Ирландия. Тёмные века 1

— Я неграмотный! — взревел мужчина, хватаясь за топор.

Легионер из охраны шагнул вперёд, щит с дубом и змеёй преградил путь.

— Успокойся, Фергал, — вмешалась старуха Мор, толкая вперёд хрупкую девушку в зелёном платье. — Пусть Лиаху измерит верёвкой.

Дочь травницы размотала мерный шнур с узлами — римский актинус, адаптированный под местные меры. Её пальцы, привыкшие шить раны, ловко отсчитывали шаги.

— Здесь, — она вбила колышек. — По кадастру: пятьдесят локтей от ручья.

Фергал заскрипел зубами, но кивнул. Закон стал сильнее традиции. Очень скоро закон сам станет традицией.

Запах ромашки и кипящего белья встретил меня у дверей родильной хижины. Бригта, теперь уже седая, но все такая же резкая, принимала роды у жены кузнеца.

— Глупая! — её голос гремел сквозь занавеску из льна. — Я же говорила мыть руки перед тем, как пуповину резать!

Девушка-ученица, бледная как мел, кивала, сжимая в руках посеребряные ножницы — подарок общины за спасение сына старейшины.

— Раньше, — Бригта вышла ко мне, вытирая руки о фартук, — из десяти младенцев выживало пять. Теперь — девять. И все благодаря этому... — она ткнула в свиток с рисунками матки и советом «кипятить воду и ткани».

— И благодаря тебе, — я положил на стол мешочек с серебром — плату из казны. — Твоя школа в Уи Энехглайсс приняла двадцать учениц.

Она фыркнула, но глаза блестели.

— Одна из них, эта дура Грейнне, уже спасла женщину от кровотечения. Травой тысячелистника и жгутом. Представляешь?

За дверью раздался крик новорождённого. Здоровый, громкий. Бригта перекрестилась, но не на языческий символ — на знак дуба, вышитый на её платье.

Вечером я сидел в скриптории, составляя отчёт для Руарка. Цифры танцевали перед глазами:

Урожай зерна: втрое выше чем пять лет назад.

Обработано неудобий: 1200 акров.

Младенческая смертность: 11% (была пять лет назад 52%).

За дверью кричали совы, а в моей голове звучал голос отца, когда-то сказавшего: «Ты хочешь изменить мир? Начни с корней». Эти корни теперь прорастали сквозь камень старых обычаев.

Но когда я вышел под звезды, то увидел Келлаха, мрачно разглядывающего донесение.

— Айлиль мак Дунлайнге собрал дружину, — он протянул пергамент с кровавым отпечатком вместо печати. — Пишет, что наши законы — чума, разъедающая устои и заветы предков.

Я взглянул на огни в долине — сотни очагов, где ели хлеб, выпеченный из зерна «неудобий».

— Пусть придёт, — сказал я тихо. — Увидит, что сила Эйре — не в мечах. В сытых детях. В земле, которая помнит руки тех, кто её обрабатывает.

Келлах усмехнулся, проводя пальцем по лезвию:

— Но мечи тоже пригодятся.

Мы стояли молча, слушая, как ветер шелестит наливающимися колосьями. Где-то там, за холмом, спали дети, чьи жизни уже не унесёт лихорадка. И это стоило любой битвы.

***

Два года. Семьсот тридцать дней, за которые пепел погребального костра Дунлайнга превратился в плодородный слой на полях Эйре. Я стоял на стене форта у брода через Шаннон, наблюдая, как легионеры вбивают в землю заострённые колья. Железные шипы, обмазанные смолой и гусиным жиром, блестели под осенним солнцем — ловушка для конницы. За моей спиной Кайртир, теперь уже командир целой когорты, сверял списки припасов:

— Сорок бочек смолы, триста связок стрел, зерно на шесть месяцев...

Его голос дрогнул на слове «зерно». Мы оба помнили голодную зиму, когда беженцы из Лейнстера ели кору. Теперь же амбары ломились от урожая, но война — ненасытная тварь — могла сожрать всё за месяц.

— Проверь запасы в подземных хранилищах, — оборвал я его. — И скажи Келлаху, чтобы ускорил тренировки новобранцев.

Он кивнул, бросив взгляд на север — туда, где за холмами Лейнстера копились тучи.

Дым от кузнечных горнов висел над Дублином, словно боевое знамя. Я сидел в каменной хижине лазутчика — рыбака Ойсина, чья лодка курсировала между берегами под видом торговли сельдью.

— Собрал дружину в пять тысяч, — шептал он, разворачивая берестяную карту. Кривые линии обозначали маршруты войск. — Конница из Уи Нейллов, пехота от кланов Уи Маэлтуйле...

— А награда? — спросил я, отмечая крестами места лагерей.

— Земли Эйре. Обещает раздать вождям.

Я усмехнулся. Айлиль, как и его отец, считал людей скотом — продать, купить, зарезать. Но теперь даже его собственные крестьяне бежали к нам, оставляя выжженные деревни. В прошлом месяце к нам пришла целая семья каменотёсов — их сын, больной лихорадкой, выжил благодаря знахаркам обучавшимся в монастыре.

— Ещё новости, — Ойсин достал из-под соломы ржавый шлем с гравировкой: волк, пожирающий солнце — символ Айлиля. — Начал чеканить монету с твоим профилем. «Бран-колдун, похититель душ».

Я повертел шлем в руках. Искусная работа — видимо, дублинские мастера.

— Пусть тратит серебро на пропаганду. Наши законы сильнее его клеветы.

Вечером в зале совета пахло напряжением и дымом смоляных факелов. Руарк, облокотившись на стол с картой, водил кинжалом по линии границы:

— Укрепим перевал у Слив-Блум. Там узко — десять арбалетчиков перекроют путь тысяче.

— Они пойдут через болота, — возразил Финтан, указывая на топкие места у реки Лиффи. — У Айлиля есть проводники из местных.

— Бывших местных, — поправил я. — Тех, кто не смог смириться с нашими законами о наследстве, сыновья и племянники вождей.

На столе лежал доклад о налёте на деревню Уи Энехглайсс — вырезали семью старосты, повесив его на дубе с табличкой: «Предатель короля». Но на обороте, детской рукой, было нацарапано: «Они забрали зерно... простите...».

— Нам нужны заложники, — проворчал Келлах, точа меч. — Их вожди спят в каменных башнях, пока наши...

— Нет, — перебил я, ударив кулаком по столу. — Мы не станем ими. Пусть Айлиль первый обнажит меч.

Тишину нарушил стук в дверь. Вошла Лиаху, дочь травницы, с перепачканным землёй свитком.

— Наши копали колодец у Слив-Галлион... — она развернула пергамент, показывая зарисовки. — Нашли это.

На рисунке красовались десятки железных наконечников, спрятанных в глиняных кувшинах. Метка — волчья голова.

— Тайный склад, — прошептал я. — Он готовился давно.

Руарк вскочил, опрокинув скамью: