Корни ненависти
Шрифт:
Я пожал плечами: возможно, то, что мне казалось само собой разумеющимся, не было столь очевидно для остальных.
– Он долгожитель. Сколько себя помню, он всегда был старым. Всегда в одной поре. Полон энергии. И хотя в последние недели начал ходить с тростью, вряд ли она ему нужна.
Я подозревал, что после того, как Игнасио напугал его в Лагуардии, дед решил носить с собой трость в качестве средства защиты. Но когда я спросил его об этом, он сделал вид, что не понял меня.
– Был бы рад с ним познакомиться, – сказал Яго.
По пути в старую часть города нам встретилось
Войдя через металлические ворота, мы увидели только пораженную молнией секвойю, которую кто-то превратил в скульптуру. Не было слышно ни радостного щебетания Дебы, переодетой эгускилором, ни дедушкиного: «Попалась, плутовка!»
– Унаи! – крикнул Яго. – Вызывай «скорую»!
Он бросился к распростертому на земле безжизненному телу дедушки.
Я остолбенел, тупо глядя на них, как на пришельцев из другого мира.
Мой друг проверил пульс на шее у дедушки, окровавленный берет которого валялся у моих ног. Я его не поднял.
– Остановка сердца! Ради бога, Унаи, вызови «скорую», ему срочно нужна помощь!
Но я не реагировал. Дед лежал неподвижно. Деба исчезла.
Отстраненным взглядом я наблюдал, как Яго со знанием дела расстегнул дедушкино полупальто и начал ритмично надавливать ему на грудь. Затем он распрямил его шею, зажал нос и вдохнул в рот воздух. Раз, пауза. Второй раз.
– Унаи, очнись, наконец! Иди сюда! – в отчаянии крикнул Яго.
Но я был не в силах пошевелиться.
Открыв рот, я, к своему ужасу, обнаружил, что ко мне вернулась афазия Брока. Я не мог произнести ни слова.
Яго продолжал делать искусственное дыхание, но дедушка не реагировал. Тогда Яго сел на него сверху, нажимая на грудную клетку всем своим весом.
– Унаи, – заговорил он другим тоном: спокойно, тихо, как с ребенком. – Унаи, подойди ближе. Сделай шаг. Всего один шаг.
Я безотчетно повиновался. Мое тело откликнулось на отеческий голос. Правая нога выдвинулась вперед.
Яго продолжал вдувать воздух изо рта в рот. Я осознавал происходящее, но это было все равно что смотреть фильм в кинотеатре, не имея возможности выйти из зала.
– Очень хорошо, Унаи, – повторил тот же голос, который меня так успокаивал. – Теперь еще один шаг. Подойди ко мне.
Моя левая нога повиновалась. Еще один маленький шажок. Достаточно близко, чтобы увидеть желто-зеленое, безжизненное лицо дедушки. Привычный румянец сошел с его щек.
– Еще шаг, Унаи. Медленно. Вот так, хорошо. Иди сюда, не останавливайся, – спокойно говорил голос. Время от времени Яго поглядывал на меня, продолжая оказывать помощь, вдыхая воздух в огромное безжизненное тело.
В какой-то момент я оказался рядом с ними, и моя нога коснулась тела дедушки. Яго достал из кармана телефон и набрал номер.
– Тяжелая черепно-мозговая травма. Мужчина, около ста лет. Остановка сердца, я делаю искусственное дыхание уже три минуты. Немедленно отправьте «скорую» в парк Эчанобе. Необходимо также организовать поиски маленькой девочки. Мы не знаем, давно ли она пропала. Возможно, ее похитили, на дедушку совершено
нападение. Сообщите в полицейский участок на Порталь-де-Форонда. Речь идет о дочери инспектора Лопеса де Айялы. Продолжаю реанимацию.Три минуты? Невозможно. Передо мной пронеслась целая жизнь: качели, которые дед смастерил для нас с Германом в Солаитасе, что ниже по течению Эги; день, когда он открыл мне грибное место, известное только нашей семье; ночи, когда мы лежали на спине у дороги на Лас-Трес-Крусес, наблюдая за Персеидами…
Яго положил телефон на землю рядом с собой и возобновил работу.
Я много размышлял о том дне.
О том, что меня парализовало.
Это был диссонанс.
Когнитивный диссонанс.
Мой мозг отказывался принять тот факт, что я разом потерял двух самых дорогих мне людей.
В те бесконечные минуты до прибытия помощи я не мог решить, кому помочь первым: дедушке или Дебе.
И эта дилемма меня раздавила.
50. Буря
Дьяго Вела
Буря вынудила их провести ночь на постоялом дворе «Ла Романа». Паломники, следующие по Пути Сантьяго, обходили Викторию стороной из-за тревожных известий о длительной осаде. Без них таверна стояла пустая и мрачная. Кастильские солдаты в последнее время тоже не заглядывали. Их кожаные кошельки за несколько месяцев противостояния истощились, и они больше не могли позволить себе быстро выпустить пар на одной из коек.
Епископ Гарсия удалился на верхний этаж, очевидно, нуждаясь в отдыхе после долгой поездки: его конь был не столь породист, как Ольбия. Оннека сушила свою одежду, наблюдая за пламенем в очаге, пока Аликс помогала Астонге испечь пироги с петушиными гребешками, которые заказал епископ.
Новые раскаты грома вынудили Оннеку спуститься в конюшню: ее кобыла наверняка тревожилась из-за грозы.
– Успокойся, милая, – прошептала она, поглаживая гриву животного. – Тише. Завтра мы наконец досыта поедим в городе.
Оннека не спешила уходить, предпочитая одиночество долгим утомительным беседам – еще одна причина, по которой она по возможности избегала говоруньи Аликс де Сальседо.
Ей на глаза случайно попались седельные сумки кузена, которые Гарсия, торопясь укрыться от бури, оставил на полу конюшни. Оннека наклонилась, чтобы их поднять и стряхнуть налипшую солому, и тут увидела ее – маленькую сургучную печать… Королевская печать Санчо Сильного. Зачем кузену копия королевской печати, иметь которую дозволялось только старому нотариусу Феррандо? Обладание такой копией могли счесть государственной изменой.
Порывшись на дне седельной сумки, встревоженная Оннека обнаружила вторую печать, более старую и потертую – печать покойного короля Санчо Мудрого.
Схватив обе находки, она помчалась наверх в поисках кузена, чтобы потребовать объяснений.
Однако прежде чем войти в комнату, Оннека услышала за дверью голоса: один принадлежал священнику, второй – молодому человеку. Странно… Она думала, что в таверне в этот час нет никого, кроме хозяйки и ее сестер. Оннека подошла ближе и прислушалась.