взгляд. Он сжал посох, пытаясь направить искру, как тогда у камня, но она была слишком слабой, как фонарь с севшей батареей.

— Что делать? — спросил он, его голос сорвался. — Бежать?

Ярина покачала головой, её рука сжала корень в узле.