Изыди

И Борис оказался тем ещё налимом. Прозвал я его так потому, что он весь вечер молчал. На самом деле я уже не злился, а только делал вид. Я сказал Борьке, что у него сейчас вырастут усы, как у налима. По мне, эта рыба хороша исключительно в консервированном виде. Борис сравнения не понял и продолжал молчать. Глеб всё так же потирал скулу, а я вспоминал Коляна с Вованом - справедливых детских рефери, которых мне сейчас так не хватало. Я извинился, обернул всё в шутку, но остался при своём: Лука был не прав, когда решил показать превосходство.

Борис достал вторую бутылку водки, мы начали её, и я с воодушевлением подхватил оставленный братом флаг вечернего занудства. Я кто, по-вашему, - ученик? А вы - апостолы? Был один такой, Первозванным звали. Пришёл на Русь проповедовать, дескать, новое учение. А поскольку был рыбаком, то и научил народ, на мою голову, ещё и этой забаве. То-то рыбаков в стране, как глистов в навозе. Плюнуть некуда, чтоб не попасть. Даром что ли водными просторами страна исчерчена вдоль и поперек! А слабо по воде аки посуху? А слабо души человеческие на солнце подвесить всем на обозрение или подцепить их, например, на тот же ваш грёбаный перемёт и попробовать в качестве наживки? На какую душу лучше всего клюет? А, может, для начала подкормить её, грешную? Высмеянный Учителем рыбак-апостол меня учить будет? Вот ещё!

Я занудствовал долго, хлеще, чем брат, который давно уже спал и наверняка наутро обо всём забудет. И Глеб с Борисом тоже забудут: для них это рядовой эпизод. Но не для меня. От всей этой фигни я надулся, как шар, и чуть не лопнул. А всё из-за желания пробить брешь в стене большинства. Безуспешно. Рыбак рыбака поддержит так же, как заботливый скотовод своё поголовье. Чёртовы рыбалки, зачем я только соглашался!

Но, несмотря на всё это, я любовался ими и думал: вот настоящее, вот идеальное. Идеальное нечто как достойная цель, которой не стыдно прихвастнуть, которую только и можно и должно ставить и достигать.

Каким бы ни было моё отношение к рыбалке, но слаженность друзей во всём, что касалось этого ремесла, вплоть до мелочей - выбрать снасти, амуницию, одежду, собраться в один миг и умчаться чёрт знает куда, - приводила меня в почти гипнотическое состояние...

Я подозревал про тёрки между Лукониным и братом. Все мои подозрения скатывались к покупке Виталием дорогого "Крузака"10 , который не давал покоя Глебу. На рыбалку мы ездили на машине брата, и Глеб, чтобы не проколоться со своей завистью, помалкивал, следуя известному правилу "а зовут меня Силантий с моей лошади слезантий". Мне вспомнились знакомые распри из истории Бориса про генерала с адъютантом, только наоборот. Соблазн воспользоваться был велик. Борис утверждал, что у генералов всё не так, как у остальных. Куда там - точно так же, и страсти всё те же. Человек не изменился за тысячу лет - почему он должен измениться за какую-нибудь жалкую пятилетку или две? Рассуждая таким образом, я попытался сработать на противоречиях, чтобы отвлечь внимание от себя. Типа я хитрый, типа старый приём "разделяй и властвуй" никто не отменял. Но безуспешно. Давнее соперничество по службе время от времени хоть и прорывалось в их мирскую жизнь, но за грань не переходило. Оба были рыбаками-фанатами, и на природе все рабочие моменты отступали на второй план. А Борис был удачным дополнением к ним, как будто дорисовывал окончательные штрихи к портретам обоих. И, повторюсь, то, что они втроём спелись, а я оказался вроде ненужного балласта, меня ужасно бесило.

Однажды на рыбалке Борис признался, что он никогда не ездил за границу.

– Отдыхал я как-то в Турции. Пляж - ерунда, одни камни. Из красивых баб только москвички. Остальные все местные. Но москвички потому и москвички: в Турцию едут, чтобы турка словить, да помоложе, - рассказывал Виталий, разжигая воображение.
– Лучше и не пытаться, если не хочешь турецкого ножа в печень. Москвички, сучки, к туркам липнут, как бубль гум к скамейкам в парке Горького, а наши ревнуют. Представляешь, за свою же соотечественницу нож в бок получить? Однако, в Таиланд за этим добром ехать надо. Или на Филиппины.

– Я тоже хочу на Филиппины, - замечтался Борис, вытаскивая из сетки очередного сазана, - никогда за границей не был.

– Ты бы ещё парочку жён заимел, и тогда точно можно забыть про заграницу. Тогда ты раб навечно, - подначивал его Глеб.

– Рыбу себе заберёшь. Отнесёшь жёнам - глядишь, и найдёшь приют у какой-то из них.

Через месяц после озвученных "мечт" Борьки Виталий с Лукониным протянули мне пачку денег:

– Передай Борису. На месяц в Таиланде отдохнуть ему хватит.

– Он не сможет отдать, - сразу предупредил я.

– Скажи, отдаст, когда сможет, - проявил брат великодушие, которого я от него никак не ожидал.

– А не сможет, так и не надо, - подтвердил Глеб.

Этот их странный поступок надолго выбил меня из колеи. Глеб не удивил (он любил красивые жесты, и шапка на лётном поле для одного друга рано или поздно должна была вылиться в Таиланд для другого) - меня поразил брат. Я увидел, как в нём впервые проявилось что-то, похожее на жалость, хотя Борис в ней и не нуждался. Но, ещё немного подумав, решил, что, скорее всего, это не жалость, а желание выглядеть покровителем. Этот жест у Витальки был оттуда, из детства.

То, что произошло после, никто предугадать не мог: поездка в Таиланд обернулась запоем Бориса. Милостыня должна запотеть в ладошке, а иначе может превратиться в пудовую гирю в руке дающего - попробуй удержи. Древняя еврейская мудрость.

Из запоя я выводил друга полгода. Я всерьёз за него испугался. Впервые увидел, как человек переживает крах всей своей жизни. Простая заграничная поездка превратила безработного философа, ничего слаще беременной женщины не желавшего, в дохлую камбалу, расплющенную не толщей родной стихии, а осознанием того, что жизнь прошла мимо, не так и не с теми.

– Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?
– решил я уточнить.

– А? Ты? Это ты про себя? А при чём здесь ты? Райская жизнь где-то там, но не здесь. Она там, где меня нет - вот что грустно, - комментировал Борис, запивая свой комментарий виски со льдом, купленным, между прочим, на мои деньги.

Когда я сказал про Бориса брату, тот спросил только одно:

– Руки у него сильно дрожат? Сетку вытащит?

Через год после Таиланда у Бориса случилось наследство, заняться которым он поручил мне.

– Всё что выиграешь, продашь. Заберёшь комиссионные и расходы - остальные привезёшь, и я хотя бы отдам долги, - сказал он.

Глава пятая

Алина, или Горе побеждённым

В отношениях с женщиной прошедшее время ничего не значит. Пусто. Ноль. Настоящее, здесь и сейчас, - вот закон женщин. Все попытки реанимировать прошлое они пресекают, руководствуясь исключительно инстинктом. Воспоминания у них всегда останутся воспоминаниями. Это закон женщины и того, кто сейчас с нею. Любые сентенции на тему "А помнишь, как мы с тобой... а ты любила меня хоть немного?" ровным счётом ничего не значат. Даже если бросаешь её ты. Нет-нет да и приходят в голову дурацкие вопросики типа: "А ты и правда любишь его?" И они только прибавляют злости. После такого вопросика обязательно будет женское жёсткое "правда" и отведённый в сторону взгляд. Интересно за этим наблюдать. Женщины всегда стараются показать серьёзность настоящего и полное безразличие к прошлому. У них это называется забвением. Прошлое у женщин стирается из памяти вчистую.

– Борис, вот мне интересно, а тебя когда-нибудь женщина бросала?
– не выдержал я и учинил-таки допрос-расспрос, после того как приятель расстался со второй женой.
– И вообще что ты при этом чувствуешь?

Наверное, что-то грызло меня изнутри. Мне хотелось найти себе оправдание, что есть индивидуум, который поставил бросание женщин на поток без всяких угрызений со стороны душевной субстанции, называемой совестью.

Борис элегантно уходил от моей попытки его уколоть:

– Я не бросаю женщин - я с ними развожусь после глубокого расхождения жизненных позиций. Но, как ты знаешь, я никого из них не забываю.