Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

— Понятно, но, господин министр, разве это выполнимо?

— Конечно, выполнимо, ведь все граждане должны подчиняться законам! — ответил министр, преисполненный достоинства и важности.

— Отлично, — заметил я, — ну, а если случается что-либо неблагоприятное как для интересов народа, так и для интересов страны? Вот, например, вчера от господина премьер-министра я узнал, что на севере закрыли вывоз свиней и тем самым стране будет нанесен большой ущерб.

— Правильно, но тут ничего не поделаешь, а посему не сегодня завтра из всех краев Страдии прибудет множество депутаций поздравить премьер-министра с мудрой и дальновидной политикой по отношению к соседнему дружественному нам государству! — сказал министр с воодушевлением.

— Это прекрасно, о таком мудром строе можно только мечтать, и я, как иностранец, имею честь искренне поздравить вас со столь гениальным, созданным вашими стараниями законом, который осчастливил страну и ликвидировал все заботы и беды.

— На тот случай, если бы народ забыл вдруг исполнить свой долг, я уже три дня назад предусмотрительно разослал всем полицейским властям секретный циркуляр, в котором дал строгое предписание организовать народные приветствия по этому поводу премьер-министру.

— Ну, а как вы поступите, если через несколько дней вывоз свиней возобновится? — вежливо полюбопытствовал я.

— Очень просто: пошлю другой секретный циркуляр, в котором вновь обяжу полицию собрать народ в возможно большем количестве для поздравлений. Это тяжело лишь вначале, но постепенно народ привыкнет и напоминаний не потребуется.

— Действительно, вы правы! — сказал я, потрясенный ответом министра.

— Все, сударь, можно сделать при желании и взаимопонимании. В кабинете мы помогаем друг другу обеспечивать точное исполнение приказов каждого члена правительства. Вот, например, министр просвещения прислал мне сегодня свой циркуляр, с тем чтобы я помог через сотрудников вверенного мне министерства проследить за строгим выполнением его распоряжения.

— Какое-нибудь важное дело, смею спросить?!

— Очень важное. Более того, неотложное, и я уже принял необходимые меры. Посмотрите, — сказал он и протянул мне листок бумаги.

Я принялся читать:

«С каждым днем все больше и больше портится наш народный язык, а некоторые граждане зашли так далеко, что, забывая статью закона, которая гласит: «Никто из граждан не имеет права портить народный язык, изменяя порядок слов в предложении или употребляя отдельные формы вопреки предусмотренным и утвержденным правилам, составленным особым Комитетом лингвистов, к сожалению, даже слово «гнев» начали без зазрения совести дерзко произносить как «гнеф». Чтобы пресечь подобные неприятные случаи, могущие иметь крупные последствия для нашей любимой родины, приказываю силой власти защитить слово «гнев», которое так исказили, и в соответствии с законом строго наказывать всякого, кто позволит себе в этом или ином слове своевольно изменить грамматическую форму, не считаясь с ясным распоряжением закона».

— Да разве за это наказывают? — крайне удивленный, спросил я.

— А как же, это ведь очень важно. Виновный в таких проступках, если вина его доказана свидетелями, приговаривается к тюремному заключению сроком от десяти до пятнадцати дней!

Министр, немного помолчав, продолжал:

— Над этим следует призадуматься, сударь! Закон, в силу которого мы можем наказать всякого, кто коверкает слова и делает грамматические ошибки, приносит неоценимую пользу и с финансовой и с политической точки зрения. Подумайте хорошенько, и вы поймете правильность такого взгляда на вещи.

Я попробовал углубиться в размышления, но ни одна стоящая мысль не приходила мне в голову. И чем больше я думал, тем меньше понимал смысл заявления министра и тем слабее отдавал себе отчет в том, над чем я раздумывал. Пока я безуспешно пытался понять этот удивительный закон в этой еще более удивительной стране, министр смотрел на меня с довольной улыбкой — иностранцы, должно быть, далеко не такие умные и догадливые, как народ Страдии, способный выдумать нечто такое, что в другой стране производит впечатление чуда.

— Итак, вы не можете понять?! — спросил министр, испытующе глядя на меня исподлобья.

— Простите, никак не могу.

— Э, видите ли, это новейший закон, имеющий огромное значение для страны. Во-первых, наказание за эту провинность часто заменяется денежным штрафом, и, следовательно, страна имеет прекрасный доход, употребляемый на покрытие дефицита в кассах наших политических друзей или на пополнение специального фонда, из которого черпаются средства для награждения приверженцев правительственной политики; во-вторых, закон этот, такой наивный на первый взгляд, наряду с другими средствами помогает правительству во время выборов добиваться большинства в скупщине.

— Но ведь вы, господин министр, говорите, что конституция дала народу все свободы?

— Да. У народа есть все свободы, но он ими не пользуется! Как вам сказать, мы, понимаете ли, приняли новые законы о свободе, которые должны действовать, но по привычке, да и охотнее мы пользуемся старыми законами.

— Зачем же тогда вы принимали новые? — осмелился я спросить.

— У нас такой обычай — иметь как можно больше законов и чаще менять их. В этом мы опередили весь мир. Только за последние десять лет было пятнадцать конституций{65}, из которых каждая по три раза отменялась и вновь вводилась, так что и нам, и гражданам трудно разобраться и упомнить, какие законы действуют, а какие отменены… Этим, сударь, я думаю, и обеспечивается совершенный порядок и культура страны! — заключил министр.

— Вы правы, господин министр, иностранцы должны завидовать вам в столь мудром государственном устройстве.

Вскоре, попрощавшись с господином министром, я вышел на улицу.

На улице меня поразило невообразимое множество людей, группами направляющихся со всех сторон к большому зданию. Каждая группа шла со своим знаменем, на котором было написано название того или иного округа, а под ним слова: «Всем жертвуем для Страдии!», или: «Страдия нам дороже свиней!»

Улица приобрела особо праздничный вид, на домах были вывешены белые знамена с народным гербом посередине, закрыты все лавки и прекращено всякое движение.

— Что это? — с любопытством спросил я господина на улице.

— Праздник. Разве вы не знали?

— Нет.

— Да ведь об этом вот уже три дня пишут в газетах. У нашего великого государственного деятеля и дипломата, имеющего много больших и серьезных заслуг перед родиной и оказывающего решающее влияние на внешнюю и внутреннюю политику нашей страны, был сильный насморк, который божьей милостью и усердием врачей прошел, так что теперь ничто не будет мешать ему все свое внимание и заботу отдавать на благо измученного отечества и вести его к лучшему будущему.

Перед домом государственного деятеля собралось столько мужчин, женщин и детей, что яблоку негде было упасть. Мужчины сняли шапки: у одного в каждой группе торчала из кармана патриотическая речь.

На балконе дома появился убеленный сединами государственный деятель, и громогласное «ура!» всколыхнуло воздух и разнеслось по всему городу. В окнах соседних домов зазвенели стекла, и в них высунулось множество голов. Заборы, крыши — все вокруг было заполнено любознательным народом, даже из каждого чердачного окна торчало по две-три головы.