Книга чародеяний

— Мама хотела передать тебе, что сделала всё, что могла, — спокойно рассказала Барбара. Она была похожа на Берингара: такая же светлая, невозмутимая и абсолютно бесчувственная, особенно когда бралась за дело. Донести сообщение до Адель Гёльди явно было делом. — Ей кажется, что ты можешь не знать всего и поминать её недобрым словом… В общем, мама говорит, что пыталась достучаться до старейшин и после смерти твоих родителей предлагала забрать вас с братом домой. Ей не позволили, и это не оправдание, но исход событий.

— Мы могли расти вместе? — растерялась Адель. Будь она в силах — разозлилась бы, но это всё ещё представлялось невозможным. — Но почему не разрешили? Ведь колдуны…

— Должны держаться вместе, это так. Но ты ведь знаешь, что старшее поколение точит зуб на Анну Гёльди, — пожала плечами Барбара. — Чем ближе к охоте на ведьм, тем сильнее у них пунктик насчёт безопасности таинств. Всё наше сообщество — таинство, и, даже если твоя родственница не виновата или вина не целиком лежит на ней, таинство едва не нарушилось в тот раз.

— Можно подумать, только с ней такое случалось!

— Вовсе нет, — мягко возразила Барбара. — Но обида перекидывается на потомков, обида и страх. Они больше боятся, чем ненавидят, понимаешь? Боятся пыток и судов, боятся, что на потомках Гёльди лежит проклятие. У других ведьм не было уцелевших детей, или те сами отказывались от своего наследия. Вы умудрились всё это сохранить… Если честно, я восхищаюсь вашей с братом силой воли. И ваших родителей, и их родителей.

Адель не нашлась с ответом: восхищение — последнее, что она привыкла слышать применительно к своей фамилии. Барбара говорила правду, не оправдывая старейшин и судей и не обвиняя ни Анну, ни Адель.

— Это всё, что ты хотела сказать?

Прозвучало резковато, но иначе Адель не умела. Барбара ничуть не смутилась:

— Пожалуй, что да. Мама не просила прощения или что-то в этом роде, она только хотела передать.

— И давно?..

— В замке случай был неподходящий, а передавать это через Лауру было бы нечестно.

Адель нервно усмехнулась: она прекрасно знала, что через какое-то время Барбара найдёт Лауру, и внучка Хольцера определённо потратит не меньше часа, жалуясь на свою напарницу. Что тогда скажет Барбара, не пожалеет ли она о том, что была так добра с Гёльди? Хотя она знала с самого начала, что между ними пробежала кошка… Барбара не из тех, кто забывает чужие ссоры, если б она была в обиде — нашла бы способ не выполнять просьбу матери.

— Знаю, ты думаешь, что это ничего не изменит, — Барбара задумчиво глядела в огонь. В отличие от многих, она не кокетничала, не волновалась и не накручивала на пальцы пряди волос, просто стояла квадратной статуей и говорила, когда то было необходимо. — Может, и не изменит… В любом случае, сказанное должно быть сказано, а сделанное — сделано. В итоге ты всё равно оказалась здесь, пусть и без помощи моей мамы.

— Спасибо, — на всякий случай ответила Адель. Она не чувствовала ничего, похожего на благодарность, но всё-таки больше не держала зла на Юлиану Краус: ей ли не знать, каковы на вкус бесплодные попытки. Барбара кивнула и отошла, и больше они не виделись.

Адель перевела своё внимание на Катаржину, пляшущую вокруг костра, и пыталась думать. То, что она услышала, никак не укладывалось в голове. Ладно, попытки Юлианы помочь маленькой ведьме, на горе она очевидно ни на что не могла повлиять… в тот раз вообще собрались самые неприятные особы, а пани Эльжбета никогда не заведовала допуском… Потрясало другое. Барбара восхищалась тем, что Адель и Арман не отказались от своей магии и продолжали что-то делать, болтаясь на грани двух миров, не принятые ни в одном из них. Разве это достойно уважения? Им-то всегда казалось, что они едва сводят концы с концами, и речь не столько о деньгах, сколько о жизни. Изгои-одиночки, неприкаянные дети на границе… Оказалось, со стороны это вызывает уважение, а не приступы отчаяния и паники.

