Химера, дитя Феникса

— А как же выродки? Нам сказывают, что любая баба из посёлка рада крепким детям, что от служителей Храма и Церкви получаются.

— То есть хитрость, в поселения Вас с ночёвкой никто не оставит. А ежели и случится такое, что ребёночек уродится да вызреет до трёх годов, его в Пустоши отправляют. Для того Ясли построили недалече, тому Гварды определены — Ямы сторожить да дитя по селениям собирать. Токмо редко когда более трёх из десятка до четырнадцати годов доживают. Девки, те, что пустоцветы, в Срамных домах трудятся, лишнюю монету с воев сбивают, дабы с похода большого казна не собиралась.

— Я видел воев Князя, добротная бронька да и сами мужи крепкие.

— То лучшие и в силу вошедшие Мужи. Если их вьюношу супротив вашего одногодки поставить, то увидишь разницу. Живут в спокойствии и Мире, а не как вы в постоянной борьбе за жизнь.

— Что с Ведьмой надумали делать? — перевёл тему на насущнее.

— Думали, как крючок использовать супротив тебя, но то лишнее оказалось, а знахари и лекари Князю более чем нужны. Я за Вас выкуп получу, ранки закрою да заживу в спокойствии. Может, даже домой вернусь, виру заплачу за срам и ущерб женишку. К Катерине перегорел за столько годиков, даже рад, что не женихался тогда. Щас выберу себе девку из покладистых, да жить-поживать буду.

Я глянул на Ваську Талантом. Спина поколота копьём, нога пробита стрелой. Голова от крепкого удара пострадала. Но то — не оружие Призыва. Наше племя такое не пользует.

— Как Я понимаю, тебя твои ватажники побили?

— Хех, верно разумеешь, то Обозник людей на мятеж подбил за то, что Я тебя на потеху не отдал. Ежели не люди Князя, то пустили бы нас с тобой на ремни, а так, глядишь, выживу. Всё в руках Перуна.

Ещё один язычник. Пора и честь знать, и проведать Адель.

В трюме половина дружинников дремала, вторая чистила снаряжение. Сабли точили, ножны смазывали, ножи ладили от зазубрин, а короткие луки подклеивали смолой.

— До ветра ходил? Али укачало с непривычки?

— Правду нашёл, только не особенно ей порадовался. Сиречь, горькая получилась.

— Это да, Ваши редки в наших краях, потому как без Септов их наказано бить смертным боем. Только Вас одни берендеи привечают и могут схоронить, схожи вы угрюмостью своей да лгать не можете.

— Говорят, они просты и любопытны, как дети. Но скованы многими правилами и аскезами?

— Есть такое за ними — облапошить любой сможет, последнюю воду отдадут за просто так, но стоит нарушить их Закон, сразу понимаешь, почему их так кличут.

— Как так? — изумился Я.

— Беры! Медведь то бишь по-вашему. Двое таких в неистовстве своём могут строй Щитов разбить. Неспроста у них совершеннолетие приходится тогда, когда они голыми руками зверя дикого заломают. Отдохни, скоро на переволоках много сил потребуется от каждого.

По палубе громко затопали, раздался смех, а за ним и голос знакомого мне Стеньки Разина. Слов слышно не было, но весёлость Я почуял и так.

Прижав дрожащую Адель, Я провалился в тревожную дрёму. Вечерело и становилось пасмурно. Налетел северный Борей, и Ладью стало кренить по ветру, косой парус тянул в сторону правого бережочка, лишь тяжёлый киль прямил по курсу. Лодку качало от порывов, и даже большая усадка не давала устойчивости судну. Судно скрипело, завывал ветер, ища щели в корабельных досках. Время от времени раздавались свистки и окрики мореманов Ладьи.

— Просыпайтесь! Впереди пороги, не пройдём гружёными. Справа сходни есть, берите тюки и таскайте на бережок. Сенька за глубиной смотрит, скажет, когда хватит.

Растолкав Адель, Я вручил ей лёгкий туесок, сам взял по силам тюк, перемотанный бечёвкой. Выйдя на палубу, изумился изменениям. Ровный ранее берег сменился острыми скалами и большими валунами. Вся Ватага споро тоскала груз, несмотря на положение и чины. Васька Кривой, упираясь на клюку, пёр мешок, обливаясь болезненным потом. Часто делал остановки, но его никто не жалел и не помогал. Была заметна суета и нервозность, народ частенько поглядывал на скалы. Выгрузив первый тюк, Я поторопился за следующим, проходя мимо Васьки, спросил: — Чего народ нервничает и кого ждёт со стороны скал?

— Вот Я дурень! У нас целый Светоч в команде, а мы страха терпим. Роман Игоревич, прошу освободить Босика от разгрузки, пусть за скалами смотрит.

— Верно, не возражаю, команду предупрежу, чтобы не серчали.

— Кого ищем-то? Чего выглядываем?

— Туточки козломордые шалят частенько. Скалы близко, а порой и нависают. Так вот эти страхолюдины камни вниз кидать принялись. А по горам их не догонишь, ловко скачут. Схоронишь кого подбитого, тризну нет возможности сделать — ни топляка, ни деревца. На Ладью загрузишься, глядь, а они могилу раскапывают и на твоих же глазах тело рвут и поедают. Стрелы против них пустили, двоих подбили, так эти нелюди и своих харчить начали. В общем, людоеды это. В скалы сами боимся идтить, сорваться можно. Теперича начали своих упокоенных забирать. Но то на дух очень тяжко, народ угрюмый и жестокий становится.

