Кровавая весна 91-го продолжается

— Меня не так поняли, — еле выдавил из себя комсорг. — Я неправильно выразился.

— Воронов, ваше замечание принял к сведению, с товарищем Хомяковым наша комсомольская организация потом обсудит, что и кого он имел в виду, — пообещал Валерий Леонидович, не обращая внимания на побледневшего Толика. — Давайте, не отклоняться от сути рассматриваемого вопроса. Хотите что-то сказать по делу — говорите.

В глазах второго секретаря райкома плясали веселые чертики, и Андрей мысленно посочувствовал толстому Толику.

— Что касается всего, что Анатолий наговорил в мой адрес, — невозмутимо продолжил Максимов. — Любое обвинение должно основываться на доказательствах, иначе оклеветать можно любого человека. Давайте разбираться последовательно. Начнём, повторюсь, с обвинения в проносе водки в кафе. Сумку с бутылками достали вообще с другого стола. С чего взяли, что я имею к ней какое-то отношение?

— Рома Киреев сказал — ты водку притащил, чтобы всех угощать, ещё водитель подтвердил — это твоя сумка, — злобно прошипел Хомяков. — Отмазаться не выйдет, Воронов.

Кхм, кхм, — многозначительно кашлянул Климович. Взгляды присутствующих скрестились на встающем во весь свой немалый рост милиционере.

— Вот, — улыбнулся Максимов. — Давайте вместо глупостей Хомякова, послушаем профессионалов. Милиция, как раз и должна во всем разобраться.

— Можно? — Петр вопросительно глянул на директора. Мария Алексеевна сухо кивнула.

Старший опер вышел вперед, остановился рядом с доской, между Максимовым и столом с «обвинителями».

Скрипнул змейкой, открывая папку, достал стопку бумаг.

— Сразу поясню, все материалы дела раскрывать не буду. Это касается некоторых лиц, принимавших участие в попытке спаивания школьников и определенных фактов, — опер многозначительно глянул на ставшего абсолютно белым Хомякова. — Следствие ещё ведется, хотя основная картина ясна. Учитывая, что водку изъяли, и серьезных последствий не наступило, проинформирую о некоторых обстоятельствах, чтобы внести ясность. В субботу к нам в райотдел пришел Роман Киреев. Я вам сейчас выборочно зачитаю некоторые моменты из его заявления.

Капитан пробежался взглядом по листу.

— Ага, вот тут: «Двадцать седьмого марта девяносто первого года ко мне обратился»…, это я пока пропущу, «предложил подставить Воронова — помочь сделать так, чтобы выглядело, будто он пронес в кафе сумку со спиртным и начал спаивать одноклассников»… «Сказал, Хомяков в курсе и поможет организовать подставу»…. 'Хомяков, как главный, должен был рассадить класс по местам. Воронова с друзьями предполагалось усадить за большой стол, отгороженный от других нишей. От меня требовалось отвести Андрея в сторону на пару слов, отдельно от других показать ему спрятанную за столиком сумку, расстегнуть её, мол, там одежда, тряпки разные, ничего криминального нет. Со стороны должно создаться впечатление, что мы копаемся в сумке и о чём-то секретничаем.

Попросить, чтобы постояла недалеко, так как тут удобно, отдельная огороженная территория, никому она мешать не будет. За сумкой якобы должен был приехать родственник и забрать. Чтобы не переживал, предложить ему самому посмотреть. Важно было, чтобы он покопался в ней и оставил свои опечатки пальцев. Бутылки водки были на самом дне, обернуты в несколько слоев одежды, найти их сразу было невозможно. А я со своей стороны должен проследить, чтобы Воронов там глубоко не копался, а если начнёт, отвлечь его. Но по дороге в Москву Хомяков поссорился с Вороновым, закатил истерику и пересел в другой автобус. Рассаживать народ отказался, попросил сделать это Татьяну Ивченко, назначенную главной. Она, по неизвестной мне причине, просьбу Хомякова проигнорировала. Никого никуда рассаживать не стала, все уселись, куда захотели'.

Климович оторвался от бумаги, глянул на замерших школьников, помрачневшую директрису, скривившегося второго секретаря, изумленно выпучившую глаза толстую чиновницу.

— Там дальше идут технические подробности планируемой, хм, операции, — усмехнулся старший опер. — Я их читать не буду. Думаю, того что озвучил, вполне достаточно.

