Крест в круге

На третьем курсе у нее появился Антон. Тоже студент и тоже из другого города. Его дом, правда, был ближе к Кишиневу, чем дом Лики, – в Бендерах.

Он ухаживал долго и красиво. Лике нравилось его терпение. Они бродили по душистым аллеям старого кишиневского парка, ездили на Днестр кататься на юрких лодочках, ели мороженое в молодежном кафе и танцевали в студенческом клубе под дрожащими огнями светомузыки.

Антон умел нравиться. Он слыл хорошим рассказчиком, и Лике было с ним интересно и весело.

Как-то холодным февральским вечером он пришел к ней в общежитие и… остался на ночь. Лика могла его отправить восвояси, но не захотела. Ей нужно было почувствовать себя женщиной. Она распрощалась навсегда с угловатой, зареванной девчонкой, которой требовалось утешение: «Ты – женщина. Красивая и самая лучшая». Она наконец стала красивой и самой лучшей. Поэтому, когда Антон вдруг погасил свет и обнял ее, она в ответ обвила его шею руками и закрыла глаза…

А еще через пару месяцев он сделал ей предложение.Была ли это любовь? Тогда, в комнате общежития, в сладкой темноте, вздрагивающей от ударов сердца, Лика отвечала сама себе на этот вопрос утвердительно. Но это знакомое многим чувство потом, спустя годы, называют «юношеской влюбленностью», «первым серьезным увлечением», но не любовью.

Они расписались в Кишиневе, а после защиты диплома уехали в Бендеры. Ютились в крохотной квартирке, где, кроме Антона, жили еще его родители и младший брат.

Лика устроилась на работу младшим редактором в книжное издательство «Днестр». Антон же с трудоустройством не спешил. В Бендерах, как и всюду по стране, начинало поднимать голову юное, но уже зубастое кооперативное движение. Повсюду появлялись семейные кафешки, открывались лавчонки, заваленные сигаретами, шоколадками и контрацептивами, на дорогах скрипели тормозами авто первых частных водителей.

Как-то поздней осенью Антон торжественно объявил:

– Я открываю кооператив! Продуктовый магазин.

Для аренды помещения и первых закупок требовались деньги. Семья Антона едва наскребла половину необходимой суммы. И Лика, подумав, отправилась на другой берег Днестра – в Тирасполь. Она нередко навещала родных, но денег попросила впервые. Отец, как всегда, когда принимал серьезное решение, провел рукой по лицу и вынул из шкафчика небольшой сверток в газетной бумаге.– Возьми, лакрима… Мы с матерью откладывали на черный день. Но вы у нас все уже взрослые, детки. Авось не бросите родителей помирать одних.

Поначалу дела шли хорошо. Магазинчик был чуть ли не единственной продуктовой точкой в микрорайоне. Антон едва успевал делать закупки на продовольственных базах. Деньги потекли сначала тоненьким ручейком, а спустя короткое время – полноводной рекой.

Но очень скоро в районе появился еще один магазин, потом еще один, а за ними следом открылись сразу три продуктовые лавки. Покупателей стало заметно меньше.

– Как у вас дорого, – разочарованно вздыхали домохозяйки и спешили через дорогу в соседний ларек.

Антон упорно не снижал цены. Падение доходов вызывало в нем сначала гнев, а потом – отчаяние. Он не мог смириться с тем, что теперь приходилось отказываться от всего, к чему он успел привыкнуть за очень короткое время.

Между тем товар стал залеживаться на прилавке, а на закупку нового опять требовались деньги. Два продавца, которых Антон успел нанять на работу, перестали получать зарплату и в скором времени сбежали, оставив после себя недостачу денег. Ликин муж раздумывал недолго и с отчаяния ударился в загулы. Он пропадал сутками, а потом заявлялся домой грязный и злой. За ним тянулся шлейф ароматов, сотканный из коньячного перегара, женских духов и кислой блевотины. В довершение ко всему Антон заразился триппером.

Когда пришел срок платить дань «опекунам», он развел руками:

– Я банкрот! Забирайте все, что осталось на прилавках.

Через два часа магазин был пуст. В нем не осталось даже самих прилавков. Лишь обрывки оберточной бумаги катались на сквозняке по грязному полу.

