Книга чародеяний

– «Вероятно», – пробормотал Милош, недовольный этой репликой. – Не знаю, как другие, но я в этом уверен абсолютно точно. Как можно не заметить, что из тебя что-то вытащили, простите за вульгарность?

– Не все чувствуют магию так же тонко, как ты, Милош.

– Спасибо, – мрачно отозвался Милош. – Потрясающее умение, а какое полезное.

– Стойте… – снова прохрипел Арман. Они прекратили препираться и дружно посмотрели на него сверху вниз. – Вы говорите, не работают ключи, зеркала. Наверняка территорию замка… просто задело взрывом. Это же был выплеск магии, как Адель… ну и не только Адель… разве нет?

– Такое объяснение вероятно, – осторожно сказал Берингар. Он упрямо придерживался слова «вероятно», потому что не мог знать наверняка, да и Милош ворчал только для вида. – Может быть, это временный эффект. Как и то, что магию потеряли люди, находившиеся в замке…

– Это пройдёт, – с глупой уверенностью сказал Арман. – Их просто оглушило. Нас, вас… Готов поспорить, снаружи всё в порядке.

– Если бы ключи работали извне, к нам бы кто-то уже пришёл, ведь оставившие пост стражники уходили не в пустоту, – возразил Берингар. У Милоша тоже нашёлся довод против:

– А я думаю, что такой всплеск не могли не заметить сильные ведьмы. Знаешь, как чутко они реагируют на подобные вещи? Странно, что никто до сих пор не заявился с воздуха… ну, Бер то же самое и говорит.

– Вы ошибаетесь. Они просто не знают… Снаружи никто ничего не знает.

Это плохо, думал Арман. Снаружи никто ничего не знает, но все могут колдовать, он не сомневался, не мог заставить себя усомниться. Значит, Адель по-прежнему в опасности, и не она одна. Хартманн не получил книгу и никогда не получит, но не помер же он от этого, не утратил свой дар… И наверняка скоро узнает о случившемся, если не уже. Сбежали пруссаки.

– Готфрид среди них был?

– Был, – ответил Берингар, поняв, о чём речь. – Вы знакомы?

– Это его люди. Они успели уйти. Он всё знает…

Арман замолчал, он был пока не готов говорить о Хартманне. Выражение лица Милоша было испуганным, и он даже не полез с расспросами.

– Я обсуждал случившееся с советом старейшин и другими магами. Некоторые полагают, что наш дар вернётся. Некоторые ни на что не надеются, но тоже уверены, что проблема коснулась только замка Эльц. Время покажет, кто прав, – рассудил Берингар, глядя куда-то вниз. До Армана дошло, что один из них больше не слышит заговорённых пуль, а второй – магических следов. Каково это? Похоже ли на тот ужас, что он испытал, когда не мог превратиться? Нет, слишком уж спокойно они сидят… Арман вовсе не желал друзьям дурного самочувствия, он лишь убеждал себя, что всё не так плохо, что способности ко всем вернутся, нужно только подождать. Не мог же он одной своей волей, одним словом, одной каплей крови уничтожить колдовство как таковое.

– Так значит… – неуверенно начал Милош. – Ты был им, верно? С самого начала?

– Да, – сказал Арман. От того, что он отвечал на вопросы, а не исповедался сам, было немного проще, но только немного. Милош издал какой-то странный звук, словно собирался присвистнуть, но передумал под укоризненным взглядом Берингара.

– Не могу поверить… Я не замечал, что всё это время говорил с тобой. С тобой!

– Так было нужно, – тихо отозвался Арман. – Прости.

Давно он мечтал сказать эти слова. Дальше Милош должен был разозлиться, обидеться, расстроиться, на худой конец… выйти и хлопнуть дверью. Вместо этого Милош переспросил с недоверчивым ужасом:

– Это ты извиняешься?!

– Конечно, – нахмурился Арман. Чувства как притупились, так и не приходили в норму, и он был просто недоволен тем, что разговор идёт не по задуманному плану. То, что Милош не разозлился на него, не радовало, а казалось неправильным. Он ведь должен разозлиться. Это то, чего Арман заслуживает. – Конечно, ведь это я тебя обманывал… я обманывал всех, но больше всего – тебя.

