Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Он оглянулся вокруг себя, но волшебница, которая привела его сюда, исчезла.

Он почувствовал сильное, непреодолимое желание присоединиться к этим людям.

И смешался с толпой.

Он попал к тем, что стояли ниже всех и трудились изо всех сил, страстно желая подняться выше.

Он работал долго, долго, но не мог подняться ни на одну ступень, пока перед ним снова не появилась волшебница, которая привела его сюда.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Подняться хотя бы на одну ступеньку.

— Это можно, но не тем путем, каким ты пошел.

— Что мне мешает?

Она коснулась крылом его груди, и он почувствовал приятную дрожь и облегчение, а оглянувшись, увидел, что шагнул вперед.

— Хочешь подняться выше?

— Да, хочу.

Она снова коснулась его груди, и он опять немного поднялся.

— Хочешь еще?

Но теперь он оказался уже во власти одного всепоглощающего желания — подняться на самый верх.

— Еще, и как можно выше! — сказал он.

Она опять коснулась его груди, ударила крылом по лбу, и он поднялся к тем, что стояли выше всех.

Он почувствовал себя довольным и счастливым и с благодарностью посмотрел на ту, которая его осчастливила.

— Что ты сделала, чтобы я смог подняться так высоко? — спросил он.

— Я отняла у тебя твердость характера, честность и добрую долю ума. Вот что мешало тебе подняться выше всех.

Он испугался и задрожал.

— Теперь вернемся, ты видел все, — сказала волшебница, и они оказались в той же комнате.

— Что ты мне показала?

— Твое будущее! — ответила она и исчезла.

Он поник головой и горестно, тяжело вздохнул.

Господин министр вздрогнул и проснулся. «Ну теперь уж все равно!» — подумал он и равнодушно заснул.

Перевод О. Голенищевой-Кутузовой.

Страдия{61}

В одной старой книге прочел я интересный рассказ. Черт его знает как попала ко мне эта книга о каких-то смешных временах, когда было много свободолюбивых законов, а свободы ни малейшей; произносились речи и писались книги о сельском хозяйстве, но никто ничего не сеял; народ пичкали моральными поучениями, а нравственность хромала на обе ноги; у каждого ума палата, да никакого толку; всюду твердили об экономии и благосостоянии, а между тем все разбазаривалось, и всякий ростовщик и жулик мог за гроши купить себе титул «Великий патриот».

Автор этого странного рассказа, или путевых очерков (право, я и сам не знаю, как назвать это сочинение с точки зрения литературного жанра, однако специалистов я не хотел спрашивать, так как они, по утвердившемуся в Сербии обычаю, без всякого сомнения, направили бы этот вопрос на обсуждение кассационного суда. Кстати сказать, это прекрасный обычай. Назначаются люди, которые должны думать по своей служебной обязанности, они и думают, а все остальные живут себе припеваючи), — так вот, автор этого странного рассказа, или путевых очерков, начинает так:

«Пятьдесят лет своей жизни провел я в путешествиях по свету. Много видел я городов, много сел, стран, людей и народов, но ничто меня так не удивило, как одно маленькое племя, живущее в прекрасном, благодатном краю. Я расскажу вам об этом счастливом народе, хотя заранее знаю, что ни одна живая душа не поверит мне ни теперь, если мой рассказ и попадет кому-нибудь в руки, ни даже после моей смерти».

Хитрец! Начав так, он заставил меня прочесть все до конца, а когда уж я прочел, мне захотелось рассказать об этом и другим. Но чтобы вы не заподозрили и меня в желании уговорить вас взяться за чтение, я сразу же, в самом начале, искреннейше заверяю, что книга не принесет вам никакой пользы и все россказни этого дядьки-писателя ложь, однако, как ни странно, сам я верю в эту ложь, как в чистейшую правду.

Вот что рассказывает он дальше.

Почти сто лет тому назад мой отец во время одной из войн был тяжело ранен, взят в плен и угнан из родных мест на чужбину, где он женился на девушке-рабыне, своей землячке. От этого брака родился я, но едва мне минуло девять лет, как отец мой умер. При жизни он часто рассказывал мне о родине, о мужественных героях, которых так много было в нашей стране, о пламенной любви к отечеству и кровавых войнах за свободу, о добродетелях и чести, о самопожертвовании, когда все, даже жизнь, приносилось на алтарь отчизны. Он рассказывал о славном героическом прошлом нашего народа и, умирая, завещал:

— Сынок, мне не суждено умереть на милой моему сердцу родине, кости мои не будут покоиться в святой земле, которую я оросил своей кровью, борясь за свободу. По воле злой судьбы не довелось мне, прежде чем я закрою глаза, погреться в лучах свободы на милой родине. Но я не напрасно пролил кровь — пламя свободы будет светить тебе, сын мой, вам, нашим детям. Иди, сынок, и, когда нога твоя ступит на родную землю, поцелуй ее, иди и постарайся полюбить ее, знай, что этой героической стране и ее народу предназначено великое будущее, иди и обрати свободу на добрые дела, чтобы отец мог тобой гордиться; не забывай, что землю ту оросила и моя кровь, кровь твоего отца, как веками орошала ее благородная кровь доблестных и знаменитых твоих предков…

С этими словами отец обнял меня и поцеловал, омочив слезами мой лоб.

— Иди, сынок, благослови тебя бог…

На этом речь его оборвалась — мой добрый отец умер.

Не прошло и месяца после его смерти, как я с котомкой за плечами и посохом в руке отправился по белу свету искать свою славную родину.

Пятьдесят лет скитался я по чужбине, по бескрайнему миру, но нигде не встретил страны хоть немного похожей на ту, о которой мне столько рассказывал отец.

Но, разыскивая свою родину, я набрел на интересную страну и людей, о которых и собираюсь вам рассказать.

Был летний день. Солнце пекло так, что мозги плавились, от сильной духоты кружилась голова, в ушах гудело, мучила жажда, глаза отказывались что-либо видеть. Весь я был в поту, обветшалая одежонка моя пропылилась. Бреду я, усталый, обессилевший, и вдруг прямо перед собой, в получасе ходьбы, вижу белый город, о стены которого плещутся волны двух рек. В меня будто новые силы влились, я забыл про усталость и поспешил к городу. Подхожу к берегу. Две большие реки спокойно несут свои воды, омывая крепостной вал.

Вспомнил я рассказы отца о знаменитом городе, где наши соотечественники пролили столько крови, и, словно сквозь сон, припомнились мне его слова о том, что город этот лежит как раз между двух рек.

От волнения у меня забилось сердце; я снял шапку, и ветер, дувший с гор, освежил мой вспотевший лоб. Я поднял глаза к небу, упал на колени и воскликнул сквозь слезы:

— Великий боже! Вразуми меня, выслушай молитву сироты, блуждающего по свету в поисках отечества, родины своего отца! — Ветерок продолжал дуть с возвышавшихся вдали голубых гор, небо хранило молчание. — Скажи мне ты, добрый ветер, что дуешь с голубых гор, правда ли, что это горы моей родины? Скажите вы, добрые реки, правда ли, что с гордых стен знаменитого города вы смываете кровь моих предков?