Галя, у нас семидесятые!
Шрифт:
Как интересно! Оказывается, и тогда многое решалось при помощи связей. Мне даже захотелось познакомиться с этим «Клаусом». Почему-то мне представлялось, что он чем-то очень смахивает на мажора-стилягу Лео, папенькиного сынка, с которым когда-то встречалась Лида.
— А слет все-таки состоялся? — полюбопытствовала я, забирая у Сережки из рук свою сумку.
— Конечно. Но немного народу приехало, человек пятнадцать. «Хвост» за нами был, но мы живенько оторвались — свернули в какие-то закоулочки, разбежались, а потом все вместе встретились в условленном месте. Ладно, Дарья Ивановна, я пошел! Всего Вам доброго! Еще увидимся! — и мой бывший ученик, напевая себе под нос что-то на английском, широко зашагал в сторону жилого массива.
Глава 7
Первая
Уроки, проверки тетрадей, внеклассная работа — все это порой выматывало не хуже смен в горячо «любимом» мною магазине. Разница только в том, что здесь можно было видеть результат своей работы, и преподавание, хотя и было делом непростым, все же доставляло мне удовольствие. Очень интересно было наблюдать, как растут и меняются ершистые пацаны и девчонки, как превращаются в настоящих юношей и девушек, со своими взглядами, желаниями, мечтаниями, стремлениями…
Порой, разговаривая со своими подопечными на классном часе, я даже жалела, что не увижусь с этими мальчиками и девочками спустя двадцать, тридцать лет, не смогу узнать, какие у них успехи, чего они достигли в жизни… Все это они будут рассказывать уже другой, настоящей Дарье Ивановне, которая к тому времени станет совсем взрослой, даже пожилой женщиной и с удовольствием будет принимать букеты цветов на День учителя от своих бывших учеников. А я, Галочка, вернусь в двадцать первый век…
Ребята в моем новом классе были совершенно другими. Нет, дело даже не в том, что они носили другую форму — не похожую на военную, как тогда в шестидесятые. Это уже было не послевоенное поколение, чьи матери и отцы знали о войне не понаслышке. Они мыслили и говорили по-другому. А в целом — все, как всегда. Были и отличники, были и хорошисты, и хулиганы, и двоечники, которых снисходительно именовали «трудными подростками»… Я старалась по мере сил найти подход к каждому ребенку и не позволяла никого травить.
Да-да, для меня эти прыщавые ребята, которые зачастую на две головы были меня выше, все еще оставались детьми. Я по себе знала, как порой непросто быть подростком: с тебя вроде бы уже требуют как со взрослого, а правами взрослого еще не наделяют. Поэтому к подростковым шалостям я относилась снисходительно, разумно рассудив: «Вырастут, успокоятся»… Даже Диму Булкина, к которому еще в первом классе намертво прилипла кличка «Рогалик», я не сдала начальству, когда застукала его за углом школы с дымящимся бычком в зубах. В конце концов, читать лекцию о капле никотина, которая убивает лошадь, шестнадцатилетнему двухметровому пацану, подпирающему головой потолок, уже поздно. Может, повзрослеет и сам поймет, что тратить жизнь, здоровье и деньги на облака дыма — такое себе занятие. А не поймет — что ж, его жизнь и его выбор.
За каждого мальчишку и девчонку, шефство над которыми мне доверили, у меня по-настоящему болела душа. Я просто хотела, чтобы они росли счастливыми людьми и по мере возможности старалась все для этого делать: организовывала походы, викторины, чаепития… За «косяки» я их, конечно, ругала, за выполнение домашних заданий спрашивала строго, даже писала замечания в дневники, но старалась не доводить дело до вызова родителей в школу. Пусть сейчас бедокурят в меру, ошибаются… Главное, чтобы вкус к жизни не потеряли.
