Книга чародеяний

— В их завтраке нашли раскрошенные иглы. То ли они были отравлены, то ли ободрали девочкам горло, в этом никто сейчас не сходится. Иглы, конечно, наводили на мысли о ведьме… но это была не она.

Катаржина осторожно заметила, что этого никто не знает наверняка. Адель согласилась, думая о другом: в её голове одна за другой вспыхивали картины всего, что было с Анной потом. Вот уж где свидетелей хватало с лихвой! Унизительные и изначально несправедливые судебные процессы, пытки на дыбе, вырванное признание в сговоре с Дьяволом… Того, что она созналась в ведьмовстве, было недостаточно: до тех пор, пока не упомянут главный враг господень, люди не могли успокоиться, и это говорило о том, что для них магия в первую и единственную очередь является препоной для Бога, и уж потом, при случае, магией.

Дочери Чуди не умерли, что также не стало смягчающим обстоятельством для Анны. Адель рассказала и о том, что на момент отравления иглами Анна уже не работала в доме — настолько сильно её хотели обвинить, что вспомнили о порче, которая насылается издалека. Катка оказалась внимательной слушательницей и перебивала лишь тогда, когда ей было, что сказать, но от этого не становилось проще. Какая вообще разница, кто прав, а кто виноват? Судебный процесс вокруг Анны взбудоражил умы, которые только начали затихать, и крайне невовремя. Ей никак не могли простить этой тревоги, злилась Адель, а на девчонок, тем более выживших, всем было плевать с самого начала, не говоря уж о Мельхиоре и о настоящем магическом потенциале Анны.

Непростой разговор оборвался, когда вернулась пани Росицкая. На фоне ярких огней и собственных переживаний Адель не сразу поняла, что с ней не так: матушка Милоша была теперь не в платье, в котором поднималась на гору. Завёрнутая в роскошную ткань, похожую на лисью шкуру, она была словно… Проклятое пламя, на пани Эльжбете не было ничего, кроме собственных распущенных волос!

— Ну, девчонки, — старшая ведьма подмигнула и улыбнулась. — Теперь ваша очередь.

***

Ужинать решили в столовой. У Армана никогда в жизни не было столовой, но он не чувствовал себя ни беглым нищим, ни деревенским увальнем — просто повторял за всеми. В доме Росицких не было особенных правил: тарелки можно ставить так, как заблагорассудится, если неудобно вилкой — мясо есть руками, пить вино из кружек для компота, а компот — из бокалов для вина. Столовая, всего лишь комната со стульями и столом, была совмещена с гостиной, так что совсем рядом были и настенные картины, и книжные шкафы, и загадочные секретеры, и ещё много мягких кресел. Коты неотступно преследовали людей, просясь то на руки, то просто покушать, а самые независимые из них, напротив, гордо уходили в другую комнату, едва завидев на пороге человека.

— Как вы кормите всех этих зверей? — заинтересовался Берингар, помогавший носить тарелки.

— Обычно они сами едят, что захотят, — пожал плечами пан Росицкий. Он возился с заманчивого вида бутылками и готовил маленькие разноцветные бокальчики на отдельном столе. — Многие охотятся на улице, а к нам заходят разве что молока попить или погреться в холодную погоду. Не знаю уж, почему они нас так любят…

— Это отчасти объясняет, почему в людском мировоззрении коты и кошки крепко ассоциируются с колдовством. Скорее всего, ваш дом как средоточие мощнейшей магии во всей Праге является для них своего рода магнитом, — отдохнувший Берингар говорил много и как по писаному, и Арман сообразил, что довольно давно этого не слышал. С другой стороны, витиевато и многословно распоряжаться во время погони — это по меньшей мере неуместно. — Правда, вы упоминали, что бабушка ещё сильнее, и я удивлён, что все коты не собрались у неё.

— А у бабули какая-то реакция на кошачью шерсть, — сказал Милош и рассмеялся: — Однажды бабушка чихнула, ну и… все коты разлетелись… Арман с ней уже знаком, он может себе это представить.

— Так говоришь, как будто сам всё видел. Тебя там не было, — послышалось с порога. Обернувшись, Арман увидел последнего члена семьи Росицких, которого ещё не встречал: старший брат Милоша походил на отца и внешностью, хоть и казался более плотным, и скромным характером, оставившим на лице отпечаток вежливой сдержанности. — Добрый вечер… Если вы не возражаете, я бы присоединился.

