Ирландия. Тёмные века 1

— Эйрит, — произнес я, поднимая клинок так, чтобы блик солнца пробежал по узкой полосе. — Режет кольчугу как масло. Пробуйте.

Торговец по имени Храфн, толстый как бочка эля, вытер жирные пальцы о бороду и схватил меч. Его собственный клинок, с выщербленным лезвием и рукоятью, обмотанной кожей, выглядел жалко рядом с нашим изделием. Он ударил эйритовым мечом по своему — звон стоял, как в кузнице. На стали викинга осталась глубокая зазубрина, тогда как эйрит блестел нетронутым.

— Вальгалла! — выдохнул Храфн. Его свита замерла, перешептываясь на ломаном гэльском: «Сталь богов... Колдовство...»

— Триста центнеров зерна за меч, — сказал я спокойно. За спиной Кайртир перезарядил арбалет с преувеличенной громкостью. — И ни бочкой меньше.

Храфн засмеялся, но смех оборвался, когда я положил руку на рукоять своего кинжала. Его глаза метнулись к нашим бойцам — их «Клыки» были направлены не в землю, а на уровень груди.

— Дорого, монах, — зарычал он. — Зерно сейчас дороже железа. Голод...

— Голодные воины слабы, — перебил я. — А с этим мечом твои берсерки пройдут через любую стену. Или... — я кивнул в сторону ладьи с красным парусом, где купцы из Уэссекса разгружали амфоры, — продашь франкам. Они платят золотом за диковинки.

Торг длился до заката. Викинги пробовали меч на всём подряд — рубили старые щиты, гнули о скалы, даже метали в бревна. Эйрит выдерживал всё. Когда Храфн попытался сломать клинок, уперев в землю и навалившись всем весом, рукоять прогнулась, но сталь лишь звенела, как струна.

— Хитрец, — проворчал он, вытирая пот. — Ты знал, что мы не устоим.

К ночи у причала выросла пирамида из мешков — ячмень, рожь, сушёный горох. Каждый мешок проверяли дважды: арбалетчики протыкали их кинжалами, выискивая подмес песка или гнилого зерна. Храфн, наблюдая за этим, скривился:

— Думаешь, мы мошенники?

— Думаю, ты купец, — ответил я, пересчитывая клейма на тюках. — А зерно для моих людей — жизнь.

Когда последний мешок погрузили на телеги, запряжённые волами из Осрайге, Храфн вдруг схватил меня за локоть. Его пальцы впились в ткань, как когти.

— Скажи, монах... — он приблизил лицо, пахнущее пивом и луком, — где ты берёшь эту сталь? Говорят, ты плавишь звёзды.

Я высвободил руку, указывая на восток, где над холмами поднималась луна:

— Спроси у Одина. Может, ответит.

Дорога домой заняла пять дней. Телеги скрипели под тяжестью зерна, волы мычали от усталости, но каждый вечер у костра я пересчитывал запасы. Три тысячи центнеров — хватит, чтобы прокормить четыре провинции до жатвы. И ещё останется на семена.

На третий день на нас напали. Разбойники из клана Уи Фаэлайн, оставшиеся верными Айлилю, попытались перекрыть ущелье. Но их топоры не взяли эйритовые кольчуги арбалетчиков. Когда последний бандит рухнул в ручей, окрасив воду красным, Кайртир поднял трофейный щит:

— Смотри, Бран! Даже царапины нет!

Я кивнул, глядя, как солнце играет на идеальной стали. Эти мечи были больше, чем оружие — символом Эйре, где знание побеждало грубую силу. Но зерно в телегах напоминало: даже боги должны есть.

Вернувшись в Гаррхон, я нашёл Аэда у дубильных чанов. Он, забыв про возраст, тыкал посохом в сторону монахов:

— Не кору кипятить, а корни! И давить, пока сок не потемнеет!

Увидев меня, он махнул рукой на амбары, где уже складывали зерно:

— Ну что, сынок? Прокормил половину Ирландии?

— Только до осени, — ответил я, сбрасывая пыльный плащ. — Но теперь у них будет шанс пережить голодное лето до нового урожая.

Он хмыкнул, разглядывая мои запачканные дорогой руки:

— А сам-то? Не забывай, что и тебе есть надо.

Вечером, сидя у печи, я слушал, как Лиахан перебирает зерно, отсеивая камешки. Звук напоминал дождь по крыше — мерный, успокаивающий.

— Видишь? — она показала горсть ячменя. — Все зёрна целые. Даже мышей не было.

Я кивнул, вдыхая запах свежего хлеба. Печь пекла сразу шесть буханок — по моему чертежу, с вращающимся подом. Аэд, сидя рядом, чертил на полу схему новой дубильни:

— Вот здесь поставить жернова... Нет, лучше рычаги...

Его голос смешивался с треском поленьев. Я закрыл глаза, чувствуя, как тепло проникает в уставшие кости. Завтра — новые переговоры, новые угрозы. Но сегодня, в этом доме, пахло миром. И хлебом.

***

Караваны растянулись по дорогам, как нити, связывающие раны Эйре. Каждый караван, гружённая зерном, сопровождалась монахом в серой рясе с деревянными счётами за поясом и десятком арбалетчиков, чьи «Клыки» молчаливо сверкали на солнце. Я ехал во главе колонны, направлявшейся в Осрайге, и чувствовал, как за каждым поворотом тропы нарастает напряжение. Вожди ждали нас не с хлебом-солью, а с ножом за пазухой.

Первым встретил нас Лоарк, вождь Уи Хенкселайг, у ворот своего форта. Его люди, тощие, как зимние волки, выстроились вдоль палисада, но глаза их бегали от мешков к нашим арбалетам.

— «Бран-спаситель», — Лоарк растянул прозвище, будто пробуя на вкус яд. — Ты везешь подарки от своего короля?

— От народа Эйре, — поправил я, слезая с коня. — Каждая семья получит меру зерна. Дети — полторы.

Он фыркнул, указывая на монаха-счетовода, который уже раскрыл пергаментный свиток с перечнем деревень:

— А мои люди? Кто будет решать, кому сколько?

— Цифры, — ответил я, указывая на столбцы. — Сколько ртов — столько долей. Не больше, не меньше.

Монах, худой юноша с лицом аскета, поднял весы — железные чаши на дубовой перекладине. Арбалетчики разомкнули строй, открывая доступ к телегам. Лоарк сжал кулаки, но промолчал, когда его воины, нарушая приказ, потянулись к мешкам.

В деревне у подножия Слив-Блум толпа собралась ещё на рассвете. Женщины с пустыми корзинами, старики, опирающиеся на посохи, дети, глядящие на телеги, как на диковинных зверей. Монах-счетовод, брат Эохайд, взобрался на пень, держа в руках берестяной список:

— По порядку! Каждому по числу едоков!

Первой подошла вдова с тремя дочерьми. Эохайд отмерил четыре меры ячменя, аккуратно записав зарубкой на табличке. Арбалетчик в эйритовой кирасе стоял рядом, его взгляд скользил по толпе, выискивая жуликов которые стремились получить зерно дважды.

— Это от вождя? — спросила женщина, пряча зерно под плащ.

— От Эйре, — ответил Эохайд, указывая на вышитый дуб на своём плаще. — Мы не бросаем своих.

Лоарк, наблюдавший с холма, выбил зубами щепку. Его мечта — раздать зерно «от имени клана» — рассыпалась, как труха. Теперь каждая семья знала: хлеб пришёл не от вождя, а от народа Эйре, земли, где закон сильнее меча.