Кровавая весна 91-го продолжается

— Агапов мне сказал, — проскрипел, чудом стоящий на ногах Хомяков. — Что ты, Вернеры, Русин, Цыганков, Громов похабные частушки о президенте рассказывали, всякие гадости говорили. Семен написал обращение в райком ВЛКСМ и записку директору школы. Как комсорг я не мог не отреагировать.

— А спросить у нас нельзя было? — ласково поинтересовался Максимов. — Мало ли кто, что утверждает. С нами ещё Гринченко был. Почему ты его не упомянул? Давай у него узнаем.

Агапов неожиданно сорвался с места, рванулся к двери, но был пойман за шиворот крепкой рукой Вадика.

— Куда собрался? — рыкнул Громов, дергая Семена назад.

— В туалет, аж невмоготу стало, — пискнул перетрусивший доносчик, испуганно косясь на Вадика и подскочивших к нему Рудика и Серегу.

— Ничего потерпишь, — ухмыльнулся Громов, прихватывая Агапова за локоть.

— Олег пришел ко мне, сказал, его вынуждают подписаться под жалобой Агапова на меня и его друзей, — сообщил Андрей. — Если откажется, Хомяков настрочит кляузу на работу матери. А она и так после ухода отца, не пришла в себя, с начальником на работе конфликты начались. Олег боялся, что её уволят, и матери станет ещё хуже.

— Всё так и было, — тихо, но твердо ответил Гринченко.

— Но Агапов, действительно, сказал, что вы гадости говорили, — еле слышно пробормотал комсорг.

— Это ты заставил меня написать и подать жалобы, я не хотел этого делать, — взвизгнул Агапов. — Они меня шашлыками угощали и отнеслись нормально. И вообще, ничего я тебе подобного не рассказывал, ты всё придумал, а теперь меня обвиняешь!

— Да как же так? — еле слышно пролепетал растерявшийся комсорг.

Максимов повернулся к мрачному второму секретарю.

— Правовую оценку действий Хомякова пусть дадут товарищи из милиции и прокуратуры, — усмехнулся Андрей. — Но я хочу обратить ваше внимание, Валерий Леонидович и Мария Алексеевна, на ещё одно обстоятельство. Мало того, что Хомяков преступает закон, клевещет на одноклассников, интригует и махинирует, он ещё и не исполняет свои обязанности. Не удосужился, как комсорг, провести воспитательную работу с одноклассниками, напомнить о вреде пьянства. Достаточно было провести комсомольское собрание перед поездкой, напомнить о правилах поведения в столице, недопустимости распития спиртных напитков, но Хомяков даже этого не сделал. Будучи назначенным главным в поездке, он полностью самоустранился от выполнения своих обязанностей, не вышел из автобуса, когда класс пошел в кафе. Милиция пусть разбирается со спиртным, а мы со своей стороны не позволим замять дело и оправдать комсорга, развалившего всю работу в школе, занимающегося клеветой на своих товарищей, спаиванием несовершеннолетних, чтобы обвинить своих одноклассников, — громко заявил Максимов. — Мы считаем: такие как Хомяков позорят почетные звания комсорга и комсомольца. Об этих вопиющих случаях, развале воспитательной работы, спаивании учащихся мы всем коллективом написали в Министерство образования,

Мария Алексеевна посерела, завуч охнула и обессилено села на парту. Толстая тетка всхлипнула и схватилась за сердце.

— Центральный комитет ВЛКСМ,

Валерий Леонидович дернулся и судорожно сглотнул.

— а также в газеты «Правда» и «Советская Россия», — торжественно завершил фразу Максимов.

Второй секретарь хрипло хекнул, шлепнулся на стул и расплылся бесформенной массой по спинке. Директрису шатнуло, и она, чтобы не упасть, оперлась о стенку.

— Но пока ещё не отослали, — выдержав паузу, сообщил улыбнувшийся Андрей.

