Крест в круге

Однажды холодной февральской ночью 1995 года Борис сел на своей раскладушке и вслушался в темноту.

– Вадька… – позвал он негромко. – Ты спишь?

Вадим пошевелился на кровати и вздохнул.

– Я хочу сказать тебе что-то важное, сынок… – Борис облизал губы и чуть прикрыл глаза от нового приступа головокружения. – Вернее, прочитать…

Он с трудом встал, подошел, покачиваясь, к секретеру и извлек из его недр небольшую картонную коробку – похожую на те, что пирамидами грудились когда-то в ташкентском архиве.

Вадим повернулся на кровати и с интересом наблюдал за отцом. Тот поставил коробку на пол, сел перед ней и любовно вытер ладонью пыльный картон.

– Это мое сокровище, – пояснил Борис. – Вся моя жизнь.

Он аккуратно распечатал ссохшиеся листы и по очереди выложил на край письменного стола старый, шуршащий журнал «Юность Востока», стопку пожелтевших газетных вырезок, клочок мятой бумажной салфетки, потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете и плоскую металлическую пластинку с неровными, зубчатыми краями.

Ночь за окном подернула пустым лунным глазом, и холодный железный предмет на столе вспыхнул зловещей эмблемой.

– Это – ножичек для бумаг, – пояснил Борис, поймав удивленный взгляд сына, – Я нашел его, когда работал в ташкентском архиве. Смотри…

Он взял со стола пластинку и клочок салфетки и попеременно поднес их к лицу Вадима.

– Видишь, как странно… Рисунки похожи. А между тем они сделаны разными людьми и в разное время… Но я собирался тебе показать что-то другое…

Он вернулся к столу, придвинул к нему стул и тяжело сел.

– Вот здесь… Моя тетрадь… Это главная вещь во всей моей жизни. Я никогда не расставался с ней, носил повсюду, прятал от воспитателей и надзирателей, скрывал от жестоких сверстников… И писал. Все время писал. Месяц за месяцем. Год за годом. Я написал жизни моих самых близких людей.

Он вдруг обернулся, и даже в темноте было видно, как сверкнули его глаза.

– Сынок… – голос Бориса стал глуше. – Я написал и твою жизнь…

Он полистал тетрадь, вглядываясь в потрепанные страницы, ловя ими лунный свет, как когда-то в далеком детстве, на кровати, в душной комнате интерната.

– Я хочу прочитать тебе кусочек твоей жизни, – продолжал он, переходя почти на шепот.

Мучительный приступ головной боли струйкой жидкого свинца медленно сползал по сосудам и артериям в сердце.

Вадим с тревогой вглядывался в сгорбленную фигуру отца. Тот покачнулся за столом, зажмурился и замер. Но через мгновение выпрямился и решительно поднес тетрадь к глазам.

Его голос теперь звучал ровно, лишь иногда досадливо царапая хрипотцой:

– Это последняя глава романа, который называется «Отель N». И последняя глава твоей жизни, мой мальчик…Вадим сел на кровати, обнял руками колени и напряженно замер, стараясь не пропустить ни слова.

Борис читал долго, то повышая голос, то опуская почти до шепота, то делая длинные паузы, то словно торопя события, которые предрекал.

«Мать, отец и сын приблизились друг к другу.

– Мы теперь всегда будем вместе, – прошептала мать. – По вере моей…

– А кого же убили сегодня в двести двадцать втором номере? – спросил отец.

– Моего сына, – горько ответил юноша.

– Нашего внука, – сказала мать.

– Но его нет с нами, – возразил отец.

– Его с нами нет, – подтвердила мать. – У него – другая судьба…

Все трое оглянулись печально на людей, беспокойно суетящихся возле комнаты, и, взявшись за руки, медленно двинулись по коридору – навстречу тому началу, которое всегда непременно следует за концом.

Круг замкнулся».

Борис замолчал и медленно закрыл тетрадь. В комнате повисла дрожащая тишина. Было слышно, как шевелятся занавески на окнах, прогоняя холодную февральскую ночь 1995 года.

И вдруг среди этой сосущей, вяжущей тишины пронзительно завыл Пунш. Вадиму показалось, что сердце остановилось и глыбой сколотого льда сорвалось вниз.

Еще через мгновение распахнулась дверь, и в комнате вспыхнул свет. На пороге стоял Матвей. Он испуганно протер глаза и уставился на Вадима.

