Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Шарац, я тебе, коль не догонишь,

Поломаю ноги, все четыре!

Как услышал Шарац эту страшную угрозу, от которой уже поотвык на том свете, поскакал, как ни разу не скакивал. Так весь в струнку и вытянулся, пыль метет коленями с дороги, стременами землю задевает. Несется и тот, впереди, будто крылья у него выросли, и все оглядывается. Два часа они целых гонялись, ни тот не уйдет, ни Марко его догнать не может. Домчались так до придорожной корчмы; увидев ее, испугался Марко, как бы тот не скрылся от него в каком городе, да и гнаться ему уже надоело, и тут он вспомнил о своей булаве.

Вынул он ее из ременной петли и крикнул сердито:

Если ты крылатый, словно вила,

Или если вилами ты вскормлен,

Если от меня ты прежде скрылся,

То теперь тебя поймает Марко!

Сказал он так, раскрутил над головой булаву и метнул ее.

Тот, пораженный, упал и земли не успел коснуться, как душа из него вылетела. Подскочил к нему Марко, выхватил саблю, отсек ему голову, бросил ее в Шарцеву торбу и, напевая, отправился в корчму; а тот остался корчиться около дьявольского изобретения. (Я забыл сказать, что и велосипед Марко изрубил саблей, той саблей, что три кузнеца с тремя подручными ковали, да неделю навастривали так, что ей под силу сечь и камень, и дерево, и железо — ничто не может против ее устоять.)

Перед корчмой было полно крестьян, но, как увидели они, что произошло, да глянули на сердитого Марко, закричали от страха и разбежались кто куда. Остался один хозяин. Трясется с перепугу, как в лихом ознобе, ноги дрожат, глаза вытаращены, побледнел как мертвец.

Ты скажи, юнак мне неизвестный,

Чьи такие белые хоромы? —

спрашивает его Марко.

«Неизвестный юнак» заикается со страху и с грехом пополам объясняет, что это корчма, а он хозяин. Марко поведал ему, кто он и откуда и что пришел он отомстить за Косово и убить султана турецкого. Из сказанного хозяин понял только слова «убить султана», и чем больше Марко говорил, расспрашивал, где кратчайшая дорога на Косово и как добраться до султана, тем больший страх пробирал его. Марко говорит, а тот дрожит от страха, и в ушах у него звучит: «Убить султана!» Наконец Марко почувствовал жажду и приказал:

Принеси-ка ты, корчмарь, вина мне,

Чтобы утолил, юнак, я жажду,

Что меня томит невыносимо!

Тут Марко слез с Шарца, привязал его возле корчмы, а хозяин пошел за вином. Вернулся он с подносом, а на нем чарка-невеличка. Дрожат у него руки от страха, вино расплескивается, подходит он к Марко.

Как увидел Марко эту чарку махонькую да расплесканную, решил, что корчмарь над ним насмехается. Сильно он разгневался и влепил корчмарю оплеуху. Ударил так легонько, что выбил ему три здоровых зуба.

Сел Марко снова на Шарца и поехал дальше. Тем временем крестьяне, что разбежались с постоялого двора, ударились прямо в город, в полицию, заявить о страшном убийстве; а местный писарь отправил депешу в газеты. Корчмарь приложил к щеке мокрую тряпку, сел на лошадь и прямо к лекарю — взял у него свидетельство о тяжелом увечье; потом отправился к адвокату, тот подробно расспросил обо всем, взял с него деньги и написал жалобу.

Уездный начальник тут же отправил писаря с несколькими вооруженными жандармами в погоню за злодеем, а по телеграфу оповестил о нем всю Сербию.

Марко и не снится, что ему готовят, что поступило уже несколько страшных жалоб «с оплаченным гербовым сбором» и ссылками на статью закона об убийстве, о тяжком увечье, об оскорблении личности; тут же упоминались и «перенесенный испуг», «перенесенные страдания», «расходы на лечение», «такое-то и такое-то вознаграждение за простой корчмы, потерянное время, составление жалобы, гербовые сборы». А о распространении возбуждающих слухов про убийство султана сразу послали шифровку в министерство и оттуда получили спешный ответ: «Немедленно схватить бродягу и наказать по закону наистрожайшим образом; и впредь ревностно следить за тем, чтобы подобные случаи не повторялись, как того требуют интересы нашей страны, находящейся сейчас в дружественных отношениях с Турецкой империей».

С молниеносной быстротой слух о страшном человеке в диковинном одеянии и доспехах, на еще более диковинном коне разнесся далеко вокруг.

