Крест в круге
Шрифт:
Вадим на миг похолодел, но тут же успокоил себя, что это, должно быть, Мещерский зачем-то вставил в замок карточку, а потом передумал открывать номер и ушел. Но почти тут же он сообразил, что у Мещерского не могло быть с собой аварийной карточки от номерного фонда, потому что она находится только у старшего смены.
«А! – осенило Вадима. – Ну конечно, это Касатонов «проверял» здесь очередную «претендентку»! Ему уже мало «простых» номеров, он перебирается в люксы!..»
Вадим поднял глаза и долго, как завороженный, таращился на золотые цифры: 215.
«Это же… – Он даже не знал, как относиться к подобным совпадениям. – Это же номер, в котором жил Шолохов!»
Раньше чем Вадим успел подумать, что делает, он толкнул дверь и оказался внутри апартаментов. Пошарив рукой по стене в поисках выключателя и памятуя, что где-то рядом находится клавиша тревожного сигнала, он наконец нашел нужную кнопку, и номер вспыхнул сразу тремя ослепительными бра.
«Вот это роскошь! – подумал Вадим,
Он вспомнил, что именно здесь, согласно последним «историческим» сплетням, встречался с женой всесильного Ежова советский писатель. Вадим подошел к окну. Именно этот подоконник так хотели сфотографировать в редакции уважаемого когда-то всеми еженедельника! За окном молчаливо и гордо светился красно-желтыми огнями Кремль.
Вадим прошелся по номеру, разглядывая стены с текстильными обоями золотых и коричневых оттенков, напоминающие интерьеры дворянских спален конца прошлого века, провел рукой по обивке мебели из ткани с контрастными, многоцветными узорами, полюбовался картинами, написанными в традициях русского реализма, в дорогих багетах. Он отметил про себя, что и мебель и большинство предметов интерьера скорее всего попали сюда после разграбления дворянских и помещичьих усадеб в первые послереволюционные годы.
«Вот этот инкрустированный гарнитур – уж точно! – решил он. – И этот бронзовый канделябр… И эта огромная напольная ваза с потускневшими вензелями…»
Тяжелая мраморная ваза стояла в самом углу номера. Ее массивный стан в полтора обхвата, казалось, намертво вдавил в пол позеленевшую от времени бронзовую подставку. Странный узор, похожий на монограмму, тусклыми пятнами отсвечивал горящие бра.
Неожиданно Вадим присел на корточки, всматриваясь в витиеватую монограмму, и обомлел. Старинная напольная ваза печально прятала на своем боку замысловатую птицу с распростертыми крыльями внутри большого венка, сплетенного из неведомых терний.
«Я где-то совсем недавно видел такую же! – мысленно воскликнул Вадим и чуть не поперхнулся от внезапного открытия. – Ну конечно! Она очень похожа на ту, что на потускневшей металлической пластинке, оставленной мне отцом!»
Разум отказывался верить в такие совпадения, годные разве что для безыскусных романов и невнятных кухонных баек.
«Этой птице должно быть разумное и простое объяснение , – успокоил себя Вадим. – И самое правдоподобное – что этот знак только похож на металлическую гравюру из архива отца. Похож – и не более».
Спустя час, заступив на «двадцать первый пост» перед служебным входом, он постарался выбросить из головы мысли о странном рисунке.
«Птица в круге – распространенный элемент многих гербов и эмблем. А главное – никто и никогда не сможет придумать и объяснить связь между раритетной вазой из пятизвездочного отеля в самом центре Москвы и убогим ножичком для бумаг, найденным в Ташкенте среди наперстков и поздравительных открыток».
Тем не менее, когда через три дня смена Вадима вновь заступила на ночное дежурство, он отозвал в сторонку Зевковича и, смущаясь, попросил у него универсальную карточку от номеров.
– Зачем тебе? – нахмурился старший смены.
– Мне нужно зайти в двести пятнадцатый… – пробормотал Вадим. – На минутку.
– Да хоть на две, – пожал плечами Зевкович. – Только – зачем?
Пришлось рассказывать про незапертый номер, про любопытство историка, про великолепие интерьера.
– И я… – пролепетал Вадим, – обронил там одну вещицу… Мне бы только попасть туда. Я ее сразу найду.
Зевкович протянул ему карточку:
– Держи. Только я не уверен, что твою вещицу уже не подобрал кто-нибудь из «хауз-киппинг». Горничные убираются в номерах ежедневно. Да и служба «мини-бара» наведывается нередко.
Вадим взлетел на четвертый этаж, опрометью бросился по коридору, отыскивая нужный номер. На сей раз лампочки электронного замка казались безжизненными, а дверь – неприступной. Он вставил карточку в узкую щель приемника – никаких изменений. Вадим вытащил ее, повертел в руках и вставил другой стороной – тот же результат. С третьей попытки ему повезло: замок щелкнул, и лампочка вспыхнула зеленым светом.
Сгорая от нетерпения, он зашел в номер, привычным движением нащупал выключатель и надавил клавишу. Комната осталась темной. Через секунду хрюкнула рация:
– Вадим, ты нажал кнопку «SOS» в двести пятнадцатом, – услышал он голос Зевковича. – Ты просто тормоз или у тебя действительно проблемы?
– Я просто тормоз… – неохотно признал Вадим.
Еще через пару мгновений в комнате вспыхнули бра. Он бросился в слабо освещенный дальний угол, туда, где таинственно бледнела в темноте напольная ваза. Зачем-то оглядевшись по сторонам, словно опасаясь свидетелей, Вадим извлек из кармана плоскую металлическую пластинку и поднес ее к странному рисунку на мраморе.