Адель не знала, что именно имела в виду Барбара, и невольно подменяла понятия: ей не приходило в голову, что собеседница говорила об упрямстве, о той внутренней силе, которая позволила им жить и выживать в ожидании момента радости, который мог и не наступить вовсе. В голове всё спуталось, и тут её снова схватили за плечо.

Такое уже было — Адель по ошибке принимали за другую ведьму и быстро отпускали. Теперь ладонь не спешила никуда деться, а потом и вовсе надавила на плечо, заставляя повернуться.

— Ну, как ты?

С большим трудом Адель всё же вспомнила имя Марины: от этого отвлекали высокие груди и соблазнительные изгибы тела итальянки, а также волны вьющихся волос, которые щекотали кожу — в отличие от Барбары, она подошла слишком уж близко. Всё это заставило Адель ощутить неуютную дрожь: возможно, будь она мужчиной, она бы почувствовала кое-что иное, но так её с головой захлестнуло желание отойти как можно дальше.

— Неплохо, а почему ты спрашиваешь? — Адель уже не знала, чего от неё ждут, и задавала первые пришедшие на ум вопросы. Марина расхохоталась, запрокинув голову:

— Неплохо! Я надеялась, ты будешь больше благодарна, подруга моя!

С каких пор они стали подругами, Адель уточнять не стала. Марина явно намекала на то, что в прошлом уступила ей своё место, поэтому Адель сказала:

— Лучше, чем я ожидала. Гм… спасибо за то, что уступила. Вряд ли бы я попала сюда в другом случае.

— Вряд ли, — возмущённо фыркнула Марина, демонстрируя свою манеру повторять чужие фразы скептическим тоном. Адель с удивлением услышала в этом себя. — Не «вряд ли», а именно так ты и попала! Я сразу почувствовала, что тебе это не помешает… А книга — такой шанс.

— Ты жалеешь? — вырвалось у Адель.

— Конечно, — Марина не скрывала ничего, и она до сих пор была чудовищно близко. — Я тоже хотела развлечься, но есть те, кому это нужнее. Ясно же, что у тебя не было иных шансов познакомиться с ведьмами. Хоть какая-то старая карга должна была наплевать на то, что там делала или не делала твоя бабка!

Не бабка, а прабабка, и не старая карга, а пани Росицкая. Всё это Адель оставила при себе, понимая, что на месте Марины она бы проигнорировала и не такие мелочи. Удивительно, однако, получается: никто им никогда не помогал, но все всё знали и понимали! Марина с первого взгляда раскусила, что Адель надо на гору, хотя та и сама не ожидала такого исхода, Барбара и её мать и вовсе преисполнены нереализованной благодати… Адель размышляла с незнакомым ей доселе равнодушием. На фоне чужих эмоций её злость казалась такой маленькой, такой… надоевшей, что испытывать её не оставалось никаких сил.

— Вижу, тебя начинает отпускать, — сказала Марина прямо ей в ухо и снова засмеялась. — Пора развлечься! Ты же не девственница?

— Что-что? — Адель действительно не расслышала, она смотрела на Катаржину. Младшая Росицкая уже успела завести несколько подруг и в присмотре явно не нуждалась, где бы ни носило её мать.

— Не девственница, спрашиваю?

— Н-нет, — Адель с вызовом подняла голову, словно это что-то решало. Она и подумать не могла, что неприхотливый француз, с которым она с пьяных глаз разделила постель, окажется так к месту… Для него это была прихоть хмельного мужчины, для неё — робкая надежда на отношения и брак. Такая же, впрочем, глупая надежда, как хранимый в шкатулке дома любовный камень. Адель с усмешкой вспомнила о том, как пыталась разжечь в себе пламя любви к плохо знакомым мужчинам, чтобы выйти замуж и освободить от себя Армана… Какая же дурость! И она ещё считала это благородным поступком. Точнее, так считал бы брат. Если б знал…