Гость из будущего. Том 4

— Феллини, а спой «Есть только миг». Мне кажется, этой песне в такой волшебной обстановке сейчас самое время и место.

— Почему бы и нет? — буркнул я, а сам мысленно перекрестился, так как Татьяна избавила меня от вранья, что якобы «Тот, который не стрелял» — это малоизвестная фронтовая песня. Я в заключительный раз провёл по струнам, проверив гитарный строй, набрал побольше воздуха в лёгкие и запел:

Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь…

Кстати, каждую вторую строчку куплета я исполнял дважды и вдруг, догадавшись об этой особенности песни, на втором куплете, мне стал подпевать звонким и сочным голосом Валерий Золотухин. А после третьего куплета слова: «Чем дорожу, чем рискую на свете я — мигом одним, только мигом одним» запели уже все, кто был в нашей маленькой разношёрстной компании. У Леонида Гайдая тоже оказался подходящий звонкий вокал и хороший музыкальный слух. «Вроде спелись», — радостно подумал я, заканчивая четвёртый куплет, как вдруг по моей спине пробежал неприятный холодок. И я моментально догадался, что на меня из темноты смотрит давешний странный товарищ, и скорее всего, он здесь прятался задолго до Гайдая, подслушивая всю нашу беседу. «Да кто ж ты такой, мой „чёрный человек“?» — проворчал я про себя, выбив последний аккорд песни.

— Замечательная вещь, — обрадовался Леонид Гайдай. — Отличная песня! Кто автор? Почему не знаю?

— Автор, Леонид Иович, сидит перед вами, — не без гордости ответила за меня Татьяна Иваненко.

— Не может быть, — пробурчал кинорежиссёр, пристально посмотрев на меня через смешные круглые очки.

Я же со своей стороны вернул гитару Высоцкому и, приложив большой палец к своим губам, потребовал тишины. И тут что-то звякнуло на выходе из кинопавильона. Мои ноги, словно две мощные пружины моментально распрямились, и я по-спортивному зло рванул на звук. Однако влетев в тёмную часть студии, мне невольно пришлось сбросить обороты, чтобы глаза привыкли к окружающему сумраку. Зато мой странный оппонент наоборот припустил, уже совершенно не скрываясь. И как только его фигура мелькнула в проёме дверей, я закричал:

— Стой, сука, буду стрелять!

Только кого я хотел обмануть? Этот «чёрный человек» прекрасно знал, что даже бутафорского ружья из чеховской пьесы «Чайка» в моих руках не было, и нет. И когда я появился в длинном коридоре, он уже спокойно, сделав несколько шагов, завернул за ближайший поворот. «Я легко бы забежал за поворот, только гордость от чего-то не даёт», — пропел я про себя, пролетев этот отрезок, словно бегун на короткие дистанции, за рекордные четыре секунды. И вдруг в мою голову из-за этого злосчастного угла полетел деревянный ящик. И я только каким-то чудом успел нырнуть вниз и сделать длинный кувырок.

— Бл…ть! — рявкнул мой противник, когда ящик с громким треском воткнулся в стену и раскололся на две части.

И тут же на моё тело полетел пустой книжный шкаф, который здесь в коридоре так некстати оставили либо реквизиторы, либо художники. И всё что я успел сделать — это прикрыть рукой голову, чтобы избежать сотрясения мозга и прочих неприятных повреждений лица. А мой «чёрный человек» схвати толстую дубину и, сделав шаг навстречу, замахнулся.

— Хаа! — выкрикнул я, ловко двинув его ногой в колено.

И это был единственный приём, который я мог провести лёжа на полу. И на мою удачу попал я чётко и точно, так как этот придурок заблажил благим матом и, выронив дубину, снова принялся спасться бегством, теперь уже чертыхаясь при каждой опоре на больную ногу.

— Эй ты, идиот! — рявкнул я, выбравшись из-под шкафа. — Что тебе от меня надо?! Кто ты такой, чёрт тебя возьми?!

— А ты не знаешь? — ответил он вопросом на вопрос, скрывшись ещё за одним поворотом.

— Я на «Мосфильме» работаю второй день, дебил, — произнёс я, стоя на месте, чтобы не вспугнуть этого странного товарища. — Конечно, я тебя не знаю.

— Может ты и доктора Чернова не помнишь? — захихикал незнакомец.

— Слушай, я в психушках никогда не лежал. И вообще я от природы очень уравновешенный и с крепкими нервами товарищ. Поэтому повторяю первоначальный вопрос: «что тебе от меня надо?».

— Чтоб ты сдох! — захохотал этот ненормальный. — Я только одного не пойму, как ты не окочурился в своей общаге? Ничего, мы ещё встретимся!

— Стоять! — рявкнул я и снова бросился вдогонку, догадавшись, что это были последние слова незнакомца.

Но через пять секунд, выскочив на то место, где стоял этот больной псих, дальше не побежал, ведь кроме коридора передо мной возникли сразу две лестницы: одна вверх на второй этаж, а вторая вниз — в подвал.

— Козёл, — прошипел я, прежде чем вернуться к друзьям.

«Что это такое было? — думал я, шагая обратно в кинопавильон №6. — И кто такой доктор Чернов? Может быть, после службы в Германии или во время неё я, то есть настоящий Ян Нахамчук лежал в больнице? И если это так, то мой армейский товарищ Генка Петров должен быть в курсе. Однако есть одна странность — люди, лежавшие в одной больничной палате, не стремятся при встрече убить друг друга, это очень слабый мотив для крайне серьезного преступления».

И вдруг я вспомнил вчерашний сон: доктора в белом халате и нескольких незнакомых парней, над которыми ставили странные опыты. «Значит настоящий Ян Нахамчук, где-то всё-таки лежал и чем-то всё-таки болел, раз моё подсознание показала подобное кино», — догадался я, войдя в кинопавильон №6.

— Что случилось? — первым спросил меня бывший боец полковой разведки Леонид Гайдай.

— Крысы у вас на студии завелись, — проворчал я. — Надо бы пригласить санэпидстанцию.

— А ещё эти крысы на двух ногах и неплохо бегают, — усмехнулся кинорежиссёр.

— Между прочим, эта самая вредная разновидность крыс, — буркнул я и, взяв полный стакан лимонада, осушил его за несколько больших глотков.

* * *

Вечером следующего дня, 2-го сентября в среду, я летел в Ленинград на пассажирском самолёте ТУ-104. Честно говоря, зная примерную печальную статистику летающих машин КБ Туполева, о которой в советских газетах не писали, чувствовал себя немного не в своей тарелке. «Хорошо хоть это не ТУ-144», — мысленно успокаивал я свои расшалившиеся нервишки. И кстати, им было из-за чего расшалиться. Вчерашнее неприятное происшествие никак не хотело выветриваться из моей головы.

«Допустим, мы лежали с этим ненормальным в одной больнице, и что из того? — думал я, гоняя одну и ту же мысль по кругу. — Допустим, это была психическая лечебница. И кого этим фактом можно скомпрометировать? Ерунда. А ещё этот псих удивился тому, что я „не склеил ласты“ в какой-то общаге. Во ВГИКе что ли? А если, — вдруг дошло до меня, — он имел в виду общежитие „Ленфильма“? Я когда здесь в 1964 году только-только появился, меня неслабо так тошнило. И на лицо были все признаки отравления. Значит, этот мерзавец знает, где я живу? Вот это поворот».