Ирландия. Тёмные века 1

Гофрайд закивал, вытирая лицо рукавом. На его шее краснел свежий ожог — след от брызг кипящего варева.

— Уже пробовал. Сетка из ивовых прутьев рвётся. Но если сплести из конопли...

Вечером я сидел в скриптории, разглядывая образец под светом масляной лампы. Желтоватый лист лежал рядом с пергаментом, как нищий рядом с королём. Но этот «нищий» мог изменить все. Представьте: школы, где дети пишут не на глине, а на дешёвой бумаге. Договоры, которые не нужно вырезать на камнях. Карты, чертежи, приказы — все, что раньше требовало месяцев труда писца, теперь можно создавать за часы.

— И ты уверен, что это не колдовство? — Руарк, заглянувший в дверь, покрутил у виска. Его латы, покрытые пылью дорог, скрипели при каждом движении. — Выглядит как высушенная блевотина.

— Это будущее, — ответил я, проводя пальцем по шершавой поверхности. — Армия без разведданных слепа. А с этим... Мы сможем составлять отчёты о каждом вражеском шаге.

Руарк хмыкнул, но взял лист, покрутил в руках.

— Если это можно жечь, как пергамент, то сойдёт для сигнальных стрел. Пиши планы нападающих на бумаге — подожги и запули в стан врага. Пусть читают свою судьбу в пепле, — Юмор был слабой стороной Руарка.

На следующий день Гофрайд привёл меня к реке, где местные мальчишки собирали камыш. Стебли, толщиной в палец, резали серпами и бросали в телеги.

— Один воз — на сто листов, — монах показывал расчёты на бересте. — Если наладить сбор, хватит на весь Эйре.

В его глазах горел огонь, который я видел лишь у изобретателей. Тот же огонь, что когда-то заставил людей строить колесо или плавить железо.

— А рыбий клей? — спросил я, наблюдая, как старуха-рыбак выгребает из лодки груду чешуи.

— Каждую неделю привозят отходы с рынка. Варим в котлах три дня, пока не получится вязкая жижа. Воняет, но держит лучше смолы.

Мы подошли к сушильным рамам — деревянным щитам, обтянутым сеткой. На них лежали свежие листы, похожие на гигантские блины. Ветер гулял меж них, ускоряя процесс, который раньше занимал недели.

— Через день готово, — Гофрайд похлопал по высохшему листу. — Можно писать, резать, сшивать в книги...

— Или печатать, — пробормотал я, вспоминая станки из прошлой жизни. Пока это казалось фантазией. Но если найти замену металлическим литерам... Может, вырезать из дуба?

К вечеру первый «папирус» испытали на деле. Я диктовал указы о распределении зерна, а писарь выводил буквы на шершавой поверхности. Чернила ложились ровно, не растекаясь. Когда лист заполнили, его свернули в трубку и перевязали льняной нитью — послание в соседнюю провинцию весило вдесятеро меньше глиняной таблички.

— Теперь осталось убедить старейшин, что это не происки дьявола, — вздохнул я, разглядывая готовый свиток.

— Они поверят, когда увидят прибыль, — Гофрайд улыбнулся, вытирая руки о запачканную рясу.

— Свобода, — закончил я. Свобода слова, мысли, памяти. То, что превратит Эйре из кучки воюющих кланов в государство, которое переживёт века.

И пусть наш «папирус» пока ещё далёк от совершенства — он уже вполне пригоден для письма. Как первый росток дуба, пробивающийся сквозь камень.

Когда Гофрайд развернул передо мной первый рулон готового папируса, я едва сдержал смех. Не от радости — от осознания, как глупо я недооценивал силу мелких открытий. Передо мной лежал не просто кусок спрессованного камыша. Это был ключ к власти, который мог перевернуть Эйре сильнее, чем любая победа в битве.

— Ты уверен, что сможешь делать это в десять раз быстрее? — спросил я, перебирая пальцами шершавый край листа. Запах рыбы и речной тины все ещё витал в волокнах, но это был запах прогресса.

Гофрайд кивнул, поправляя пояс с инструментами — ножом для резки камыша, деревянным молотком, пучком конопляных нитей. Его руки, покрытые ожогами и занозами, говорили больше слов.

— Если дадите людей. И лошадей для перевозки камыша.

Я откинулся на спинку дубового кресла, глядя в щель между ставнями. За окном дымились кузни, где ковали эйрит, грохотали мельницы, превращавшие зерно в муку для солдатского хлеба. Мы уже перестроили эту страну, как гончар — глину. Папирус станет последним штрихом.

— Бери людей. Любых. Даже если придётся оторвать их от строительства дорог.

К утру берег реки Бойн превратился в муравейник. Десятки крестьян, вооружённых серпами, выкашивали камышовые заросли, связывая стебли в толстые снопы. Дети таскали их к телегам, где возницы из легиона грузили сырье, словно сено перед зимой.

— Похоже на сбор урожая, — пробормотал Руарк, наблюдая за суетой. Его кольчуга блестела от утренней росы. — Только вместо зерна — болотная трава.

— Это трава, которая станет золотом, — ответил я, указывая на обоз. — Хальфдан из Дублина платит за пергамент весом в серебре. А наш «папирус» будет дешевле, но продадим его как редкость.

Руарк фыркнул, но в его глазах мелькнул интерес. Он уже видел, как законы Эйре, высеченные в камне, меняли правила игры. Теперь очередь была за словами.

Мастерская Гофрайда разрослась до размеров амбара. Вдоль стен стояли котлы, выдолбленные из цельных стволов дуба, где варилась кашица из камыша. Пар поднимался к потолку, смешиваясь с запахом гниющей рыбы — в углу двое подростков давили чешую и кости в липкую массу для клея.

— Добавляем мел, чтобы не желтел, — Гофрайд провёл рукой над чаном, где булькала серая жижа. — Если переборщить — крошится.

Я зачерпнул ковшом густую массу и вылил её на сетку из конопляных нитей, натянутую на деревянную раму. Двое работников, бывших землепашцев, схватили края и стали трясти, как при стирке белья. Вода стекала струйками, оставляя на сетке тонкий слой волокон.

— Раньше сохло два дня, — монах подвёл меня к печи, сложенной из речного камня. — Теперь кладём листы сюда. Жар от углей вытягивает влагу за ночь.

Он снял с полки высушенный лист. Толщиной с ноготь, гибкий, но прочный. На ощупь — как грубая кожа, но чернила ложились ровно, без подтёков.

— Сколько таких можно сделать за неделю?

— Сейчас — сотню. Если добавить котлов и печей — тысячу.

Я хлопнул его по плечу, ощущая под пальцами костлявую дрожь. Этот тщедушный монах держал в своих хилых руках наше будущее.

— Ты станешь богаче королей, брат Гофрайд.

— Мне бы хватило на новые котлы, — он потупился. — И ещё людей, которые умеют читать. Большинство работников путают лицевую сторону с изнаночной.

Через месяц первый караван с папирусом отправился в Уэксфорд. Десять тюков, обёрнутых в промасленную кожу, чтобы уберечь от дождя. Вместе с ними — образцы: листы с выведенными огамическими письменами, рекламирующими «чудо из Эйре».