Вцепившись в снасти, Я обозревал нависшие скалы. Местами было видно скопление мелких точек, то птицы, что свили гнёзда. Иногда видел горных козлов, чудесным образом цепляющихся за выступ в практически отвесных стенах. Люд сначала с недоверием смотрел на мои потуги, но Корабельщик вселил в них уверенность, и дело сразу заладилось. В какой-то момент Ваське пришла в голову добрая мысль: передавать груз по цепочке, таким образом не толпились на узких сходнях, а скоро разгружались. На носу стоял Стенька и вглядывался в верёвку с навязанными узлами и грузилом на конце. По мере освобождения трюма, бечёвка всё больше выходила наружу. Наконец толстый узел показался под водой, и младший помощник остановил работу. Сунув руку за пазуху, достал туесок, приложив ко лбу, что-то тихо прошептал, затем высыпал содержимое за борт. Серебряного цвета пыль закружилась и легла на шумную от порогов воду. На камнях и скрытых скалах пыль запенилась и осталась густой шапкой стоять, несмотря на течение и волну. Метнув толстый канат на каменный бережок, вынул из карманов две тряпицы, одна красного, вторая белого цвета. На берегу толстый трос быстро размотали и, взявшись дружно, дали натяг. Сверившись с одному ему понятными приметами, поднял красную тряпицу. Тут же на берегу мореманы принялись тянуть трос, а на корме заскрипел лебёдочным колесом Старший помощник, внимательно вглядываясь в сигналы Разина. Белая тряпица взвилась вверх, и команда начала травить трос, ослабляя тягу. Корабль тут же захватило течение, что потащило его на густую пену. Красный сигнал в воздухе, и опять налегли на тяжёлый поводок. Ладью усилием потянуло к бережку, проходя опасный участок. Таким нехитрым способом преодолели большую часть порогов. Как бы любопытно мне не было Сие действие, Я неотрывно смотрел за опасными скалами. Краем глаза увидел, как взвились оба флажка. Тут же была выбита скоба, и лебёдка быстро скручивала тяжёлое грузило. Корабль дёрнулся от сцепки якоря с дном, потащил с десяток шагов и замер. Крутя красный флажок, но не отпуская тем не менее белый, Стенька выдал команду: тянуть Ладью к бережку. Выпрямив нос, опустилась левая рука, держащая белую тряпицу. Опять зашумела лебёдка, срывая груз с места. Ещё сотня шагов, и Сенька опустил руки. Бурлаки тут же повалились на землю. Грузный повар, бросив трос, сходил за бочонком не менее меры (16, 5 литров) объёмом и стал разливать питье в кружки. Поставив судно на якорь, сбросили сходни, ватажка опять растянулась в цепь, но расстояние промеж них увеличилось до двух десятков шагов. А Я тем временем учуял азарт охоты и нетерпение на каменном выступе. Окрикнул Корабельщика, тот поначалу отмахнулся рукой, затем вдруг вздрогнул и скоро-скоро подошёл ко мне.

— Что там?

— Двух лучников снаряди на борт, желательно метких. Гости у нас.

Роман подозвал двух ребят и объяснил задачу, Я указал выступ, на котором уже было более трёх красных пятен. Ватажка засуетилась, и погрузка ускорилась. Половину уже перенесли и, дабы не тратить время, сгружали прямо на палубе. Василий помогал в меру своих сил, сильно напрягая покалеченную спину, тащил тюки к сходням вне цепочки, дабы не мешать слаженной работе остальных. Чем меньше оставалось груза, тем шумнее становилось на выступе. Нетерпение и уходящая добыча подстегнула горных жителей. Вот первый взял камень и швырнул в ушкуйников. От досады, что промахнулся, одетый в одну лишь шкуру нелюдь пронзительно заверещал. Его родич оказался более метким, камень прилетел в аккурат на тюк, что тащил Васька. Лучники не зевали и всадили стрелы в метателя. Беззвучно тот слетел с выступа, громко хрустнув костями на бережку. Без того раненый ватажник осел на камень и застонал. Затем, набравшись сил, поднялся, но видно было издалека, что каждый шаг даётся ему с трудом. Добравшись до корабля, кинул тюк и тяжело сел на него. Рукой махнул Корабельщика. Я кинулся следом.

— Отгулял Васька — раны вскрылись, и более кровь не держат повязки, помирать видно пришло время, — кашляя кровью, процедил Кривой.

— Не дури, отлежишься до Оби, а там и до Града рукой подать, — пытался поддержать нанимателя Роман.

— Глаза туманит. Слушай мою волю. Добычу меж моих раздели по чести, мою часть свези к Катерине. Пусть пустит в хозяйство, то моя вира за косу. Кхе — кхе. Тело моё не забирай, сам себе тризну устрою. В моём ящике, в песке, синий огонь, подай мне.

— Ты совсем безголовый, такое на Ладье перевозить! — вскричал Рифф.

— Не время щас, мало мне осталось. Делай, что говорю. Босик, заклинаю тебя, помоги Князю с его бедой, потом считай себя свободным, да и баба твоя также. Оттащите меня под карниз, чтобы раньше времени камень не метнули. А сами грузитесь и уходите. Напоследок пару-тройку с собой заберу. То моя воля. Не откажи, и сам Перун увидит мою веру…

Роман отступил на пару шагов, крикнул лучникам, чтобы не жалели стрел, перехватив ящик в левую руку, пытался утянуть подранка, Я схватил с другой стороны за руку. Мы тащили тело под свист стрел, падающие камни и тела козломордых. Усадив у скалы Василия Ивановича Фёдорова и положив ему на грудь бутыль с огнём, Мы похлопали по плечам, прощаясь, — Роман со своим заказчиком, Я — с похитителем.