– Об одном жалею, – хрипло признался Антон жене, – что так и не успел купить машину.Именно в ту пору Лика с ужасом для себя поняла, что презирает собственного мужа. И конечно, не за то, что он так и не стал богачом, а за то, что в безвольном демарше совершенно забыл о самых близких и родных людях – о матери, о брате. И о ней. Забыл ее и предал.

Лике нравилось работать в издательстве. Она получала удовольствие от рождения каждой новой книги. Она чувствовала себя акушеркой, принимающей роды – тяжелые и не очень, с осложнениями и без. Каждое новое «дитя» в переплете или в мягкой обложке она мнила в какой-то степени и своим ребенком тоже.

Волна приватизации неожиданно внесла неразбериху в работу издательства. В коллективе началась смута. Он разделился на две враждующие группы, каждая из которых намеревалась оставить за собой контроль над производством. Лику тянула на себя каждая из противоборствующих сторон.

– Ты видишь, что всю работу надо менять? – убеждали ее в одном кабинете.

– Нарушение отлаженного процесса книгоиздания приведет к полной остановке работы! – кричали в другом.

Звонили из типографии:

– Вы там о чем думаете? Будут заказы или нет?«Будут!» – решила девушка.

Через неделю в Бендерах появился кооператив «Лика-пресс». Бывшие «опекуны» мужа без колебаний дали денег красивой и умной «кооператорше». Лика арендовала две комнаты прямо в издательстве. Одна из них предназначалась для сотрудников, вторая была приспособлена под склад.

– А ты хитрая бабешка, – беззлобно улыбнулся директор, подписывая договор с Ликой. – Но ты нам не конкурент.

– Не конкурент, – подтвердила она. – Я собираюсь заниматься тем, что вам неинтересно, – детской литературой.

И это была правда. Через короткое время в тесной комнатушке трудились бывшие сотрудники издательства, принявшие предложение «хитрой бабешки»: редактор, два художника и менеджер по продажам. Типография получила от нового кооператива заказ на крохотные тиражи двух детских книжек – «Незнайки» и «Карлсона». Их буквально смели с прилавков за считаные дни.

Лика едва успевала подписывать договора. Она запустила в производство еще две книжки. Тиражи росли. Очень скоро кооперативу понадобились дополнительные помещения и новый штат сотрудников. «Лика-пресс» включила в список своей продукции еще книжки-раскраски и ароматизированные поздравительные открытки. Теперь кооператив назывался «товарищество с ограниченной ответственностью» и занимал почти весь второй этаж здания.

– Ты скоро нас выселишь, – улыбнулся директор издательства, подписывая с Ликой очередной договор. – А говорила – не конкурент.– Я передумала, – улыбнулась в ответ девушка.

К началу жестокой весны 1992 года почти весь штат издательства работал на Лику. С фасада здания исчезла табличка «Днестр» и появилась другая, побольше – ТОО «Лика-пресс». Склад хранил многотысячные тиражи продукции, состоящей уже из ста наименований.

Антон все это время находился на содержании жены. Она купила ему вожделенную машину и приобрела небольшой дом на окраине Бендер с садом и летней кухней. Но главной, неусыпной заботой Лики оставались ее родители. Отец стал совсем стар, много болел и почти не выходил из дома. Каждые выходные Лика привозила в Тирасполь полные сумки продуктов. Она наняла домработницу в помощь матери и договорилась с врачом о постоянных визитах. Раз в месяц она ездила в Бухарест за лекарствами и привозила все точно по списку, составленному доктором.Федор Бесараб не дожил месяца до начала войны и двух – до смерти старшего сына. Он ушел, веря, что молдавская земля – самая мирная, самая цветущая и самая хлебосольная.

Бендеры оказались единственным городом на правом берегу Днестра, не подчинившимся румынской агрессии и поддержавшим суверенитет Приднестровья. Обнаружив себя в блокаде, отрезанным от внешнего мира, городок умудрялся жить обычной, размеренной жизнью, ощетинившись на главных подъездных путях блокпостами казачьих и гвардейских подразделений.

