Хозяйка усадьбы "Детское счастье"

– Подождите уходить, - торопливо вмешалась я.
– А вы вообще чьи? Где ваши родители?

– Ничьи, - буркнул мальчишка.
– Мы свои собственные.

Я обернулась и вопросительно уставилась на Ханну. Та в ответ лишь пожала плечами.

– Так, - я решительно посмотрела на малышей.
– Я пока ничего не поняла, но давайте вы для начала зайдёте в дом. Поверьте, есть оладьи куда приятнее, чем их нюхать!

Оба ребенка уставились на меня с таким изумлением, что у меня защемило сердце. Очевидно, они не привыкли к такому обращению, и всё происходящее казалось им каким-то абсурдным сном.

– То есть вы хотите сказать, что мы можем попробовать эти... кругляши?

– неуверенно уточнил мальчик, на всякий случай оглядываясь на густые заросли крапивы и, похоже, прикидывая путь к отступлению.

– Ну да, - я энергично закивала и заулыбалась, пытаясь растопить лёд недоверия, сквозящий во взгляде обоих детей.

Первой сломалась девочка. Вскочив на ноги, она бросилась к входной двери.

– Ханна, отопри дверь, пожалуйста, - бросила я через плечо, продолжая смотреть на всё еще сомневающегося мальчугана.
– Ну что ты? Заходи! Поверь, я тебя не обижу. Ты ведь любишь сладкое?

Паренек коротко кивнул.

– Ну так отлично!
– моя улыбка стала еще шире. Мне просто кровь из носу необходимо было заставить этого похожего на загнанного зверька малыша поверить мне!
– А нам с Ханной как раз не хватало веселой компании! А тут вы появились! Ну разве это не чудно?

Недоверие в темных глазах сменилось осторожным интересом, а потом напряженные черты худенького личика расслабились, и на тонких, потрескавшихся губах появилось некое подобие улыбки.

– Ну вот и славно!
– я едва сдержала вздох облегчения. Похоже, он мне поверил!
– Тогда заходи! Я еще две тарелки достану. И две чашки! Молоко любишь?

Паренек еще раз кивнул и быстрым, почти бесшумным шагом направился за девочкой. Походка у него была настороженной, чуть дерганной, от чего мальчик немножко напоминал хорька. Впечатление это усиливалось его чрезмерной худобой.

Замок входной двери щелкнул, и уже через секунду в прихожей послышались торопливые шажки детских ножек. Подбежав к кухне, девочка недоверчиво замерла на пороге.

– Точно можно?
– едва слышно уточнила она, окидывая восхищенным взглядом сияющую чистотой комнату. Глаза ее остановились на сковороде, и в них появился голодный блеск. Казалось, она гипнотизирует сковородку, боясь, что та сейчас возьмёт и исчезнет.

– Можно, - рассмеялась я. Потом подошла и, обняв ее за плечи, мягко усадила на скамью.

В этот момент в двери показался ее приятель. Тоже окинул кухню восторженным взглядом, словно это была какая-то заморская диковинка. Потом тихо прошмыгнул внутрь и уселся подле своей подруги.

Глядя на него, у меня засосало под ложечкой. Слишком хорошо я знала этот затравленный взгляд, эту уже привычно втянутую в плечи голову. Словно мальчуган постоянно опасался, что на него кто-то накричит или даже ударит. Я в своём мире вдоволь насмотрелась на таких деток, когда ходила в детдом...

– Может, хочешь помочь мне?
– обратилась я к мальчику, доставая из буфета две тарелки и две чашки.
– Поставь их на стол, а то у меня руки заняты.

Ханна недовольно подняла бровь, но я сделала злые глаза, мол, не мешай. И няня, обреченно вздохнув, тоже уселась на краешек скамьи, продолжая недоверчиво разглядывать наших неожиданных гостей. Похоже, она ожидала, что они в любой момент сорвутся с места, и, захватив с собой приборы и посуду, смоются восвояси.

– Вот, берите!

– я поставила на стол тарелку с уже подостывшими оладьями и плеснула новую порцию масла на сковороду.
– Ханна, налей им молока. А я пока следующие пожарю.

Краем глаза увидела, как дети переглянулись, а потом мальчуган потянулся к тарелке с оладьями и положил себе две штуки, а девочке три. Затем, словно не решаясь переступить окончательную черту, замер и, наконец, робко поднёс оладушек ко рту. Вздрогнул, будто ожидая окрика. И, убедившись, что у него никто ничего не отнимает, откусил.

По суровому, заострённому личику расплылось поистине неземное блаженство. Мальчик на секунду застыл, словно не в силах поверить в такое счастье, а потом принялся медленно пережевывать. И с каждой секундой движения его становились всё увереннее, а бледные щеки даже окрасились лёгким румянцем.

– Вкусно?
– как бы про между прочим поинтересовалась я, переворачивая оладьи. Масло среагировало радостным, почти ликующим шипением.

– Угу, - с полным ртом прогудел паренек и, уже гораздо увереннее, запихнул в рот еще один румяный кругляш.

Девочка ела медленнее. И, глядя на нее, я невольно залюбовалась. Движения у малышки были плавными, изящными, совершенно лишенными присущей маленьким детям неловкости и неуклюжести. Она походила на миниатюрную балерину. Теперь, когда я могла рассмотреть ее поближе, я заметила, что под бесформенным платьем скрывается такое же худенькое тельце, как и у ее друга. Вот только оно казалось не измождённым, а чуть ли не изящным.

Эх, одеть бы ее в нормальную одежду, и будет готовая девочка из высшего общества!

И, самое удивительное, она, в отличие от мальчугана, пользовалась вилкой.

– Где ты научилась так красиво есть?
– залив на сковородку третью порцию теста, я мягко опустилась на скамью и с улыбкой заглянула девчушке в глаза.

– Мама научила, - щеки девочки порозовели от удовольствия. Или от насыщения. А, может, и от того, и от другого.
– Она была горничной у богатых господ.

– А где сейчас твоя мама?

– Умерла, - просто ответила малышка.
– Упала с лестницы. Поскользнулась.

Сердце пропустило удар, а потом забилось часто-часто. По спине пробежал холодок. Настолько обыденно это прозвучало.

– А твой папа?

– Да нет у нее никого, - раздраженно вмешался паренек, перестав жевать.
– Не было у нее папы. Как и у меня. Мы сами по себе, и точка.

Я взглянула на Ханну.

– А разве тут нет детских приютов?
– едва слышно прошептала.

Та покачала головой.

– Есть, но только в столице. И только для детей богачей, которые оставили достаточно денег, чтобы можно было оплатить содержание. А так наш правитель не считает нужным выделять деньги на такие "бесприбыльные" заведения, - она испуганно прижала руку к губам и огляделась по сторонам, словно боясь, что ее кто-то услышит.
– А таких...
– Она кивнула в сторону вновь принявшихся за поедание оладий малышей.
– После смерти прежнего правителя с каждым годом становится всё больше и больше. Это нам с тобой, по сути, повезло. У нас хоть этот дом есть. А многие потеряли всё с начала кризиса. И продолжают терять. И оказываются на паперти... или, того хуже, вешаются. А их дети промышляют попрошайничеством, а потом воровством и другим мошенничеством.