Интересно, почему ни до кого так и не дошло, что взрослые бывают теми еще «трудными»? Подростковый возраст закончится через несколько лет. А вот скверный характер остается со многими на долгие годы. Так, например, у некоторых моих ребят были родители, готовые задавить дитятку из-за одной-единственной четверки в четверти. Мол, ты или золотую медаль
получишь, или будешь всю жизнь дворы мести. Третьего не дано.Так, например, за третьей партой в среднем ряду сидела совершенно милая и наивная девочка Люда, безумно похожая на актрису Татьяну Аксюту, сыгравшую в фильме «Вам и не снилось». Растила ее, как это часто было в советские времена, одна мать — Раиса Владимировна. Отец Люды куда-то испарился, узнав о беременности ее матери, и с тех пор никакой весточки от нее не было. Жили Люда и ее мама в отдельной крохотной квартирке-хрущобе, которую пробивная и активная всеми правдами и неправдами сумела все-таки выхлопотать у государства. На все вопросы Люды об отце мама сжимала губы в тоненькую ниточку и зверски шипела, аки змея:
— Тема закрыта. Зачем тебе твой отец? Он о тебе и знать ничего не хотел… Иди смотри, что на завтра / лето / каникулы задано. Не принесешь медаль, дрянь — убью… А в подоле притащишь — придушу тебя и выродка твоего…
Сентенция про «притащишь в подоле» родилась у Раисы Владимировны после того, как десятиклассник — застенчивый Владик Мокрополов, давно влюбленный в Людочку, наконец решился проводить ее до дома и донести тяжеленный портфель, а бдящая маман увидела их в окно. Возможно, согласно ее предположению, во время передачи портфеля из рук в руки как раз и существовала опасность забеременеть и «принести в подоле». Лично я не видела в этом ничего дурного. Мне кажется, Вадик был менее безопасен, чем евнух, и даже за руку взять Людочку не решался. Мне кажется, он, как и некогда мой сосед Егорка, уже решил, что обязательно «женится». С шести лет парень играл на скрипке и уже успел стать лауреатом нескольких музыкальных конкурсов, даже съездил в Болгарию.
Однако, несмотря на известность и кучу грамот, успехом у девушек в нашей школе Вадик не пользовался — они засматривались на брутальных парней, лихо играющих на гитаре. А еще у Вадика был небольшой дефект — в детстве из-за болезни ему пришлось удалить ушные раковины. На слух мальчишки это не повлияло, однако, чтобы избежать насмешек, он носил волосы, прикрывающие мочки.
Класс у меня был дружный, мальчишки скрипача Вадьку считали кем-то вроде «слабенького» и защищали наперебой. Поэтому его дразнить побаивались. А вот с учителями дело обстояло похуже: были люди старой закалки, свято уверенные в том, что длинные волосы носят только девчонки. Поэтому мне пришлось даже прикрикнуть в учительской пару раз, чтобы географ и химичка отвязались от безобидного скрипача.
Однако Раиса Владимировна, видимо, так и не проработавшая свою давнюю травму, видела в любом парне, приближающемся к дочери, насильника, и втайне мечтала, чтобы та жила сней вплоть до восьмидесятилетия. Поэтому Людочка совершенно не гуляла нигде и никогда (а вдруг родит в шестнадцать лет, позор-то какой!), а сразу после школы пулей летела домой. Надо ли говорить, что творилось с ее нервной системой…
Как-то раз я надумала зайти к ним домой под предлогом вернуть зонт, который я одолжила у Люды. Пару дней назад Москву накрыл сильнейший ливень. Мой зонт как на грех остался дома, а у Людочки оказался с собой один. Ей зонт был, в общем-то, не нужен — она жила буквально напротив школы, ее подъезд был метрах в пятидесяти. А вот мне он очень пригодился. Позже я вспомнила, что неплохо бы вернуть чужую вещь, посмотрела в журнале адрес и направилась к ней домой.
На самом деле мне просто хотелось увидеть, как живет этот несчастный затюканный ребенок, и понять, чем можно помочь Люде. Однако мой поход оказался таким же «успешным», как и в прошлый раз, когда я попыталась поговорить с родителями Сережки Лютикова. Но если тем было попросту начхать на сына-подростка (и мать, и отчим были заняты своей жизнью), то Раиса Владимировна решила пойти по пути эдакой матери-героини, которая костьми ляжет, но «воспитает» дочь.
— Спасибо большое за зонт, — кивнула она мне, все так же сложив губы ниточкой, — на чай не приглашаю, уж извините. Нам уроки делать надо. — И она крикнула дочери, остервенело зубрящей вслух английскую грамматику в комнате: — Люда, учи модальные глаголы, а то выйдешь замуж за завхоза!