Между тем среди жителей города росла тревога. Закрывались учреждения, люди спешили увезти семьи из небезопасной зоны по единственному, все еще функционирующему узкому мосту – на левый берег.Книготорговля стремительно угасала. Возможно, Лика смогла бы что-нибудь придумать, чтобы не дать умереть своему предприятию. Но жаркий летний день, когда начался штурм города, поставил жирную точку не только на ее планах, но и на всей ближайшей жизни.

Она переходила улицу, когда стена дома в двух шагах от нее вдруг стала плеваться известкой по диагонали ударившей по ней пулеметной очереди.

Лика от неожиданности присела на корточки и выпустила руку своего сотрудника – редактора Пети Хромова, с которым прощалась до завтрашнего дня. Петина голова вдруг на глазах стала чернеть, как на перегретой кинопленке, раскололась на огромные, бесформенные куски и разлетелась по тротуару, швырнув на белоснежную известку стены липкие ошметки мозгов.

На мгновение Лика оцепенела от ужаса.

– Беги, дура! – крикнул кто-то на другой стороне улицы.

Она вскочила, но тут же споткнулась и упала на пузырящийся кровью асфальт. Пулемет уже не умолкал. Угреватой сыпью он чертил по стене проклятия, грыз тротуарный камень и опрокидывал урны.

Лика плохо соображала. Она бежала по переулкам, которые теперь ей казались незнакомыми и чужими, перепачканная в чужой крови, прижимая к груди ободранные ладони. «Чучело! – доносилось до нее откуда-то из другой жизни. – Что ты о себе возомнила? Кому ты нужна, грязнуля?»

Через каждые десять метров ее останавливал мучительный приступ рвоты. Горячий асфальт уплывал из-под ног, а перед глазами кривлялось и прыгало рваное небо. Где-то справа сотней ослепительных солнц плевались распахнутые окна домов.– Беги, дура… Беги! – шептала Лика и снова останавливалась, сплевывая на тротуар липкую струйку желчной слюны.

Антон нервно курил на крыльце, когда она вбежала в калитку.

– С тобой все в порядке? – мрачно спросил он, разглядывая жену так, словно определяя степень ущерба, ей причиненного.

– Петю убили! – крикнула Лика и вдруг разрыдалась.

Она размазывала слезы по лицу и не могла их остановить. Вряд ли она и сама могла бы вспомнить, когда в последний раз плакала. Лика сейчас опять была той маленькой, угловатой, испуганной девчонкой, которая нуждалась всем сердцем, чтобы кто-то обнял ее за плечи и сказал тихо: «Пока я у тебя есть – тебе нечего бояться…»– На нашей улице два раза стреляли, – сказал после паузы Антон. – Подфарник у машины разнесли вдребезги… Сволочи!

Среди ночи раздался стук в дверь.

Через мгновение снаружи отстрелили замок, и в дом ворвались двое мужчин с автоматами и желтыми повязками на головах [18] . Один из них – лет двадцати пяти – ударил Антона прикладом в лицо. Тот упал рядом с кроватью, потом сел на пол, обхватив голову руками.

– Дернешься – пристрелю! – пообещал визитер и принялся торопливо осматривать комнату.

Он открывал шкафы, вытряхивал из них содержимое, рылся на полках, заглядывал в сумки и коробки.

– Деньги, украшения – где? – нетерпеливо спросил второй налетчик – лет девятнадцати – с маленькими черными глазками и короткой верхней губой.

– Н-нету, – простонал Антон и еще ниже нагнул голову.

Тут только один из волонтеров – тот, что постарше, – заметил Лику. Она сидела на кровати, в страхе натянув одеяло на подбородок, и с ужасом наблюдала за происходящим.

– Какая цыпочка, – расплылся в улыбке мужчина. – Иди-ка сюда…

Он за руку вытащил Лику из кровати и поставил у стены. Она не сопротивлялась, только стыдливо прикрывалась руками. Ночная сорочка не только не прятала ее красоту, но, наоборот, делала ее более соблазнительной. Мужчина без церемоний убрал руки девушки и с чувством пощупал ее грудь.

– Не смей! – прохрипел Антон, но тут же получил удар сапогом в живот.

– Давай-давай, Михай, – приободрил девятнадцатилетний своего старшего приятеля. – Я после тебя…

Не сводя глаз с Ликиного тела, Михай положил на кровать автомат, стянул с себя камуфляжный китель и расстегнул ремень на штанах. По лицу девушки пробежала тень. Наверное, в этот момент никто не смог бы прочитать ее мысли, кроме старшего брата.