По кабинету шелестящей волной прокатились облегченные вздохи, которые моментально накрыла волна заразительного хохота. Ухал филином и ржал как лошадь Сорока, вытирая подушечками пальцев выступающие слезы. Звонко заливалась смехом, сверкая ровными белыми зубками Инга Аус, качалась ванькой-встанькой, держась за живот Лена Колокольцева, взрывались громовым хохотом Громов, Вернер, Русин. Хихикала, растерявшая свой суровый вид, Ивченко. Фыркали, падали на спинки стульев, растекались по столешницам Цыганков, развеселившийся и забывший о своих комплексах Гринченко.

Глава 15

Взрыв бурного веселья Мария Алексеевна успокоила почти сразу. Директором она была авторитетным, учениками уважаемым. Стоило ей прикрикнуть, хохот быстро угас. Как только комсомольцы затихли, директриса и второй секретарь объявили об окончании собрания, спровадили сконфуженную чиновницу, Надежду Федоровну и всех остальных. Максимова попросили остаться.

Дальнейшее общение между Марией Алексеевной, Валерием Леонидовичем и Андреем происходило в кабинете директора. Двери в кабинете и приемной закрыли, чтобы отсечь посетителей и любопытных.

В кабинете развернулась настоящая битва между руководящими товарищами и Максимовым. С первых минут директор и главный комсомолец насели на Андрея — сначала с претензиями о глупом розыгрыше.

В процессе разыгравшейся баталии политтехнологу пришлось достать из дипломата и показать руководящим товарищам стопку заранее заготовленных писем в разные инстанции и газеты, чтобы убедились — он не шутил. Письма и жалобы были написаны грамотно, чувствовалась рука умелого манипулятора. Под ними подписались не только товарищи Андрея, но и большинство одноклассников, которым Хомяков успел надоесть хуже горькой редьки. Максимов любил и умел общаться с бюрократией на языке законов и сухих фактов, приводил статьи Уголовного кодекса, уставов ВЛКСМ и школы СССР, выдержки из речей Горбачева, грамотно воздействовал на эмоции. Послания были пронизаны пафосом и благородным негодованием в адрес гнусных перерожденцев, попыток комсомольской номенклатуры опорочить честные имена учеников грязной уголовщиной. Стиль частично копировал обличительные речи на съездах КПСС, поднимая уровень накала в заоблачные выси.

Директор и второй секретарь ознакомились с пламенными групповыми письмами и жалобами, прониклись и впали в ступор на несколько минут, представив себе возможные последствия, которые сокрушительным водопадом обрушатся на их несчастные головы.

Мария Алексеевна достала из ящика стола пластинку валидола, трясущимися руками вкинула в рот таблетку и опять упала на стул. Валерий Леонидович поочередно краснел, бледнел, нервно ходил по кабинету, садился на стул, опять вскакивал, машинально стирал ладонью, капли пота, градом катившиеся по блестящему лбу.

Ошеломление руководящих товарищей длилось недолго. Директриса и комсомольский функционер были опытными чиновниками, и, оправившись от удара, сразу пошли в атаку.

Сначала пытались манипулировать — взывать к совести и местечковому патриотизму: «Ты же не хочешь опозорить свою родную школу и наш комсомол»? Потом начали угрожать: «Ты всех нас подставишь своими письмами! Представляешь последствия? Если это сделаешь, не обижайся! Никаких хороших характеристик и аттестатов ты и твои друзья не получат! Мы найдем к чему придраться. И это только начало».

На заключительной стадии перешли к торгу: «Андрей давай ты поговоришь со всеми ребятами, кто подписал эти обращения, чтобы отозвали свои подписи и согласились никому ничего никуда не отправлять, а мы гарантируем — тебя и твоих товарищей больше никто трогать не будет, отношение будет понимающее, всегда пойдем навстречу, если понадобится. Характеристики всем отличные выдадим, на экзаменах сильно валить не будем. Хомякова, независимо от милиции, даже если не посадят, сами накажем, из комсоргов и комсомола выгоним, характеристику ему испортим». На этом и договорились.