– Что здесь происходит? Ты почему не спишь?

Из-за его плеча выглянула сонная тетя Наташа.

– Пес совсем сдурел! Сейчас весь дом разбудит!

Борис закрыл тетрадь, грузно поднялся из-за стола и отправился на свою раскладушку. Матвей проводил его взглядом и повторил:

– Что здесь происходит?

– Ничего, – тихо ответил Вадим. – Просто… не спится. Ночь такая… странная.

Матвей с интересом посмотрел на него, потом на раскладушку, приготовился что-то спросить, как вдруг заметил распечатанную картонную коробку на полу. Он подошел к письменному столу и, протянув руку к разложенным там вещам, задержал ее на миг, словно опасаясь так быстро получить подтверждение своим догадкам. Но через мгновение он уже рассматривал пилочку и тетрадь в клеенчатом переплете.

– Что это? – спросил он, кинув быстрый взгляд на Бориса. – Знакомые вещицы…

– Это архив отца, – ответил Вадим и поежился, будто в комнате повеяло сыростью.

Матвей взвесил на ладони тетрадь и, скрывая растущее раздражение, проговорил нарочито небрежно:

– Узнаю… Он писал в ней будущее… Всю свою жизнь он был в этом уверен.

Борис лежал на раскладушке, не шевелясь и устремив глаза в потолок.

– Всю свою жизнь, – продолжал Матвей, повышая голос, чтобы Борис не пропустил ни одного обидного слова. – Он считал себя великим писателем. А стал… убийцей.

– Дядя Матвей, – перебил Вадим, морщась, словно от тесной обуви. – Не надо…

Борис отвернулся к стене. Его душили слезы.

– Последняя его фантазия, – не унимался Матвей, – роман под названием «Отель N». Про сына Вадима, про таинственную старуху, про сокровища и про то, как встретятся его собственные родители. Очередной роман про будущее. Как всегда – с трагичным финалом.– Никто не знает, – тихо сказал Вадим, – какая у нашего будущего последняя глава.

В коридоре Матвей столкнулся с женой. Та стояла босыми ногами на холодном линолеуме и с тревогой ждала, когда он выйдет из комнаты.

– Ты что? – нахмурился он. – Иди спать…

– Матвей, – пронзительно зашептала женщина, – собака выла… Это не к добру.

– Не к добру, – согласился тот. – Это – к смерти…

– К чьей смерти? – выдохнула Наташа, чуть отступив от ужаса.

Вместо ответа Матвей кивнул в сторону комнаты, где Вадим успокаивал отца.

– Значит, ты все-таки решился? – с жаром прошептала женщина. Она ухватила мужа за руку и задрожала от неведомого возбуждения. Матвей ободряюще обнял ее за плечи:

– Его время вышло, родная… Последняя глава его жизни подошла к концу. Все эти годы я терпел его присутствие, кормил его и поил, как иждивенца, и никогда ни словом не попрекнул. Свою роль он выполнил. Теперь мне надо выполнить свою. Он стал… лишним. И прежде всего – самому себе.

– Ты же сам говорил: Вадька его любит, – вздохнула Наталья Владимировна, – И будет страдать от такой потери.

Матвей помедлил, что-то обдумывая.

– Я все сделаю завтра вечером, – наконец произнес он, делая паузы между словами. – Когда Вадима не будет дома. Мальчик уезжает в командировку и вернется только через четыре дня. Мы за это время успеем все. Даже похоронить.

– Но ты же не убийца, – с сомнением прошептала женщина. – Ты – врач!– Да, я – врач, – согласился Матвей. – Поэтому я знаю, как все сделать быстро и безболезненно. Уверяю тебя: он не будет мучиться. Он даже ничего не почувствует. Всего один укольчик…

На следующий день Вадим действительно собрался уезжать.

– Мне написали, что в Ленинградском историческом музее есть вакансия, – пояснил он. – Если она еще не занята – попробую устроиться на работу по специальности. В Москве это практически невозможно. Здесь все давно уже сменили профессии.

Борис подошел вплотную к сыну, взял его за плечи, посмотрел ему в глаза долгим взглядом и притянул в свои объятия:

– Прощай, мой мальчик. Береги себя. Не позволяй никому говорить обо мне плохо. Даже после моей смерти.