Михай тем временем приспустил до колен штаны с трусами, выждал мгновение, чтобы дать возможность девушке оценить его силу, и потянулся к ее ночнушке.

– Не рви рубашку, – неожиданно громко попросила Лика, слегка отстраняясь. – Я сама.

Она медленно сняла сорочку через голову и отбросила на кровать – туда, где уже лежал автомат. Михай с восхищением оглядел ее фигуру.

– С-су-ука, – простонал в углу Антон. – Похотливая дрянь!

– Заткнись! – усмехнулся Михай. – Сам пользовался, дай и другим полакомиться…

Он даже не успел пожалеть о том, что отвлекся на никчемного мужа. То, что произошло в следующее мгновение, было настолько невероятным и противоестественным для такого сладкого и волнительного момента, что Михай еще какое-то время стоял в недоумении и моргал глазами.

«Тот, кто пытается тебя обидеть или задеть твою честь, – всегда будет наказан… Но когда меня не будет и когда не будет никого, кто бы мог тебя защитить, тебе придется это делать самой…»

Мужчина оторопело воззрился на ошметок кровавой плоти, упавший к его ногам, перевел взгляд на рваное волосатое месиво в собственном паху, шевельнувшееся густым багровым фонтанчиком, и только тут почувствовал безумную боль и ужас. Он рухнул на колени, зажимая обеими руками рану, и закричал так пронзительно и жутко, что его напарник от неожиданности потерял равновесие и упал на стул.

Лика отбросила в сторону нож, которым еще вчера здесь, в спальне, подрезала бахрому на покрывале, кинулась к кровати, схватила автомат и, раньше чем молодой волонтер успел что-то сообразить, наставила на него оружие.

– Во-он! – закричала она истошно. – Вон, сволочи!

Не сводя испуганных глаз с дрожащей от ярости и отвращения девушки, он осторожно поднялся со стула, подхватил под руки своего воющего товарища и, пятясь, вышел вон.

Первым пришел в себя Антон.

– Молодец! – похвалил он жену, спешно вскочил с пола и ухватился за автомат, который дрожащая Лика все еще держала наперевес. – Дай мне… Дай же, идиотка!Он не без труда вырвал из ее рук оружие и бросился на улицу. Незадачливые грабители и насильники едва успели выйти за калитку. Одним прыжком Антон догнал своих мучителей и, не говоря ни слова, расстрелял обоих в упор. Тела расшвыряло на несколько метров друг от друга. Антон еще постоял у забора, наблюдая, как у одного из убитых подрагивает в судороге нога, потом плюнул и побрел обратно в дом.

Следующие четыре дня Лика не могла выбраться из города. Еще вчера красивые и солнечные улицы теперь были обезображены смертью. На дорогах дымились перевернутые троллейбусы, сиротливо лежали в кровавых лужах детские велосипеды. Убирать с тротуаров трупы удавалось только под вечер, потому что кварталы простреливались снайперами. Смердящие тела плавились на июльской жаре, а над городом роились тучи жирных мух. Мародеры тащили все, что оставалось без присмотра. Патрули гвардейцев, прочесывая районы, то и дело натыкались на молодых людей, спешащих из ближайшей разграбленной лавочки с рюкзаками и наволочками, набитыми доверху снедью и тряпками. Из трехэтажного здания, где еще недавно размещалось успешное издательство «Лика-пресс», кроме книг и открыток тащить было нечего. Но оно, по видимости, было хорошей огневой точкой или оборонительным рубежом. Спустя всего три дня после начала страшных событий Лика нашла свое предприятие похожим на брошенный блиндаж бывшего укрепрайона. Все, что не сожгли, разрушили и изуродовали. Письменный стол Лики чудом уцелел, но был липким от засохшей крови. Девушка долго стояла посреди обугленной, разгромленной комнаты и беззвучно плакала. Ей вдруг почудилось, что она прощается не только со своим предприятием. Закончилось, рассыпалось и умерло в ней что-то большее. Наверное, юность. А вместе с ней – наивные надежды, очарования и увлечения, так похожие когда-то на любовь…