— Вы у себя дома, — напомнил Берингар. — Всё так, как должно быть. Позвольте представиться…

И получасовых торжественных представлений всей команды, включая себя самого, Арман тоже давно не слышал. Корнель поначалу немного стеснялся, видимо, наслушавшись чего-то не того о боевых напарниках своего брата или просто обалдев от Берингара, но Милош отвлёк его разборками по поводу бабушкиного дома. Младший брат утверждал, что бабушка чихнула так, что вся Прага стояла на ушах. Старший возражал, что всё было не так уж страшно и чих не вышел за пределы двора, что до ушей — Милош запомнил это, потому что в тот же самый день матушка драла ему уши за какую-то провинность. Со скоростью человека бессовестного и беспринципного, Милош тут же переменил тему разговора.

Через какое-то время все беззаботно ели и болтали за столом. Пани Росицкая постаралась, чтобы гости не остались голодными и в то же время оценили все прелести чешско-австрийской кухни: мясо тонуло во вкуснейшем соусе, печёная рыба приятно отдавала тмином, несколько видов сырных и картофельных блюд соблазняли своим запахом и внешним видом. Что-то из них называлось милым заковыристым словцом «кнедлик», но Арман прослушал, что именно. С таким снаряжением можно было беседовать до глубокой ночи, чем они и занялись с полной самозабвенностью.

— И где вы были потом? — заинтересовался Корнель, выслушав во всех подробностях впечатления от дома мадам дю Белле. Как оказалось, иногда они работали вместе, и Корнелю было страшно интересно, какова госпожа посол в домашней обстановке. Точно такова же, грустно подытожил он по результатам разговора.

— В Брно, если я не ошибаюсь, — с усилием выговорил Берингар. Милош не выдержал и прыснул, нечаянно пролив соус мимо картошки:

— Нормальное название! Это ты ещё Йиндржихув-Градец не слыхал!

— Куда? — вежливо ужаснулся Арман. В это время Берингару очевидно надоели славянские издевательства, и он, нанизав себе на вилку ещё мяса, будничным тоном начал сыпать названиями на немецком. Арман чистым случаем знал, что он перечисляет города и природные объекты, но всё равно хмыкнул. Корнель поперхнулся, пан Росицкий восхитился, Милош скорчил страшную рожу и закатил глаза.

— …а также Баден-Вюртемберг, — закончил Берингар. — Что-то мне подсказывает, что ты бы это не выговорил с первого раза, Милош.

— Вот за что я не терплю немцев, — Милош угрожающе закачался на стуле. — Вот за это самое…

— Не ссорьтесь, — взмолился пан Росицкий. Он прекрасно знал, на каких поворотах заносит младшего сына.

— Мы не ссоримся, — невозмутимо ответил Берингар. — Мы ищем мировую справедливость, если она хоть где-нибудь есть. Арман, поделись перцем, пожалуйста.

После перца и ещё нескольких политических стычек перешли к стычкам магическим, а заодно к новым напиткам. Настойка на основе забродившего сливового сока была бережно изъята из секретера и водружена на стол. Арман давно не пил хорошего алкоголя, поэтому сливовица пришлась ему по вкусу. Наслаждаясь напитком, лёгким туманом в голове и приятной безответственностью, вызванной отсутствием книги, писаря и Адель, он откинулся на спинку стула и лениво прислушивался к разговорам остальных. Корнель носил посуду обратно, предварительно заверив гостей, что они тут на правах отдыхающих и помогать не обязаны, пан Росицкий тоже ходил туда-сюда, но в поисках десерта — пани Эльжбета не сказала, уходя, где она припрятала сладкое. Арман понял, что они втроём впервые остались друг с другом, не связанные рабочими обстоятельствами, но, кажется, ни Милош, ни Бер не придавали этому особого значения — они разговаривали так же, как и всегда, с одной лишь разницей: все уже были пьяны.

— Где-то там ша-абаш, — зевнул и потянулся Милош, разглядывая муху, бьющуюся в абажур. — Наверное, мама уже кого-то сожгла. Ну, знаете, они иногда прыгают через костёр… всякое случается… С Адель ничего не случится, ей костёр нипочём, я за Катку переживаю. Это моя сестра, Бер, если ты её не видел.

— Первый шабаш?

— Ага. Уверен, эта девочка семью не опозорит!

— Всегда было интересно, как они понимают, что пора, — задумчиво сказал Берингар. Он тоже смотрел на муху, потом, почувствовав на себе странные взгляды, опустил голову. — Готов признать, что я чего-то не знаю.