Корни ненависти

Первого ноября отмечался День поминовения усопших. В этом месяце наступил черед нашей семьи звонить в церковные колокола – к мессе, в знак чьей-то смерти или для молитвы.

В этот день в деревне было принято звонить каждые три часа в память об ушедших, поэтому мы с Германом взяли большой железный ключ и направились в сторону колокольни. Отперев церковную дверь, поднялись по винтовой каменной лестнице. Наверху было тесно и небезопасно: к колоколу вели всего несколько старых досок. Перед нами грозной черной громадой вырисовывались холмы, а желтоватый свет уличного фонаря едва освещал близлежащие крыши.

Дальше – только непроглядная ночная мгла.

Мы с Германом молча принялись звонить в колокол, как учил нас дедушка. Оглушительный звон тяжелого металлического языка над нашими головами на несколько минут успокоил мои мысли – то, чего мне так не хватало в те мрачные дни. Ни о чем не думать.

– Помнишь, как много лет назад он учил нас рисовать солнце? – спросил Герман, когда мы отпустили веревку, и кивнул на северную стену колокольни.

Я совсем про это забыл. Приглядевшись, смог различить грубые очертания маленького солнца.

«Смотрите, мальчики, хочу вам кое-что показать, на случай если однажды меня не станет», – сказал нам дед одним жарким августовским утром на этой самой колокольне. Снаружи под безоблачным небом комбайн убирал спелую пшеницу.

«Почему вдруг тебя не станет? – выпалил я, не подумав. – Мне не нравится, когда ты так говоришь!»

Герман с дедом терпеливо дождались, пока я замолчу.

«Думаю, дедушка хочет раскрыть нам семейную тайну, вроде той, где на Сан-Тирсо растут горные травы для чая», – предположил Герман, более рассудительный из нас двоих.

«По семейной традиции, эта тайна передается, когда наступает наш черед звонить в колокол, – сказал дед, почесав затылок. – Только не говорите соседям. Здесь, на камне рядом с колоколом, есть крохотный рисунок. Думаю, это солнце. Дедушка Сантьяго рассказал о нем моему отцу. Похоже, для него это имело большое значение».

«Тот, который ушел, когда твоему отцу было десять?» – спросил я.

«Он самый. Отчего-то ему казалось важным сообщить нам про этот цветок или солнце. Я был маленьким, когда отец привел меня сюда, и не обращал особого внимания. Не помню, как точно отец его называл: бабушкино солнце или бабушкин цветок. Говорил, что он защищает Вильяверде. И что так принято в нашей семье испокон веков».

С тех пор, когда наступала наша очередь звонить в колокол, мы с Германом поднимались по ступеням башни и время от времени повторяли ножом высеченные в камне линии, если видели, что они исчезают под слоем пыли.

Я взглянул на экран телефона. Время текло неумолимо, и я решил сменить тему.

– Ты знаешь Бельтрана Переса де Аподаку? Он твой коллега, недавний выпускник.

– Да, мы пару раз пересекались в суде. Почему ты спрашиваешь?

– Расскажи мне о нем.

– Молодой волк, голодный, прыткий. Еще совсем зеленый. Ему пока не хватает хитрости, которая приходит с опытом, но он научится. Я в этом уверен. Мы неплохо ладим.

– Ты со всеми неплохо ладишь… Скажи, а ты устроил бы его к себе?

Мой брат на мгновение задумался.

– Нет.

– Почему? Думаю, у него блестящее будущее.

– Наверняка, – ответил Герман. – Но я нанимаю только честных людей и всегда придерживаюсь этого правила. Хочу, чтобы меня окружали этичные коллеги. С годами учишься видеть людей насквозь, если понимаешь, о чем я.

– Прекрасно понимаю. Ты мне очень помог. А теперь пойдем вниз, меня сегодня ждут еще кое-какие дела.

– Ты его подозреваешь?

– Он добровольно сдал образец ДНК наряду с другими жителями Угарте, и мы не нашли совпадений. Похоже, он не убивал Матусалема. Нет, я просто пытаюсь составить более полное представление о нашем главном подозреваемом, – объяснил я.

– Значит, ты намерен и дальше вести дело «Повелителей времени»?

– Кому-то ведь нужно этим заниматься.

– Неужели, кроме тебя, некому?

– Знаю, это наносит тяжелый урон нашей семье… – начал я.

– Если попадаешь в эпицентр урагана, в конечном итоге он уничтожит все вокруг тебя, – прервал брат. – Почему из всех профессий, из всего, что ты хорошо умеешь делать, ты выбрал работу в отделе уголовных расследований, Унаи?

– Кто-то должен защищать людей, – повторил я. – Возможно, это у меня в крови. Дедушка много лет был мэром Вильяверде. Он принял эту должность, когда другие не захотели, потому что чувствовал ответственность. Именно так он нас воспитал. Ты занимаешься тем же самым, что и я, только из своего кабинета: помогаешь людям. Домашнее насилие, незаконные увольнения…

– Я не ношу оружие или бронежилет, вот в чем разница. И был бы только рад, стань ты юристом.

Не имело смысла объяснять ему…

– Давно хотел спросить тебя кое о чем, – сказал я вместо этого. – Извини, что сую нос в твою личную жизнь, но сложно не заметить, что последние два года у тебя никого нет. Ты поставил жизнь на паузу, ожидая, пока я не брошу уголовный розыск?

Он не ответил.

– Поэтому? – настаивал я. – Ты боишься за потенциальных возлюбленных?

– Я такого не говорил. И не виню тебя в том, что произошло, но…

– Но ты так думаешь, – заключил я.

Из-за меня брат стал монахом. Он всегда очень любил детей и души не чаял в Дебе. Я знал, что он мечтает о собственной семье. И ждет, что я уйду с работы.

Мы молча спустились с колокольни, не горя желанием разговаривать. Я зашел к дедушке домой, чтобы взять корзину с разрезанными на четвертинки яблоками. Не найдя старых газет, воспользовался листами бумаги, на которых дочка рисовала целый день. Они с Альбой еще спали. Я прокрался в комнату, поцеловал обеих в лоб и тихо спустился по лестнице.

* * *

Я вошел в дедушкин сад с корзиной яблок, завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой: дед всегда так делал перед тем, как предать их земле. Затем взял мотыгу и принялся рыть яму под огромной грушей. Уличный фонарь заливал мне спину золотистым сиянием, бросая тень на могилу, которую я копал.

Бабушка иногда вскользь упоминала о римских монетах, однажды найденных ее отцом во время пахотных работ. В детстве я слышал тысячу похожих историй, одна невероятнее другой. Про зарытые две тысячи лет назад маленькие мешочки из дубленой кожи. Про обнаруженные крестьянами сокровища, которые те передавали властям, а зачастую и нет. В музеях было полно мелких находок: монеты, керамика, другие археологические ценности.

В детстве мы с Германом месяцами искали мешочки с монетами. Рыли повсюду ямы и в порыве оптимизма даже накопили на металлоискатель, гипотетически призванный облегчить нам работу. Потом мы выросли и забыли о сокровищах, сокрытых под землей. Все погребенное казалось инертным и тусклым. Мы усвоили разницу на собственном горьком опыте.