Едет Марко по дороге. Шарац идет шагом, а Марко оперся на луку седла и дивится, как все изменилось: и люди, и местность, и обычаи — все, все. Пожалел он, что встал из гроба. Нет с ним старых соратников, не с кем вина выпить. Народ копошится на полях. Солнце печет так, что мозги закипают, крестьяне, низко склонившись, работают молча. Стоило Марко остановиться на обочине и окликнуть их, чтобы расспросить о Косове, как крестьяне вскрикивали от страха и разбегались в разные стороны. А при встрече с ним на дороге каждый шарахался и застывал, выпучив глаза от испуга; поглядит налево, направо и сломя голову кидается через канаву или терновую изгородь. Чем усердней зовет его Марко вернуться, тем быстрее тот бежит. И, конечно, каждый бросается с перепугу в уездную канцелярию и подает жалобу о «покушении на убийство». Перед уездной управой столпилось столько народу, что ни пройти, ни проехать. Ревут дети, причитают женщины, мужчины суетятся, адвокаты составляют жалобы, отстукиваются телеграммы, снуют полицейские и жандармы, по казармам трубы играют тревогу, в церквах звонят колокола, служатся молебны о том, чтобы миновала эта напасть. Поползли слухи, что появился оборотень в образе Королевича Марко, а от этого пришли в ужас и полицейские, и жандармы, и даже солдаты. С живым-то Марко не сладить, а уж с оборотнем и подавно!

Едет Марко не спеша и удивляется: почему бегут от него сербы? А ведь как звали его, сколько песен о нем сложили. Не может надивиться. И вдруг его осенило: просто они не знают, кто он такой. Зато как узнают, размечтался Марко, вот уж обрадуются, он соберет сразу войско и двинется на султана. Едучи так, увидел он великолепный тенистый дуб возле дороги, сошел с Шарца, привязал его, отцепил бурдюк и принялся пить вино. Пил он так да раздумывал, и стало ко сну клонить юнака. Прислонил Марко голову к дубу и только собрался вздремнуть, как вдруг Шарац начал бить копытом о землю, — какие-то люди подбирались к Марко. То был уездный писарь с десятком жандармов. Вскочил Марко как встрепанный, накинул доху мехом наружу (он снял ее из-за жары), вскочил на Шарца, взял в одну руку саблю, в другую булаву, в узду зубами вцепился и бросился на жандармов. Те струсили, а Марко, злой со сна, взялся одаривать всех по очереди, кого саблей, кого булавой. Трех раз не обернулся, а уж из всех десятерых дух вышиб. Писарь, увидев, что происходит, забыл и о следствии, и о параграфах и задал стрекача. Марко пустился за ним с кличем:

Эй ты, стой, юнак мне неизвестный,

Булавой тебя пристукнет Марко!

Сказав так, раскрутил он булаву и метнул ее в «неизвестного юнака». Задел его слегка рукояткой булавы, и тот упал как подкошенный. Марко подбежал к нему, ко добивать не стал, а только скрутил ему руки за спиной, потом привязал его к луке и опять занялся своим бурдюком. Попивая вино, он сказал бедняге:

Подходи, собака, выпьем вместе!

А тот стонет от боли, корчится, барахтается, подвешенный к луке, да тоненько пищит; Марко смех разобрал. «Как котенок!» — подумал он и давай хохотать; прямо за живот, сердяга, хватается, и слезы ему на глаза навернулись, каждая с орех величиною.

Плачет несчастный, молит отпустить его, клянется не возбуждать уголовного преследования.

А Марко еще пуще заливается, чуть не лопается человек; и, от смеха сбившись с десетераца, говорит прозой:

— Какой черт принес тебя сюда, дурень несчастный?

Но все же сердце у Марко отходчивое. Сжалился он и только хотел отвязать писаря, как вдруг заметил, что другие десятеро с одиннадцатым во главе, одетые так же, как и те первые, опять его окружили. Марко подбежал к Шарцу, бросил писаря в траву (так что тот скатился под горку в придорожную канаву и заверещал), а сам вскочил на Шарца и тем же манером кинулся в атаку. Снова повернулся два-три раза и отправил на тот свет десятерых жандармов, а писарь, как и тот, первый, пустился наутек, но Марко и его достал рукояткой булавы. Связал его, подвесил к луке, а сам пошел за первым и вытащил его из канавы. Тот весь был в грязи, мокрый, вода с него так и течет. Марко от хохота едва донес его до Шарца и подвесил с другой стороны к луке. Оба барахтаются, кряхтят, скулят беспомощно, пытаются вырваться, а Марко знай смеется, заливается.

— Ну ладно, только ради того, чтоб так посмеяться, стоило прийти с того света.

Но счастья без несчастья не бывает. Так и на этот раз. Не успел Марко, довольный, вернуться к бурдюку, чтобы, как говорится, покончить с тем, что там осталось, как услышал вдалеке звуки труб и барабанов. Все ближе и ближе они. Шарац начал беспокойно фыркать и прядать ушами.

— На помощь! — запищали оба писаря.

Все ближе, все яснее слышатся трубы и барабаны, земля содрогается под тяжестью пушек, грохнули ружейные залпы. Выкатил глаза Шарац и принялся скакать как бешеный; завопили те двое, забарахтались что есть силы. Шарац горячился все больше. Изрядно смутился Марко, но взял себя в руки, наполнил корчагу вином, осушил и подошел к Шарцу со словами: