Исповедимы пути господни

– Ну что, как проводите время? Надеюсь, вы захватите мне кусочек праздничного торта?

– Мистер Лоуренс Рейнольдс?

Грубый голос незнакомого мужчины прозвучал на том конце, заставив Лоуренса замереть со щеткой в руках, и не сразу ответить на поставленный вопрос.

– Да, это я. А кто вы такой, и где Кэрри?

– Я сожалею, мистер Рейнольдс, что приходится сообщать такое по телефону, но боюсь, у нас нет иного выхода. Произошла авария, тела вашей жены и сына найдены в плохом состоянии на пересечении...

Дальнейшие слова Лоуренс уже не слышал, сотовый телефон выскользнул из ладони, дрожащие ноги подкосило, и мужчина понял, что уже лежит на земле, глядя в безоблачное небо, насмехающееся над его горем. И только спустя мгновение боль разлилась волной по всему телу, унося с собой сознание, а где-то совсем рядом едва слышен крик соседского мальчика.

Глава 18. Эндрю Гастман.

За 5 лет до катастрофы. 2025 год.

Сиэтл, штат Вашингтон.

Ничто не сравнится с охотой на Человека.

Тот, кто узнал и полюбил её, больше не обращает внимания ни на что другое.

(Э. Хемингуэй)

В типичных американских фильмах принято показывать похороны излишне драматичными, с размахом, если можно так выразиться. Обязательно идет дождь, размывая дороги, горы цветов возложены вокруг гроба, будто покойнику не все равно как и в чем его провожают в последний путь, на стриженом газоне стоят толпы близких и едва знакомых коллег по работе, священник с хмурым одутловатым лицом читает проповедь, которая предназначалась для совершенно иного повода, но времени на подготовку не хватило из-за внезапно случившегося горя в столь обеспеченной семье, что язык бы не повернулся отказать или попросить отсрочку. И, конечно же, огромная фотография усопшего, будто без нее можно было забыть, зачем все собрались на задворках церкви, будто возможно стереть из памяти жизнь и смерть близкого человека.

Осмотревшись по сторонам и хмыкнув про себя, Эндрю заметил, что и сам сейчас является персонажем подобного фильма. Все было в точности так, как показывают по ту сторону экрана, даже дождь явился строго по расписанию, чтобы уважить добрую память Хуана Гастмана. Все то, что собой представлял этот не простой человек, его долгая тяжелая жизнь, хорошие и плохие дни, воспоминания, теперь навеки заключены в деревянный лакированный короб, стоящий на механическом лифте в ожидании, когда телу внутри отпустят все грехи и будет позволено проститься с жизнью земной.

В голове и сердце тяжелой пылью осела пустота. Эндрю и вовсе не хотелось быть здесь, среди подхалимов, лжецов и льстецов, желающих ухватить кусок оставленного по завещанию имущества, долю акций или же просто мелькнуть перед глазами Ксавьера ради личной выгоды. Куда приятнее было бы закрыться в кабинете деда и предаваться общим, пока не растаявшим окончательно и не затерявшимся в памяти от времени событиям.

Безучастно рассматривая присутствующих в безликих черных одеждах, Эндрю Гастман в глубине души радовался, что Хуан умер сейчас, а не гораздо позже, когда мир изменится настолько, что приспособиться к нему сможет лишь сильнейший. Он собственными руками запустил механизм, расшатал болты и гайки, рассыпал незаметно от всех семена, осталось подождать, когда те прорастут, а их мощные корни взбороздят судьбы, перекроив историю мироздания. Как бы не старался контролировать сына Ксавьер, все равно остался слеп и глух к действиям Эндрю; победоносно отметив данный факт, парень взглянул на отца, поймав его угрюмый взгляд из-под кустистых черных бровей на себе.

– Эндрю Александр Гастман, не желаете проститься с дедушкой?

Раздался вдруг голос священника, привлекая всеобщее внимание к Эндрю. Видимо, он так увлекся размышлениями, что упустил главное действо, ради которого им и приходилось топтаться под дождем на одном месте, впустую меся грязь.

– Все, что я хотел, сэр, я сказал ему при жизни.

Сделав явный акцент на слове «сэр», Эндрю деланно поклонился отцу, положив ладонь на грудь, и игнорируя гневный взгляд Ксавьера и шепотки всех присутствующих, неспешным шагом направился в противоположную сторону от вырытой могилы. Какой смысл притворяться теперь, когда единственный островок здравомыслия, бывший мостом нейтралитета между отцом и сыном, канул в лету? Какой смысл надеяться, что отец разделит с ним корпорацию, ведь совершенно ясно, что Ксавьер слишком глубоко впился зубами в этот мясной пирог, и не отпустит, пока его самого не свалит с ног какая-нибудь неизлечимая болезнь, а до тех пор Эндрю придется всегда плестись в хвосте, под тенью отца. Даже если бы старик указал в завещании внука единственным наследником всего, что имел, то Ксавьер Гастман нашел бы множество обходных путей, вне всяких сомнений.