– У меня есть обратный билет, – поспешно добавил Вадим. – Вернусь через четыре дня. Со щитом или на щите. Так что надолго не прощаемся.

Он потрепал по загривку печального Пунша, обвел взглядом комнату, перекинул через плечо дорожную сумку и вышел.

– Подожди! – крикнул в отчаянии Борис. Он цеплялся за последние мгновения, понимая, что больше никогда не увидит сына. – Подожди! Я тебя провожу!

Когда за ним захлопнулась входная дверь, в коридоре появилась тетя Наташа. Она некоторое время постояла в прихожей, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке, потом осторожно открыла дверь в комнату и засеменила прямиком к письменному столу Вадима. Пунш поднял голову и глухо зарычал.

– Это я, старый, – преувеличенно бодро сказала она псу. – Не рычи. Сейчас приберусь маленько – и уйду. Ты что, забыл? Я – почтальон.

Пунш внимательно наблюдал, как она перебирала бумаги на столе, выравнивала в стопки книги и папки, раскладывала пасьянсом конверты и письма.

Вдруг она замешкалась и притихла, вчитываясь в неровные, узкие буквы на одном из бумажных пакетов. Пунш приподнялся и сел, словно почуяв недоброе. В его подслеповатых глазах отразился сияющий квадрат окна, перечеркнутый пополам тяжелой тенью Натальи Владимировны.

Женщина держала в руках пухлый конверт, еще и еще раз перечитывая короткий адрес: « В межрайонную прокуратуру… ».Она подняла голову, пошевелила губами, словно повторяя про себя урок, бросила короткий, опасливый взгляд на Пунша и быстро спрятала конверт в карман фартука.

Вечером того же дня Матвей был серьезен и немногословен. Он вернулся с работы раньше обычного с плоским маленьким кейсом, похожим на те, что держат в банковских ячейках.

Пока Наталья Владимировна хлопотала на кухне, он трижды заходил в комнату Вадима и долго стоял в дверях, устремив печальный взгляд на того, с кем прожил столько долгих лет и кого считал сегодня никому не нужным и даже опасным.

Борис лежал на своей старой раскладушке и тоже смотрел с грустью и тоской куда-то сквозь стены и сквозь годы, туда, где свернулась холодной змеей его юность, где родились его страхи и муки, где зажглась черными солнцами его первая и единственная любовь.

Перед тем как выключить свет в пустой комнате и устроиться спать на своей скрипучей раскладушке, он на цыпочках подошел к стене, снял заветную фотографию и спрятал ее под подушку.

В час ночи на кухне Матвей раскрыл свой маленький чемоданчик и извлек из него шприц и две ампулы с неизвестным веществом белого цвета. Наталья Владимировна внимательно наблюдала за манипуляциями мужа. Он ловко распаковал иглу, встряхнул ампулу и, сделав на ней надрез, отломил головку. Наполнив шприц до половины странным веществом, Матвей проделал ту же операцию со второй ампулой.

– Я вся дрожу, – прошептала тетя Наташа. – Никогда не присутствовала при… убийстве.

Муж посмотрел на нее укоризненно.

– Это не убийство. Это – вынужденная мера. Гуманный акт, если хочешь… – Он выдавил из шприца лишний воздух, так, что с кончика иглы прыснула тонкая струйка, и решительно встал. – Пора…Они двинулись на цыпочках по коридору, и Матвей чувствовал на затылке горячее дыхание испуганной женщины. Прежде чем войти в спальню к Борису, он помедлил, потом осторожно открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате висела мертвая тишина.

– А вдруг он будет сопротивляться и у нас ничего не получится? – одними губами прошептала Наталья Владимировна в самое ухо Матвею.

– Не успеет, – ответил тот. – На всякий случай набрось ему на голову полотенце.

Супруги еще какое-то время постояли на пороге, прислушиваясь к тишине. Наконец Матвей кивнул и, держа шприц вертикально, направился к раскладушке.

Тетя Наташа беспокоилась напрасно. Все произошло очень быстро. Матвей оказался настоящим профи. Он молниеносно вонзил иглу в шею спящего друга, и через несколько секунд напрягшееся тело безжизненно обмякло.

Матвей выпрямился и устало бросил застывшей от страха жене:

– Все кончено… Утром вызовем санитаров из больницы. Чтобы увезли труп.

