Книга чародеяний

Бесполезно спрашивать её, в какой ситуации, почему и когда – снова скажет про свою неизбежность. Бесполезно спрашивать, что он выберет – ей всё известно, и она промолчит. Арман и сам не знал, почему заговорил именно об этом: может, несмотря на все высказывания матушки Эльзы, продолжал верить и надеяться, что его выбор имеет значение.

– Будет, – неожиданно отозвалась пророчица. Её голос был сиплым то ли от волнения, то ли оттого, что она слишком долго говорила сегодня. Арман подался вперёд, из последних сил стараясь не выдать свою тревогу, но Эльза сама схватила его за руки и заговорила отрывисто, убедительно, горячо: – У тебя будет выбор, Арман Гёльди, и выбирать ты будешь между кровью и слезами. Что из этого прольётся, решать тебе. И только тебе. В этом твоя судьба…

– Конечно, я выберу слёзы, – пробормотал Арман. Кровь наверняка означала смерть, а слёзы… оплакивают кого-то, если смерть неизбежна, но всё же звучат не так зловеще.

Эльза фон Беккенбауэр медленно опустила глаза, словно не могла больше на него смотреть.

– Я знаю, – сказала она… с неприязнью. Арман отшатнулся, а может, это ясновидица оттолкнула его. Неужели слёзы хуже крови? Проклятое пламя, она ведь сама выражается загадками!

– Что за замок? Вы ведь знаете? – повысил голос Арман, потому что его уже теснили в сторону. – Это произойдёт здесь? Сегодня?

– Уходи!

– Матушка Эльза…

– Молодой человек, – с упрёком сказала старушка-ведьма с черепом в руках: она пила оттуда пунш. – Не шумите, не нарушайте порядок очереди. Вы уже спросили…

Арман отошёл, не столько повинуясь, сколько в поисках воздуха. У него внезапно разболелась голова, а на душе было и того хуже, но нельзя этого показывать – свои забеспокоятся, чужие насторожатся, он-то по-прежнему Гёльди и брат смертоносной Адель. Перед глазами мелькали чужие лица, украшения, бокалы и огоньки, но видел он совсем другое – отражение мёртвого писаря, тела под аркой в Дрездене, книгу, выпавшую из рук Арманьяка, прежде чем тот окончательно испустил дух… Арман прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Как он сумел превратиться в почти мёртвого человека? Почему его пробрала дрожь, когда он впервые услышал о книге? Что за ужасные сны преследуют его? Даже там, в проклятой деревне, все видели что-то понятное, ожидаемое… все, кроме него.

Эти вопросы были на самом деле не так уж связаны между собой, и Арман это понимал. Он не понимал всё остальное, не понимал, где кроются истоки его усталости и страха – тяжёлое ли это детство или приключения с книгой, а может, подступающая болезнь, а может, он просто всё придумал. Разговор с Эльзой явно был лишним: теперь Арман с трудом находил силы, чтобы прийти в себя и вернуться к остальным.

Адель отлично проводила время с Идой и Шоной, Кормак меланхолично потягивал виски брата, а Дарра так и не вернулся, увлёкшись другими гостями. Арман ненадолго подсел к ним. Во втором зале хоть было потише, и всё равно им не стоит оставлять Лотту и Бера надолго.

– Не люблю пророков, – буркнул Кормак. Дамы болтали о своём, и Арман решил, что второй О'Лири обращается к нему. – Зачем знать будущее? Ничего хорошего от этого нет.

– Согласен, – вздохнул Арман и покосился на столик. Он решил, что напьётся, раз уж ничего не может понять и поделать, но предпочёл бы горячее вино из первого зала.

Кормак больше ничего не сказал, но его лаконичность и так подводила черту под всеми глупостями, которые Арман успел натворить себе во вред. Кто его за язык тянул – и тогда, и сейчас? Он так ни к чему не подготовится, что бы его ни ждало! Может, Эльза и вовсе испугалась тени, какой-то мелочи… Нет, наговаривать на ясновидицу он не мог даже ради своего спокойствия, а размышлять сегодня – чревато последствиями. Кругом люди. Арман поднялся и с отточенной вежливостью проговорил:

– Мне очень жаль прерывать ваш разговор, но мы оставили друзей совсем ненадолго… Боюсь, они нас заждались.

