Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

— Ладно, ладно, эти надутые торговки скоро увидят, кто такая Юлка. Он в тебя, Кая, влюбится с первого взгляда! Сейчас же скажу Глише, чтоб взял тебе отрез на платье, надо сшить к приезду начальника. А там все пойдет как по маслу.

— А ты слышала, мама, как Илин Йоца сказал, что знает его, недавно, говорит, окончил юридический, молодой и красивый, в прошлом году, говорит, видел его в Белграде, был холостой.

— Это Йоца точно сказал?

— Точно!

— Ну да, он ведь учился в Белграде, должен его знать. Ничего, хихикайте себе на здоровье, скоро будете за счастье почитать, ежели Юла удостоит вас взглядом.

Беседуя таким образом, дошли они до дому, где их поджидал радостный дядюшка Глиша, ибо и он услышал новость, притом от самого телеграфиста, хорошо знавшего нового уездного. Телеграфисту было доподлинно известно, что в прошлом году тот не был женат и вряд ли за это время женился; а Милош Джюкин говорит, что новый уездный им какая-то родня, два месяца назад он его видел, и тот еще не был женат. Милош сказал, что уездный наверняка сообщит ему о своем приезде, и ежели понадобится кой-чего приготовить, пускай тетушка Юла с Каей займутся.

Прошло дней десять со дня свадьбы Васы. Был четверг. Старый уездный уехал два дня назад, сегодня ждут нового. Несколько торговцев побогаче и один писарь отправились навстречу ему в ближайшее село. В доме уездного начальника идут спешные приготовления. Утром пришла телега с вещами нового хозяина дома. Юла с Каей, чувствуя себя полными хозяйками, расставили прибывшую мебель: две кровати, стол и стулья. Тетушка Юла велела Кае застелить кровати, а сама принялась смахивать пыль со стола и стульев.

Когда Кая управилась, тетушка Юла, подразнив ее немного, склонилась над кроватью, прошептала непонятные слова, подпорола подушку, сунула туда сверток и снова ее зашила. Затем они отправились домой, расфуфырились и снова вернулись ждать уездного. Не успели сесть, как сверху, с горы, донеслись шум и пение. Выглянули в окно и увидели пять колясок и несколько всадников, въезжавших в город; вскоре по улице уже двигалась целая процессия, а в дверях лавок стояли любопытные.

— Едут! Ну, смотри, не оплошай! — крикнула тетушка Юла и вышла во двор, где в ту самую минуту остановилась коляска, из которой выпрыгнул молодой и красивый, однако весьма надменный господин. Он протянул руку в коляску и сказал:

— Выходи, Люба!

В тот же миг показалась красивая женская головка, а вслед за ней и вся «персона» новой начальницы, которая, опершись на плечо мужа, спрыгнула на землю.

Подошел приехавший в другой коляске Милош Джюкин. Он и представил молодой паре Юлу и Каю. Белые как полотно, стояли они неподвижно, с трудом сдерживая глубокий вздох, готовый вырваться наружу. Едва вымолвив «добро пожаловать», они вслед за вновь прибывшими поднялись наверх. Войдя в покои, хозяйка заявила, что кровати стоят не на месте и что завтра их надо переставить в другую комнату, а потом шепотом спросила Милоша, кто эти женщины. Тот в двух словах объяснил ей, кто такой дядюшка Глиша, но первая дама уезда, не слушая, тут же обернулась к окаменевшей Кае.

— Кто бы завтра пришел помыть мне полы в комнатах? — спросила она.

Юла ответила, что на то есть жандармы, а вообще в городе нет таких уж бедных женщин, что захотят пойти в услужение, затем пожелала спокойной ночи и, не дождавшись, что госпожа поблагодарит ее за оказанные услуги, схватила Каю за руку и пошла прочь, дрожа и проклиная судьбу. На улице их провожал хохот девушек, кое-кто даже хлопал в ладоши, но они шли, не оглядываясь, и, только придя домой, взглянули друг на друга и разрыдались. Долго лежали они, обливаясь слезами, и даже не заметили, как в комнату вошел дядюшка Глиша. Увидев их в такой печали, он сел за стол, долго молчал, потом вздохнул и заговорил:

— Эх, Юла, Юла, говорил я тебе, выбрось дурь из головы, но ты и слушать меня не хотела — такого жениха упустила из-за твоих бабьих фантазий. У меня сердце сжимается, когда я мимо лавки Васы прохожу, — чего там только нет, полки так и ломятся от товару, любо-дорого посмотреть, а ведь все это могло принадлежать дочери нашей! Эх, горюшко мое горькое, что ты сделала с нашим ребенком! Стыдно по городу пройти — все на меня пальцем тычут, словно на белую ворону…

Это уже было слишком. Юла не могла стерпеть, чтоб дядюшка Глиша читал ей мораль. Она поднялась со своего ложа и начала сперва тихо, вроде бы умоляюще, но постепенно вошла в раж и принялась с жаром втолковывать ему, что ничего еще не потеряно, что Кае на вербное воскресенье только девятнадцать минет, что она еще молода и потом неизвестно, сколько здесь пробудет этот начальник. Может, его летом переведут куда-нибудь и т. д. и т. п. Словом, все осталось по-старому, решено было ждать лучших времен.

