Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

— Ах, сударыня, вы молоды. Вы еще не знаете жизни и потому говорите так уверенно. Вы не знаете, как мелочь, незначительная, непредвиденная мелочь способна изменить жизнь. Представьте себе экипаж, едущий по дороге. Экипаж крепкий, сильные кони, ровное шоссе, и пассажиры в экипаже беспечны и совершенно уверены — подобно вам сейчас, — что без всяких происшествий прибудут на место назначения. Один маленький камешек — шина лопается, колесо рассыпается, экипаж переворачивается… О, сколько таких непредвиденных случаев бывает в жизни!

Произнося свою речь, я жестикулировал, и она, заметив у меня на пальце обручальное кольцо, тотчас же меня прервала:

— Вы женаты?

— Да! Следовательно, я говорю на основании собственного опыта.

— Ваша супруга тоже в Салониках?

— Да. Я по служебным делам ездил на несколько дней в Белград.

Затем мы беседовали о Салониках, о Востоке вообще. Поезд шел мимо станций, мимо скошенных лугов, по живописным ущельям, спеша к границе, которая в то время проходила около города Вране.

— Еще одна станция, и мы на границе, — сказал я своей спутнице.

— На границе? — спросила она с легкой тревогой в голосе.

— Да.

— Там производится таможенный досмотр?

— Да, на турецкой стороне.

— И строго осматривают?

— Видите ли, я не имел возможности этого испытать, так как у меня дипломатический паспорт. Но, по моим наблюдениям, строго, очень строго.

Молодая женщина умолкла и глубоко задумалась, ее лицо омрачилось тенью заботы. Мне не удалось продолжить беседу. Она отвечала лишь «да» или «нет», и чем ближе поезд подходил к границе, тем она становилась озабоченнее, не в силах скрыть тревогу.

— Вы как будто чем-то обеспокоены? — попытался я вовлечь ее в разговор.

— Действительно… я беспокоюсь… Не знаю, могу ли я вам открыться?

— Почему же нет, сударыня?

Она собралась что-то рассказать мне, но ее голос задрожал, дыхание стало прерывистым, и на глаза навернулись слезы.

— Это нехорошо, я знаю, что это нехорошо, но… — Она пыталась продолжать и снова запнулась.

— Неужели это так страшно?

— Нет, только мне действительно неловко перед вами. Я не соглашалась, я говорила мужу, что не хочу, но что поделаешь, если он страстный коммерсант и готов использовать любую возможность. Вы видите эти чемоданы?.. — Она указала взглядом на свой многочисленный багаж.

— В них ваши туалеты?

— Нет, сударь, в них товары, они набиты товарами. Мой муж посылает все это зятю для продажи, чтобы таким образом покрыть расходы по моей поездке.

— Значит, это контрабанда?

Она потупилась и покраснела.

— Как же вы пересекли нашу границу?

— Не знаю. Приятель моего мужа из Земуна переправил меня; он обо всем заботился, а не я.

— А теперь?

— Мне очень страшно. Строго ли здесь осматривают?

— Вероятно! В Турции сейчас очень оживились четники, со всех сторон и разными способами для них перебрасывается оружие. Не удивительно, что таможенники с особенной строгостью проверяют чемоданы пассажиров.

— Что же делать? — воскликнула она в отчаянии.

Я пожал плечами, хотя очень сочувствовал этой хорошенькой женщине, попавшей в такое неприятное положение.

— Я заявлю обо всем в таможне, пусть взыщут пошлину сполна. Это будет наукой моему мужу, чтобы в другой раз так не поступал.

— Возможно, только… это все не так просто. Вы должны будете задержаться на границе в течение целого дня, пока багаж будет перегружаться, а вы — заполнять таможенную декларацию. Лишь после этого товар отправят в салоникскую таможню, куда он прибудет неведомо когда и неизвестно в каком виде. И еще вопрос — прибудет ли вообще.

— Какой ужас! — воскликнула женщина и снова задрожала. — Помогите мне!

— Охотно, сударыня, очень охотно, но как? Если бы дело шло о наших властях, я, может быть, и смог бы вмешаться, но турецкие…

— Посмотрите, как меня лихорадит! — Она протянула свою мягкую и горячую руку.

— Сударыня! — решился я наконец, полный сочувствия. — Я сделаю то, что, вообще говоря, никогда бы не сделал.

Ее глаза просияли, она глядела с мольбой.

— То, что я сделаю, нехорошо, но я беру грех на свою совесть, чтобы спасти вас.

— О, сударь! — благодарно воскликнула она.

— В мой паспорт вписана моя жена^[37].

— Да?..

— Вы спрячете свой паспорт, и я представлю вас как свою жену.

— Не понимаю!..

— Видите ли, я дипломатический чиновник. Мои вещи и вещи моей семьи не подлежат досмотру. Перед турецкими властями вы в течение сорока минут пребывания на пограничной станции будете считаться моей женой, а ваш багаж — нашим общим багажом.

Лицо молодой женщины просияло; она с благодарностью протянула мне руку.

— Замечательно, великолепно! Муж будет весело смеяться, когда я расскажу ему, как, силою обстоятельств, в течение сорока минут формально была женой другого.

— Довольны ли вы?

— О сударь, как мне вас благодарить!

Паровоз уже дал свисток, обозначавший приближение к границе. Мы проехали мимо сербского, потом мимо турецкого пограничного поста; затем поезд подошел к турецкой пограничной станции Жбевче.

Мне сразу бросилась в глаза необычайность происходившего. Поезд окружили солдаты, никому не разрешая сойти. Немного спустя в вагон вошли представители полицейских и таможенных властей, и с ними врач. Я сообщил им, кто я, и представил свою спутницу как жену, а багаж — как багаж нашей семьи. Ее лицо по-прежнему было озабоченным, а глаза выдавали страх. Она вздохнула с облегчением, когда таможенный чиновник и полицейский учтиво приветствовали нас; но вслед за тем пришел врач и сообщил, что из-за некоторых инфекционных заболеваний в пограничной зоне (вероятно, имелись в виду отдельные случаи холеры) турецкая сторона ввела трехдневный карантин на границе.

Разумеется, ничего нельзя было поделать — приказу следовало подчиниться. Моя спутница очень огорчилась, услыхав об этом. Сестра будет ждать ее, так как предупреждена о дне приезда; она же три дня, целых три дня про сидит здесь, в глуши. Я успокоил ее, сказав, что приказу мы должны покориться, как бы неприятен он ни был. Пассажиров отправили в большой барак, а меня и мою «жену» в отдельную комнату, желая этим выразить уважение к моему рангу.

— Это для вас и для вашей супруги! — сказал врач, проводив нас лично.

Моя спутница побледнела и едва не лишилась чувств.

— Как… мы вместе… в одной комнате?

— Молчите, пожалуйста, не выдавайте себя. Разумеется, вместе, не могут же они поместить мою жену отдельно.

— Но… — продолжала она возмущаться. — Нет, нет, боже сохрани. Три дня в одной комнате…

— И три ночи! — добавил я, чтобы ее утешить.

Ее растерянность, разумеется, усилилась, когда мы вошли в комнату и в ней оказалась только одна кровать. Дама не могла сдержаться и расплакалась.