Адель попрощалась с рыжими ведьмами в изумрудных платьях, которые ещё давали ей напоследок какие-то советы, Кормак не среагировал вовсе, а Дарра общался с кем-то в углу зала. Сестра ухватилась за предложенную руку, и Арман вывел её в коридор – пришлось обойти толпу, так и кружившую вокруг матушки Эльзы, будто падальщики над мёртвой дичью. Вообще-то выглядело жутко, и в другом случае Арман почувствовал бы жалость, но сейчас его отчаяние и бессилие перед неизбежным воплотились в этой женщине со спрятанным лицом – а все силы уходили на то, чтобы не ненавидеть её за дар, который она не выбирала. В висках назойливо пульсировала боль.

– А эта Эльза, она дело говорит, – пробормотала Адель, вспоминая свой опыт. – Пусть и очень туманно.

– Хочешь о чём-то спросить?

– Нет… нет, не хочу. Мне это не нужно, – решительно сказала Адель. Она убеждала саму себя, и Арман её не трогал: сейчас ему было важнее, чтобы сестра не переключилась на его кислую физиономию. Проклятое пламя, пора взять себя в руки, а то он расклеился, будто превращался в кого-то. Снова…

При воспоминании о мёртвом писаре замутило, но Арман всё равно взялся за бокал. Погружённая в свои мысли Адель ничего не заметила – ни его молчания, ни пары нелестных комментариев сзади. Но то сзади, а впереди уже виднелись знакомые лица, и Арман с облегчением понял, что они всё ещё радуют его: Шарлотта издали казалась совсем другой, но оживлённые жесты и мимика принадлежали, бесспорно, ей. Она увлечённо говорила что-то пану Михаилу, а тот слушал с неподдельным интересом, чуть вытянув шею и часто, мелко кивая.

– …вовсе не так. Время прилёта грачей зависит от погодных условий, а они, как вы знаете, переменчивы. Однажды я наблюдала за одним семейством… Вы когда-нибудь наблюдали за грачами? О, умнейшие птицы, я их так люблю! От них можно многому научиться.

Арман и Адель переглянулись и одинаково прыснули. Лотта узрела воочию своих кумиров и каким-то загадочным образом превратилась в Берингара, во всяком случае, пан Росицкий не мог вставить ни слова в поток её речи.

– Восхитительно! – воскликнул он один раз, когда Лотте потребовалось набрать воздуха. – Продолжайте, пожалуйста, очень интересно! Никогда не думал, что мы столького не знаем о птицах.

Берингар и пани Росицкая представляли собой ещё более диковинное зрелище: стояли рядом и молча пили. Они не разговаривали друг с другом и смотрели в разные стороны, и всё равно создавалось впечатление, будто между ними протянута какая-то связующая ниточка. Как между двумя сильными людьми, каждый из которых думает о своей ноше.

Все четверо обрадовались возвращению Гёльди.

– Девчата! – встрепенулась пани Росицкая. Она тряхнула рыжей гривой, широко улыбнулась и перестала напоминать сосредоточенного Берингара. – Хотите, я вас кое с кем познакомлю? Есть тут одна славная женщина, я у неё в своё время училась основам знахарства… Она редко посещает подобные встречи в силу возраста, так что ловите момент.

Адель и Шарлотту объединило благоговение перед пани Росицкой, и они направились вслед за ней плечом к плечу. Что ж, вопрос безопасности решён. Не успел никто из ребят и слова сказать, как пан Михаил поманил их рукой – он тоже довольно быстро сделался серьёзным.

– Вы что-то узнали? – тихо спросил Берингар.

– Да, узнал, – заторопился пан Росицкий. Он нервно мял в руках яблоко. – Кое-что намечается. Так говорят… Я услышал от Джеймса Дерби… будто собрание назначено совсем скоро.

Пусть Арман и ожидал чего-то подобного, пусть надеялся, события развивались слишком быстро: он не успевал воспринимать их, и каждая последующая новость с гулким стуком ударялась об стенки мозга и отскакивала. Мол, хватит на сегодня, ты не можешь держать в голове ещё больше.

– О судьбе книги? – уточнил Берингар.

– Да. И я считаю, что…

Арман прослушал следующую фразу – у него на какое-то время заложило уши. Видимо, что-то отразилось на лице, потому что вскоре собеседники спрашивали с беспокойством: