Химера, дитя Феникса

Убедившись, что гости ушли, оттянул с трудом воев на тряпьё, выдернул стрелки и перевязал ранки, а сам поджёг лампадку об кресало и вернулся к Адель.

— Да встретишь ты полный рассвет… — пожелал Я Ведьме перед сном.

— Да освятит твой путь Всемогущий, — отозвалась Дева.

Утром ворвался Богдан, увидев спящих дружинников, принялся орать.

— Десятник, их усыпили. К обедне ближе только очнутся. Потому толкать их безнадёжно.

— Ты жив, как Я гляжу. Не знаю, какая тебя рука ведёт, но вокруг тебя опасно находиться.

Ещё шесть дней шла Ладья по кривой и длинной реке Иртыш. Дабы не смущать ушкуйников, мы почти не выходили из трюма, лишь по нужде, принять пищу да ночью размять затёкшие ноги. Но каждый наш выход оканчивался расспросами и просьбами. Повар подарил Адель весло с узорной ручкой за помощь с больными ногами, чем несказанно её обрадовал. Меня уговорили поохотиться на чертей и белорыбицу, дабы выгодно сторговаться в Китеж-граде. Чем ближе конец нашего путешествия, тем радостнее становились лица мореманов и дружинников.

Стук молотов и визг пил было слышно за несколько вёрст. Крики чаек и шумная работа причала. А с приближением появлялись детали и мелкие штрихи. Всё необычно и радовало глаз, как возведены стены и блестят крыши свежевозведённых зданий, как оборудован причал, на рейде которого стояли корабли и лодки. Особо выделялся детинец и Кремль. Несмотря на обилие домов и строений, в Граде было много зелени. Ну, здравствуй и расти, Китеж-град.

Глава 21. Ночной охотник

На палубу высыпали все мореманы, жадно глядя на пристань, кто-то выглядывал ближников или родню, кто-то заказчиков груза. Мы причалили, но сходни никто не спускал, тяжёлое ожидание закончилось бранными слова Стеньки.

— Соизволили оторвать свою величественную задницу для службы.

Наконец появились поверочные с алчными глазами и важностью неимоверной, что была видна даже без Дара. Тяжело и чинно ступая, оглядывали Ладью, столпившихся мореманов и усадку Корабля. Дойдя до места, требовательно махнули рукой, тотчас сходни спустились, уперевшись с грохотом в просмолённые доски.

— Досмотр. Приготовить груз и личные вещи, корабельщику доложить о раненых или хворых. Личный тюк — две деньги, товар — четырнадцать. Хворых в острог, раненых в лечебницу.

— Порядок знаем, не впервой, — заискивая пред Знатными, отозвался Роман. — Туточки всё по описи, проверяйте. Хворых нет, а раненые так, пустяки.

— Береста чего кривая такая, чёрт ногу сломит, вот как мне проверять-то? — скривился один из Мужей. — Вира за неуважение к Пристанским Служащим.

— То понятно, как же ж без неё, — отозвался с улыбкой Степан. — То береста кривая, то Клин. Почерк не разберёшь, али буквицы с наклоном. Не припоминаю, чтобы хоть раз всё устроило.

— Это как у тебя язык повернулся сказать такое? Хочешь за неуважение личную получить?

— Дык вы ответьте честно, ту виру вы кому-то отдаёте или себе оставляете?

— Да чтобы я мзду брал? Не вжисть такого не было! — Разъярённо прогремел важный чин.

— Что скажешь, Босик?

— Ложь, — коротко ответил Я, продолжая наблюдать за Градом.

— За наговор на Служащего назначаю виру размером в деньгу.

Степан лучился довольством.

— Слышь, мореманы, Светоч из Городища, которого мы по приказу Князя привезли, неисправный оказался. Придётся на обмен возвращаться.

Тотчас Ушкуйники, что еле сдерживались, прыснули от смеха, громко гогоча.

— Какой такой Светоч? — Попятился назад портовый служака. — Почему не доложили? Я разберусь и вернусь. — Уже убегая, смешно толкая вперёд тучное тело маленькими ногами, прокричал мздоимец.

— Куда же ты, плату за груз прими по кривой бересте! — уже не сдерживая смех, крикнул Разин.

— Стенька, етить тебя за ногу, ты чего с портовыми зацепился? Жизни же теперь не дадут.

— Роман, ты хоть и Корабельщик, а жизни не знаешь. Теперича тебя за версту обходить будут. А ты ежели за грех вспоминать не будешь, то и тебя лишний раз не дёрнут. Айда на берег, по мостовой соскучился, да и горло першит от простой воды. А не потраченные за виру монетки Светочу отдай. Ему нужнее. Будь здрав, Роман, знаешь поди, где меня найти.

— К блудницам и в кабаке, где ж ты ещё ночуешь, хоть бы мамку проведал. Забыла она, какого цвета твои наглые глаза, — пожурил помощника Рифф. Степан смутился, но старался не подавать виду. Обстановку разрядил Повар.

— А нет, так я сам её проведаю. Глядишь, отчимом стану тебе.

Ладья второй раз прыснула, красный как рак Разин быстро спустился с Корабля, широко, как и все мореманы, расставляя ноги, пошёл в сторону ворот, волоча тяжёлый тюк с добром. За ним потянулись остальные, но в отличие от Младшего Помощника не в город, а разгружать Ладью. Рядом уже столпились получатели и торговцы.

— Будь здрав, Роман. Пора и нам честь знать да на доклад к Князю идти. За твою помогу и содействие замолвлю словечко Дьяку да Господину. Прощай!

— И вам не хворать. Бегите ужо, работы невпроворот. До вечера бы успеть.

Я подал руку Корабельщику, махнув на прощанье Повару и мореманам, спустился на причал. Добрые доски, одна к одной и без изъяна, просмолены и посыпаны песком.

На пристани нас с Адель нагнал молодой мореман.

— Тут это, деньга малая. За помогу, добычу чертей и виру Портовым. Что-то от Романа, что-то от нас. А тебе, красавица, платок в дар. То Повар так распорядился, говорит, теперь побегает ишо…

Мы поклонились ушкуйнику в знак благодарности да снова поплелись за Дружиной, жадно озираясь. Впереди знания да новые встречи. Деревянные настилы сменились битым камнем, что был утрамбован телегами и тысячами гружённых ног, затем дорога лоснилась каменной мостовой, что была уложена ровными кирпичиками размером в две сажени шириной. Какой же это труд — выбить камень, обтесать да уложить без зазоров и огрехов. Вокруг сновали и шумели, ругались и спорили разношёрстные люди. Пару раз резанули ухо нечестивые слова, но окромя меня никто не обратил на то внимание. Чинно ходили Купцы, руководя работами по загрузке или выгрузке товара. Чертыхались под весом тюков грузчики, костеря толстосумов. Да с десяток лихих Людов примеривались к чужим кошелям. Я остановил Десятника.

— Богдан, тут ватажники алчут чужой казны, вон те двое и там ещё.

— Так то карманники, дело Стражи, не моё.

— Как так-то? Ведь они грех задумали, почему их не изловят да руку не порубят?

— На то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. От них бед не много, мы более серьёзными делами заняты, на мелочь не размениваемся. Да и не рубим мы руки, у нас вира на то другая: острог али работы на каменоломне. Камня на мостовую нужно много, а труд тяжёлый.

— Сообщите Страже на то, ведь недопустимо такое пренебрежение. Если каждый будет говорить, что это дело не моё, то порядка не будет вовсе. А если тот Люд, чьё дело улицы мести, захворает или уйдёт за Черту, Вы в мусоре увязните? — стоя на своём, продолжил Я.