— Это клевета! — заорал бордово-красный Хомяков. — Воронов всё подстроил. Есть и другие свидетели. Водитель сказал, Андрей ему сумку передал, попросил, чтобы в автобусе поставил!

— Потише, гражданин Хомяков, не на трибуне выступаете, — рявкнул Климович, и комсорг испуганно замолчал.

— Что касается водителя отдельная история, — усмехнулся милиционер. — Нам по факсу прислали его протокол допроса. Григорий Иванович Колесников дал показания, что Андрей Воронов передал ему сумку с вещами и водкой в четверг вечером. Точное время он назвать затрудняется, примерно, где-то с шести до половины девятого. Якобы очень болела голова, и всё было как в тумане. У нас сразу возникло несколько вопросов. Первый — откуда Андрей знал, кто повезет школьников в Москву? Организацией поездки занимались классный руководитель Воронова, Хомяков, как комсорг и учительница с девятнадцатой школы. Именно они встречались с водителями, консультировали их, согласовывали время приезда и другие технические моменты. Андрея к организации процесса никто не подпускал. Это первая несостыковка. Вторая, преступники упустили, что у Воронова может быть алиби. Как сообщил нам Андрей, с двух часов дня он вместе с большой компанией одноклассников и друзей сидели дома у Вернеров почти до десяти часов вечера. Смотрели фильмы по видеомагнитофону, общались. Там была большая компания, и все ребята это подтвердили. Но самое главное, подтвердили Марк Рудольфович и Мария Генриховна — родители Рудольфа и Валерии Вернеров. Они всё это время, пока молодежь смотрела видео и чаевничала на кухне, находились дома. Так что у Андрея алиби стопроцентное — он никому ничего передавать с шести до половины девятого не мог. Интересное обстоятельство нам сообщили родители Воронова Николай Петрович и Светлана Аркадьевна. В четверг во второй половине дня и вечером, пока Андрея не было дома, ему несколько раз звонили, сперва какие-то парни, потом девушка. Представиться отказались, просто вешали трубку. Это нас ещё больше заинтриговало. Поехали домой к Григорию Ивановичу Колесникову, его там не оказалось. Нашли его в воскресенье на даче. Когда начали допрашивать Колесникова, выяснились занимательные подробности. У него родной брат, младший, сидит на зоне, за драку, повлекшую тяжелые телесные. Так вот, один человек, кто говорить не буду, к вашему классу он отношения не имеет, надавил на Колесникова. Сказал, если тот не скажет, то, что велено, брату будет очень плохо. Учитывая всё изложенное, как офицер милиции, могу с уверенностью утверждать — Андрей Воронов никого спаивать не собирался и к сумке со спиртным никакого отношения не имеет.

После речи Климовича наступила тишина. Тамара Владимировна стыдливо отвела глаза, не желая встречаться взглядом с Андреем. Директриса вдруг тяжело поднялась и подошла к Максимову.

— Извини, Андрей, — вздохнула она. — Была неправа.

— Ничего страшного, Мария Алексеевна, — сразу ответил Максимов. — Я прекрасно Вас понимаю. Вы же не могли всего этого знать.

— Хомяков, завтра в десять утра, в райотдел — в пятнадцатый кабинет, — тяжелый взгляд старшего опера, казалось, пригнул белого как бумага комсорга к земле. — Будем разбираться с тобой и всей вашей гоп-компанией.

Толстяк нервно сглотнул, но ничего не ответил.

— Вопросы есть? — прищурился старший опер. — Нет? Тогда я пошел.

Климович повернулся к выходу, незаметно подмигнул Максимову и исчез в коридоре, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь.

— Вроде во всем разобрались? — первым пружинисто вскочил второй секретарь. За ним поднялась багровая и потная тетка из районо. Остальные тоже начали вставать.

— Задержитесь, пожалуйста, ещё на несколько минут, — попросил Максимов. — После всего, что на меня здесь наговорили, думаю, я получил право высказаться.

— Зачем? — нахмурился Валерий Леонидович. — Вроде всё выяснили.

— Сейчас объясню, — пообещал Андрей. — Раз вы уже здесь собрались, давайте дойдем до конца, чтобы никаких вопросов ко мне и моим друзьям не осталось. С обвинением в спаивании одноклассников мы разобрались. Теперь осталось рассмотреть второй вопрос, в котором обвиняют меня и моих друзей — оскорблениях нашего президента — Михаила Сергеевича Горбачева. Прежде всего, один вопрос, кто и на каком основании всех нас обвиняет, а Хомяков?