– Так не бывает! – вырвалось откуда-то из груди, и ножичек задрожал в его руке.
На этот раз сомнений не оставалось: оба рисунка были точными копиями.
Вадим в изнеможени сел на пол, разглядывая птиц-близнецов. Что он мог предположить?
Ровным счетом – ничего. Как он мог найти разгадку этого странного совпадения? Что придумать? К кому обратиться за помощью?– Нашел, что искал, Вадим? – поинтересовалась рация.
– Еще нет, – торопливо ответил он. – Еще пять минут!
А зачем ему эти пять минут? Тайны, которым почти сто лет, могут ждать своей разгадки еще столько же…Глава 2
Первые гости, переступившие порог отеля, наглядно демонстрировали смену эпох. Если еще десять лет назад, в середине 80-х, в номерах слышалась только иностранная речь, сегодня по коридорам и лестницам отеля рассыпалось отечественное многоголосье:
– Колян, в натуре, подваливай на стрелу.
– Гоша, я наконец взял себе мобильник. За четыре «косаря»… Ну, он похож на обычный радиотелефон, только базарить можно где хочешь… Звоню тебе сейчас с него.
– Трехдверный «Паджеро» – это говно! Пацаны перебираются на «бэхи».
Публика, которой придумали свежее название «новые русские», привнесла в жизнь отеля особый колорит. За столетие эти стены видали всякое: здесь кутили купцы, чаевничала московская знать, здесь подписывали документы государственной важности сначала статские советники, а потом – вожди пролетариата, здесь устраивали свальный грех нэпманы и кооператоры молодой советской России, здесь спустя некоторое время «кушали» расстегайчики известные поэты, писатели и партийные чиновники, здесь топали ногами пыльные грузчики, оборудуя склады и хранилища, здесь ошивались стиляги, а чуть позже – фарцовщики и путаны, заискивающе улыбающиеся всяким шведам, немцам и прочим финнам. «Националь» образца 95-го года представлял собой гремучую смесь предыдущих десятилетий в одном флаконе. В номерах отреставрированного отеля теперь одновременно кутили, чаевничали, развратничали, топали ногами и подписывали документы правнуки вождей и грузчиков вместе с детьми фарцовщиков и путан.
Ночной менеджер, американец по имени Джерри, напичканный мудреной заокеанской наукой под названием «маркетинг гостиничного бизнеса», очень скоро убедился в ее импотенции перед похотливой и необузданной плотью молодого российского бизнеса. Только за одну первую рабочую неделю Джерри дважды предлагали чаевые пачками толщиной с палец ноги, четырежды поручали сбегать за шампанским и девочками на условиях, что одну из них он оставит себе за труды, трижды уговаривали продать весь номерной фонд пятого этажа вместе с фитнес-центром и салоном красоты и один раз пригрозили «прострелить башку», когда он трижды отказался это сделать.
Месяцем раньше на семинаре-инструктаже в мэрии американцу торжественно объяснили, что у этого отеля «нет собственника». Он – государственный.
– «Националь» – один из немногих неприватизированных памятников архитектуры, – сказали ему. – Этот отель принадлежал, принадлежит и всегда будет принадлежать не предпринимателю Пупкину, а государству! Ни у кого нет прав на него.
Однако очень скоро после открытия «Националя» москвичей потрясла новость, грозившая не оставить камня на камне от этих аксиом. Сенсация, как и положено, слетела со страниц одного почтенного, но – в обычное время – неохотно раскупаемого еженедельника.
– Вадим! Ты знаешь такую журналистку Галину Помилуйко? – спросил Зевкович, отложив газету и откинувшись в кресле.
– Слышал, – кивнул тот. – Это известное имя. Оно частенько стоит под занятными очерками и спорными историческими исследованиями.
– Полюбуйся-ка. – Старший смены подвинул к нему газету и сложил руки на груди. – Полагаю, баба наделает шуму.
Вадим взглянул на заголовок и обомлел.
«У «НАЦИОНАЛЯ» МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ХОЗЯЕВА» – кричала газетная полоса. И тут же – шрифтом помельче: «ПУСТЬ ДАЖЕ И БЫВШИЕ…»
– Наши чиновники с ума сойдут. – Зевкович даже зажмурился, словно мысль о тронувшихся чиновниках доставляла ему несказанное удовольствие.
– Нашли завещание, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд Вадима, – по которому весь отель с потрохами принадлежит некоей особе… как ее… Ну, там написано. Вот ты как историк что скажешь по этому поводу?
Вадим сел за стол и, подперев кулаком подбородок, ткнулся носом в газетный лист.«До недавнего времени, – насмешливо писала журналистка, – среди историков и чиновников бытовало мнение, что известный всему миру отель «Националь», расположенный в самом сердце Москвы, был построен по инициативе Варваринского общества домовладельцев и на его же средства. Это не только расхожее, но и очень удобное заблуждение чиновников любых мастей. Ведь Семен Васильевич Лепешкин, возглавлявший в те времена Варваринское общество, не оставил после себя наследников. Поэтому денационализированному отелю не угрожают якобы притязания собственников. Но на деле это не совсем так. Инициатором проекта действительно выступило Варваринское общество, которое строило и содержало крупные доходные дома на улицах Варварке и Солянке, но финансировал проект один-единственный человек по имени Федор Германович Липгардт. То есть, выражаясь современным языком, упомянутый Липгардт являлся заказчиком и, соответственно, собственником отеля, а Варваринское общество – подрядчиком».