Прошло два года, а Кая все не стала первой дамой уезда. Скучно подробно описывать эти долгие два года. Кроме одного приказчика, служившего у торговца опанками, никто к Кае не сватался. Наконец по городу прошел слух, что уездного переводят в Ужицкий округ, и действительно, спустя месяц вышел указ о переводе уездного начальника «в интересах дела» в Ужицкий округ, а на его место назначили, также в интересах дела, начальника 1-го класса из К-ского округа В. Г.

Когда по городу пошли первые толки, в дом дядюшки Глиши вернулось былое высокомерие. Но после указа оно вновь сменилось отчаяньем. Все знали, что новый уездный женат, и знали не только потому, что он был чиновником 1-го класса (следовательно, уже в годах), но главным образом потому, что он когда-то служил в соседнем уезде писарем и тогда уже был женат. Так что семья дядюшки Глиши ждала его без особого нетерпения. Наконец он приехал с женой и восемью дочерьми, и вот тут-то в доме дядюшки Глиши и начались бесконечные свары. Дядюшка Глиша требовал выдать дочь за первого, кто к ней посватается. Юла сначала противилась, но, поразмыслив хорошенько, согласилась и дала Глише слово выдать дочь за первого подходящего жениха, понимая, что если за последние два года таковых не появилось, то вряд ли они появятся и в ближайшее время. Однако где-то в укроминах ее души тлела надежда, что и нынешний начальник здесь не засидится, ибо он уже стар и непременно получит повышение. На том и порешили.

Быстро проходят месяцы, а за ними и годы. Быстро — для счастливых, но не для тех, кто ждет и надеется, кто всякий раз загадывает, что принесет с собой новый месяц. Дни для них растягиваются в месяцы, месяцы — в годы, а годы — в столетия. Так было и в доме Глиши. Три года прошло в призрачных надеждах, Кая сильно изменилась, но, как и шесть лет назад, все еще оставалась первой красавицей и в А., и во всем уезде. Она по-прежнему верила, что скоро явится герой ее девичьих грез, и все свои мысли посвятила своему будущему суженому, твердо уповая на то, что день этот уже не за горами.

Но однажды дядюшка Глиша принес домой весть, что уездного переводят, а его место займет дядюшка М., старый уездный писарь, всю жизнь прослуживший в А. и дослужившийся наконец до уездного. Сраженная этим известием, Кая слегла и проболела восемь недель, но бог не оставил ее своей милостью, вновь вернул ей здоровье и трезвый ум. Едва встав на ноги, она тут же заявила матери, что терпению ее пришел конец, больше она не станет ждать, даже если узнает, что в мужья ей предназначен сын министра, а выйдет замуж во что бы то ни стало — хоть за цыгана.

Бедная Кая!.. И ее не пощадило время, перед которым бессильны даже самые смелые мечты. И ее чаяния и надежды, ее веру в золотое и счастливое будущее уничтожило время, уничтожило то самое будущее, которого она так ждала. Она горько и безутешно плакала, слезы — единственное благо в горе — лились из ее глаз ручьем.

Дядюшка Глиша принялся обхаживать приказчиков, которые, по его мнению, скоро «выйдут в люди». Семь месяцев прошло после отъезда старого уездного, а к Кае еще никто не сватался. Кому про нее ни скажут, всякий требует хотя бы двести дукатов. Тетушка Юла с ног сбилась, все бегала к бабке Соке и умоляла ее найти хоть какого завалящего жениха. Наконец сваха пришла и спросила, не отдадут ли они Каю за торговца Милоша Джюрича. Правда, он вдовец, похоронил двух жен, оставивших ему четверых малюток, и ныне не прочь взять за себя бедную девушку, лишь бы была ему добрым другом, а детям — доброй матерью. Он не богат, но и не такой уж бедняк. Все это бабка Сока выложила без утайки. Спросили Каю. Кая вздохнула и согласилась. Бабка Сока не преминула попенять ей: вот не пошла за Васу, а у него теперь лучший в городе магазин, свой дом, чего бы лучше?.. Кая опять вздохнула и заплакала…