Милош только головой покачал. Они абсолютно не поняли друг друга: Арману казалось, что он виноват во всём, в первую очередь – в обмане, в каждой фразе, где он не выдавал себя, и даже в ложной смерти; Милош был уверен, что провинился в разы больше, ведь он за несколько недель не смог разглядеть в собеседнике собственного друга и как-то помочь ему.

– Так было нужно, – повторил Арман. – Не вини себя. Я же специально делал так, чтобы никто не догадался…

– Кое-кто вон догадался, – буркнул Милош, поглядев на Берингара. – Но это ведь не твоя вина.

– Почему ты так уверен?

– Потому что… извини, ты себя в зеркало видел?

Не видел, а если б посмотрел – пришёл бы в ужас. Он страшно исхудал, потому что почти ничего не ел и вдобавок тратил много сил на поддержание облика; и без того бледная кожа казалась прозрачной, глаза запали, чёрные волосы отросли ещё больше и лежали на плечах. Именно поэтому, не говоря о прочих причинах, в головы друзей даже не закралась мысль о настоящем предательстве Армана: он очевидно был жертвой, а не злодеем, что бы ни считал сам. Злодеи так себя не загоняют, они действуют чужими руками.

– Если бы я себя выдал, он бы убил Адель, – просто сказал Арман. Ему даже не было тяжело, и эта странная пустота позволяла объясняться едва ли не с лёгкостью – слова и слова, подумаешь. – Или кого-то ещё. Он может, я знаю наверняка. Подумаешь, сестра… Разве что… может, Адель бы ничего не было, она ведь сильная ведьма. Бер, скажи… с ней ведь ничего не случилось бы? Только не ври. Я должен знать, если всё это было зря…

– Не могу знать, – ответил Берингар, не глядя ни на кого из них. – Я был бы рад утешить тебя, даже таким образом, и не стал бы скрывать правду, но я действительно не знаю. Во сне мы все уязвимы.

– Ладно, – послушно отозвался Арман. – Неважно. Но он мог достать и других… чтобы я не сбежал… Вы знаете, это всё так глупо. Сейчас ясно, что я просто последний дурак.

Другим ясно не было, и они молча ждали. Арман начал рассказывать, изредка делая паузы, чтобы попить воды, и глядя строго перед собой – между слушателями. Он говорил о письме Хартманна, о том, как они встретились в посольском доме, о том, как тот шантажировал Армана. Он говорил о том, как читал, запоминал и заучивал чужую биографию, вживался в чужое тело, выходил за пределы собственного дара, чтобы создать точнейшую копию – что на вид, что на слово. Он говорил обо всём, не задумываясь, повторяя те эпизоды, которым Берингар и Милош сами были свидетелями; иногда он забывался и путал себя с послом, иногда пересказывал один и тот же разговор дважды, как если бы отчитывался перед ним сейчас.

Армана не перебивали, и он не знал, какое впечатление производят его слова, пока не посмотрел в лица слушателей. Милош уже десять минут таращился на него широко раскрытыми глазами, в которых читался только ужас.

– И ты ещё думаешь, что в чём-то виноват? – воскликнул он, не дождавшись конца рассказа. – Нет, Арман… Если б ты мог стоять на ногах, я бы тебе треснул, но не за то, что ты думаешь.

– Конечно, виноват. Я врал…

– Да кто не врал! – перебил Милош, он почти сорвался на крик. – И дурак всё-таки я… И тебе повезло с тем, что я дурак. Очень повезло…

Берингар долго молчал, созерцая что-то невидимое в углу кровати. Когда его окликнули, он процедил сквозь зубы какое-то немецкое ругательство, потом встал и бесцельно пересёк комнату. Милош обернулся через плечо, а Арман приподнялся на локтях как раз вовремя, чтобы увидеть, как следопыт разносит в щепки ветхий стул. Ногой.

– Ого, – сказал Милош. Берингар ещё какое-то время постоял в стороне, больше обычного напоминая статую, потом вернулся и сел на место.

– Прошу прощения, – ровным голосом сказал он. – Что было дальше?