Вадим вернулся ранним утром на четвертый день. Он устало сбросил на пороге обувь, отшвырнул в угол дорожную сумку и стащил с себя куртку.

– Вадюша приехал! – просияла тетя Наташа и потянулась к пасынку с поцелуем.

Тот подставил щеку и мрачно пробормотал:

– Приехал… Вадюша…

– Неудачно съездил, мой мальчик? – поинтересовался Матвей, показываясь в дверях кухни.

– Хуже не бывает, – кивнул Вадим.

Пока он умывался под краном, тетя Наташа держала наготове полотенце. На секунду она вспомнила, как три дня назад точно так же держала это полотенце, готовая накинуть его на голову жертве. Она испуганно вздрогнула и виновато заморгала, когда Вадим повернулся к ней, чтобы вытереть руки.

– Вы чего такие… странные? – спросил он, удивленно переводя взгляд с тети Наташи на Матвея.

– Мы нормальные, – заверил тот. – Ты лучше объясни: вакансия оказалась занятой?

Вадим мотнул головой.

– Нет. Вакансий – сколько угодно. Только это… обман.

– Обман? – переспросила тетя Наташа.

– Да. Под видом экспертов, преподавателей, экскурсоводов и научных сотрудников набирают этих… как их… дистрибьюторов системы франчайзинга.

– Это что за зверь? – удивился Матвей.

– Это – продавцы, – объяснил Вадим. – Такие люди, которые ходят по домам и офисам с большими сумками и пытаются продать всякую всячину: шпильки, фломастеры и открывалки для консервов.

Он вошел в комнату и остановился как вкопанный, уставившись на пустующий угол.

– А где?.. – и слова застряли в горле, стиснутом страшным предчувствием.

– Вадюша, – вкрадчиво начала тетя Наташа и погладила его по плечу, – понимаешь…

Матвей решительно втиснулся между ними и, кашлянув, продолжил:

– Понимаешь, мой мальчик… Жизнь – очень жестокая штука…

Вадим медленно сел на стул и уронил руки.

– Он… умер?

– Его больше нет с нами, – ответил Матвей и, достав носовой платок, шумно высморкался. – Я знаю, Вадим, как тебе будет его не хватать. Нам всем его будет не хватать…

– Он был очень болен, – вставила Наталья Владимировна. – И с головой не совсем в порядке…

– Наташа! – оборвал ее Матвей.

– А что? – испугалась она. – Я только говорю, что он сильно страдал…

– В одном могу тебя заверить твердо, как врач, – закончил Матвей деловым тоном, – что он ушел без страданий. Совсем не мучился.– Он прощался со мной навсегда, – вспомнил с горечью Вадим. – Словно чувствовал…

Спустя месяц, в марте 1995 года Вадиму позвонил давнишний университетский приятель Славик Шимунов.

– Вадька, лови шанс! После реставрации открывается «Националь» – первоклассный отель. Есть возможность пристроить тебя туда охранником.

– Кем? – опешил Вадим. – Охранником?

– Не будь снобом, – урезонил его приятель. – Время такое, что не до жиру. Или тебе не нужна работа?

– Работа мне очень нужна. – Вадим замялся. – Просто как-то неожиданно… Охранником.

– Ну, не охранником, – нехотя поправился Шимунов, – Там это у них называется «служба безопасности». Сотрудником службы безопасности!

– Да не важно, как это называется, – рассмеялся Вадим. – Ну какая из меня безопасность? Аспирант-костолом?

– Григорьев, не дури. Лучше меня знаешь, что аспиранты нынче торгуют на рынках сигаретами, а профессора подрабатывают частным извозом… Сколько ты сейчас наскребаешь в месяц со всеми своими «халтурами»?

Вадим промычал в трубку что-то невнятное и со вздохом закончил:

– … рублей.

– Ясно. – Приятель усмехнулся и передразнил: – Тю-тю-тю… рублей. Ты хоть спроси меня, какая зарплата у тебя предвидится в «Национале»! – И, не дожидаясь вопроса, выдал торжественно: – Двадцать раз по «тю-тю-тю»!

Вадим помолчал и вдруг засмеялся.

– Да что я тебя уговариваю? – возмутился Шимунов, – Не хочешь – не надо! На такое теплое место – только свистни – толпа желающих! А этот сноб еще хихикает!