Отдаленно слышались слова проповеди, обращенные к гостям и самому Господу; Эндрю вдруг поддавшись незнакомому прежде порыву, остановился, воздел руки к небу, подставляя лицо ледяным бодрящим каплям, и мысленно воскликнул: «Давай же, восхваленный боже, останови меня, вот он я, весь пред тобой! Спаси своих любимых овец, пока еще есть возможность! Где же ты?!». Но чем дольше в ответ звучала тишина, тем громче клокотал в груди низкий бархатный смех Эндрю Гастмана.

С черных ресниц стекали по лицу крупные капли дождя, волосы прилипли к голове, но мужчина не двигался с места, наслаждаясь зарождающимся чувством триумфа. Амулет-сердце на груди вдруг забился чаще, подсказывая Эндрю, что предыдущие хозяева артефакта заглотили наживку, не заставив себя долго ждать. «Как раз вовремя», - подумал младший Гастман, вытаскивая из наплечной кобуры, спрятанной под пиджаком костюма, глок, и тут же мысленно попросил прощения у Хуана и Маркуса, гниющего вместе со своей семьей на дне океана. Все содеянное во благо лучшей жизни, они бы поняли, не сразу, но поняли, а теперь им уже все равно, но не Эндрю, ему еще столько предстоит сделать.

Первые выстрелы врагов, грубо ступивших на чужую территорию во время церемонии погребения, прозвучали громом, разрезав звуки разбушевавшейся природы. Один их охранников Гастмана старшего мешком упал на землю, лицом в грязь, вызвав нешуточную панику. Женские визги смешивались с криками Ксавьера, отдающего приказы, прозвучали незамедлительно оглушительные ответные выстрелы. Священник, кое-как придя в себя, спешил проводить гостей к черному ходу церкви, чтобы укрыть их от вражеских пуль, но не успел сделать и пары шагов, как снаряд настиг его прямо в лоб. Тонкая красная струйка крови медленно стекла между глаз, заставляя какую-то несчастную женщину, стоящую рядом, почти потерять сознание.

Перебегая от укрытия к укрытию, Эндрю не заметил, что оказался рядом с отцом, перезаряжающим ствол, прислонившись спиной к стене. Всегда идеально приглаженные с помощью толстого слоя лака волосы Ксавьера растрепались, свисая на глаза, мужчина бросил на сына беглый взгляд, убеждаясь, что на нем ни царапины, не отвлекаясь от важного действия.

– Похоже, этой ведьме Лилиан надоело жить спокойно. Стоило только положить Хуана в гроб, не зарыть под землей, как она тут же нарушила перемирие, длившееся столько лет. Ну ничего, мы накормим пулями до сыта эту тупую стерву.

Эндрю Гастман осторожно выглянул из-за стены, заметив, что во главе посланных бойцов Лилиан стоит ее возлюбленный Себастьян, высокий черный мужчина с крупными небрежными дредами, издалека он напоминал грозную пантеру в любой миг готовую броситься и разорвать врага голыми руками. Ксавьер говорил что-то еще, но Эндрю уже не слушал отца, в его голове созревал иной план.

– Я так понимаю, что идей, кроме как трусливо отстреливаться из-за угла, у тебя отец нет?

Ксавьер Гастман смерил сына неоднозначным взглядом, и разведав обстановку вокруг, спросил:

– Что ты предлагаешь?

В то время как охранники, падающие замертво гости и Ксавьер отвлекали собой внимание противников, Эндрю зная местность лучше врагов, как можно тише обошел весь периметр, скрываясь за каменным забором, и подобравшись почти вплотную к Себастьяну, не раздумывая пустил ему пулю в голову. Мужчина встал возле поверженного врага, несмотря на пролетающие рядом снаряды, схватил Себастьяна за дреды, поднимая, чтобы каждый из клана Титуба видел – миссия провалена. Остается два пути, когда назад дороги нет: сдаться, дожидаясь смерти в стане врага или же драться до последнего, получив славную пулю в бою. Однако у клана Лилиан оказались иные планы. Оставшиеся бойцы наперебой стреляли себе в головы, даже не вздрогнув, поставив клан Гастманов в еще более неловкое положение перед обществом, которое до не давних пор было к ним благосклонно.