– Сдаюсь! – миролюбиво отозвался Вадим. – Охранником – так охранником… А смеюсь я совсем по другому поводу. Понимаешь, такое совпадение странное… «Националь»… Я ведь писал об этом отеле. Помнишь мой труд про Шолохова?

– Что-то припоминаю, – промычал Славик. – Жена Ежова и честный мент?

– Сотрудник НКВД, – поправил Вадим.

– Один бес, – рассмеялся тот.

– Но и это еще не все. – Вадим понизил голос. – Ненаписанный роман моего отца назывался «Отель N». И этот роман – про меня.

– Вот видишь, – то ли назидательно, то ли полушутя отреагировал Шимунов. – Эта работа тебе предсказана!

Вадим улыбнулся.– Но у романа, кажется, печальный финал. Впрочем, это ерунда, суеверие. Спасибо, Славик, ты меня очень выручил. Честно.

Вечером Вадим сообщил Матвею с нескрываемым сарказмом:

– Завтра поеду на собеседование. Буду охранником в отеле «Националь».

– Где? – переспросил тот и почему-то выронил вилку.

– Звонил приятель, – пояснил Вадим. – Сказал, что такое место на дороге не валяется. И заработок приличный.

– Отель N… – в задумчивости произнес Матвей и усмехнулся: – Ну как тут не поверить в пророчества.

Он медленно поднял вилку с пола и бросил ее в раковину.

– Скажи, мой мальчик, а ты веришь, что твою жизнь может кто-то за тебя написать?.. Отец, например, или злая старуха?..

Вадим сел за стол, провел ладонью по мятой клеенке, словно собираясь разгладить ее, сделать ровной, а потом сказал совершенно серьезно:

– Да, я верю, что наша жизнь кем-то написана. Но не старухами и не писателями. Больше того: она написана не до конца . А финал зависит от того, сколько раз в пути мы сделаем выбор. Правильный или неправильный.

– А сейчас? – встрепенулся Матвей. – Сейчас ты сделал правильный выбор?

– Надеюсь, что да. – Вадим опять задумался. – Как странно… Один звонок может изменить твою жизнь. Прояснить ее…

– Или погубить, – закончил Матвей.

Вадим открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент они разом вздрогнули: прихожую разрезал сухой, продолжительный звонок в дверь.

– Кто бы это мог быть? – с нескрываемой тревогой спросил Матвей и устремился в коридор. Наталья Владимировна уже собиралась щелкнуть замком входной двери.

– Подожди! – непроизвольно крикнул Матвей и сам испугался своего голоса.

Женщина одернула руку и уставилась на мужа. Тому вдруг померещилось, будто он точно знает, кто сейчас стоит на лестничной клетке.

«Дикость! – подумал Матвей, вытирая рукавом испарину, выступившую на лбу. – Мистика! Суеверие!» И опять вздрогнул, потому что звонок повторился с большей настойчивостью.

– Кто там? – хрипло крикнул он, клюнув носом в протертый дерматин.

– Что происходит? – удивился Вадим, появляясь из кухни. – Почему вы не открываете? Кто там пришел?

За дверью послышался шорох, и чей-то голос отчетливо произнес:

– Я хотел бы увидеть Бориса Максудовича Григорьева.

– Кого? – не веря своим ушам, выдохнул Матвей и распахнул дверь.

На пороге стоял молодой человек приятной наружности в темно-красной куртке с поднятым воротником. В руках он держал коричневую кожаную папку и утепленную кепку из замши.

– Я хотел бы увидеть Бориса Максудовича Григорьева, – повторил он, принужденно улыбаясь. – Это возможно?

– Боюсь, что нет, – ошеломленно пробормотал Матвей. – А вы кто?

– Моя фамилия Шпак. – Молодой человек извлек из внутреннего кармана куртки бордовую книжицу. – Я – следователь прокуратуры. Вы позволите войти?

Матвей отпрянул, пропуская странного гостя.

– Следователь?.. – переспросил он, оглядываясь на Наталью Владимировну. – А… а разве кто-то совершил преступление?

– Именно это я и хотел бы выяснить, – улыбнулся молодой человек, пристраивая свою папку на ящик для обуви. – Так могу я видеть Бориса Максудовича Григорьева?

– Я вам ответил, что – не можете. – Матвей в растерянности развел руками. – Поскольку если мы говорим об одном и том же человеке, то он… Словом, его нет.

Молодой человек не спеша снял ботинки и забрал свою папку с ящика:

– Что ж, я его подожду. Когда он вернется?

– Боюсь, что очень нескоро, – с раздражением ответил Матвей. – Я же вам объясняю: его здесь нет!

– А где же он?

– На кладбище! – потеряла терпение тетя Наташа и осеклась.

Молодой человек смерил ее взглядом, удовлетворенно покачал головой, словно и не ожидал другого ответа, и вновь повернулся к Матвею:

– А вы, надо полагать, Матвей Борисович Лифанов?

– Д-да, – удивленно протянул Матвей. – А откуда?..

– Тогда у меня есть все основания подозревать вас в убийстве.

Молодой человек больше не улыбался. Его лицо стало каменным и жестоким. Он стоял, занимая почти половину прихожей, и не моргая смотрел Матвею в глаза.

Тот попятился, хватая воздух.

– Меня? В убийстве? Кого?

– В убийстве Бориса Максудовича Григорьева, – почти по складам отчеканил следователь.

Что-то стукнуло. Это Наталья Владимировна, покачнувшись в ужасе, зацепила ногой табурет. Вадим раскрыл рот. Матвей ухватился рукой за висящие на вешалке пальто и прохрипел:

– Вы что мелете, несчастный?

– У меня пока нет доказательств, – продолжал гость, – но у меня есть факты, изложенные в письме, которое я получил три недели назад. Если как следует поработать с этим материалом, то будут и доказательства…

– В каком письме? – спросил Вадим и посмотрел на Наталью Владимировну.Та опустила глаза.

– Это я во всем виновата! – твердила она, меряя грузными шагами комнату, пока трое мужчин о чем-то долго разговаривали на кухне. – Теперь Матвея посадят! А может быть, даже расстреляют! – Она обхватила руками голову и стала подвывать в отчаянии: – Я останусь никому не нужной вдовой! Как глупо! Как нелепо и страшно!

Время от времени она останавливалась и прислушивалась к гулу голосов, доносившемуся из кухни. Ей показалось, что больше всех говорил Вадим. Он заступался за отчима. Он не мог допустить даже мысли, что дядя Матвей способен убить его отца.

– Молодец мальчик! Никого не даст в обиду! Знай наших! Недаром – ученый…

Женщина в изнеможении опустилась на стул. Колени ее дрожали, а в горле пересохло. Она слышала, как мужчины вышли из кухни и о чем-то еще разговаривали в прихожей, только не могла разобрать слов. До нее долетали лишь обрывки фраз, но они никак не проясняли содержания беседы.

– А можно мне взглянуть на ваше наследство?.. – это голос следователя.

В коридоре – пауза. Мужчины о чем-то переговариваются. Ничего не разобрать…

Вадим вздыхает:

– Ни я, ни мой отец… Никто не знает…

Еще через мгновение за следователем захлопнулась входная дверь.«Может, еще и не расстреляют…» – решила тетя Наташа.

За матовым от сырости окном троллейбуса слезливо корчилась Тверская. Реагентное месиво пузырилось грязью под колесами спешащих машин. Мартовские лужи на тротуарах, как в небрежно рисованном мультике, выбрасывали то желтоватую «М», оброненную жизнерадостным «Макдоналдсом», то красную глыбу утренне-умытого здания мэрии, то голубую неоновую абракадабру заискивающих кафешек и высокомерных бутиков.

Вадим ехал на собеседование к некоему Юрию Груздеву – будущему начальнику службы безопасности «Националя» – в старый особнячок, затерявшийся в многочисленных кривобоких переулках самого центра столицы. Он не знал, радоваться ему или грустить. Ухватившись за поручень, он прижался к нему щекой и тоскливо-рассеянно наблюдал через мокрое стекло агонию московского утра. Он пытался утешить самого себя.

«Как странно… Почему меня так встревожили эти мистические совпадения? Почему вчера опять прозвучало имя моего отца при таких странных обстоятельствах?Сначала – «Отель N», с которым связаны неведомые пророчества… Отец до конца жизни верил, что «написал» мою судьбу. Потом вдруг – звонок в дверь, и опять звучит его имя! Этот жуткий визит следователя, который сначала хочет видеть умершего, а потом говорит: «Это вы его убили!» И не кому-нибудь, а человеку, заменившему мне его во всем».