Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
Рейко хотелось смеяться от безрассудности и абсурдности услышанного за все эти дни. Убийца, что собирается поставить точку в своей творческой стези собственной смертью, став самим произведением искусства.
А взвалить бремя за собственную жизнь он решил на неё, на ту, чью жизнь разрушил, чью душу искромсал и изрезал своей кистью, пускай и не прикоснувшись к её телу.
— Ты хочешь, чтобы я стала убийцей…
— Это не убийство, если тебе так претит мысль отнять мою жизнь лично, я могу выпить яду. Я буду уже мертв. А ты свершишь старый, но всегда верно действующий закон талиона «Око за око, зуб за зуб». Я думал, что ты посчитаешь справедливым такой исход, как слуга закона.
Рейко поднялась на затекших ногах, но, потеряв
— Если я откажусь, то что тогда? — Серые глаза, озлобленные, как у побитой собаки, уставшей от собственной жизни, смотрели сквозь расщелины пальцев на стоящего чуть ссутулившегося убийцу, на чьих губах всплыла грустная усмешка.
Мир в эту минуту отключился для маэстро, поставив пьесу на паузу, где застывают не только герои, но и декорации, позволяя личному суфлеру подбежать с забытым текстом на сцену. Но суфлер этот передвигался нарочито медленно, вспорхнув со стола на пол, взметнув полами белой юбки, как крыльями падшего ангела.
— Действительно, Сасори, что ты будешь с ней делать? — с юродивой жеманностью, манерничая, спросила Нарико, обойдя Акасуну. — Давай-ка я помогу тебе: ты выпотрошишь её прямо сейчас! Немедленно! Вырубишь её одним ударом и затащишь в операционную! Эту марионетку, которую украл некто, тебе неизвестный. Она давно принадлежит тебе, её место в твоей личной коллекции! А куклы не способны без марионеточника исполнять его волю! — низвергала Инаеси ядовитые слова, что кислотой разъедали само сердце побледневшего убийцы.
— Нет, она способна, — возразил Акасуна вслух.
Рейко встрепенулась, это не был ответ на её вопрос, но кому тогда предназначались эти слова, если ни ей? Пустой и потерянный взгляд Сасори стрельнул в сторону, расфокусировано пробежавшись по всей комнате. Он махнул рукой, как прогоняют назойливую муху.
И тогда Акияма поняла, что уже видела подобную картину однажды — в том коттеджном домике в Осаке, в подвале, он так же разговаривал сам с собой.
Кукловод и сам признался, что все это время ему сопутствовали его верные спутники, шептавшие заклятья, приговорившие других к страшной смерти и помиловавшие легкой смертью. Но кто? Кто они? В своей исповеди Сасори ни разу не произнес их имена, только местоимения «он» и «она».
Сасори схватился за голову, на его лице изобразилась такая мука, словно юношу пронзила неистовая боль, что Рейко хотелось подорваться с места и подхватить эту больную душу, чтобы крепко обнять и крикнуть, что никого здесь нет. Но этот глупый порыв отрезвила собственная ненависть. Она замотала головой, наблюдая, как Акасуна повернулся к противоположной стене, чуть гневно сощурив глаза.
— А что ты мне скажешь? Что я все должен бросить?
Поистине жуткая картина: быть зрителем и не видеть никого. Пьеса одного артиста, исполняющего несколько ролей: сам себе актер, сам себе сценарист, сам себе композитор и художник-постановщик.
Рейко прижала пальцы к губам, в горле застрял горький ком тошноты, но она не могла найти в себе силы, чтобы встать и пройти мимо невидимых ею людей, боясь потревожить, спугнуть, сломать постановку.
Стоящий у стены Дейдара, куда выжидающе в нервном нетерпении смотрел Акасуна, развел руками, пожав плечами, и с неизменным озорством оскалил ряд белых зубов.
— Я считаю, что ты должен завершить свой проект, а потом уже разбираться с оставшимися мелкими проблемами. Кто важнее: Мастер или какая-то Акияма Рейко, ничего не смыслящая в твоем искусстве?
Полицейская понимала, что сейчас это её последний, нет, единственный шанс схватиться за ручку двери в душу Акасуны Сасори, чтобы выбраться живой и невредимой — нужно лишь подобрать верный ключ.
Думай, Рейко, думай. Инаеси Нарико так или иначе была повинна в смерти всех его друзей. Дейдара, Яхико, Конан, Сакура, Нагато.
Акасуна Сасори — классический пример серийного убийцы — странствующего,
организованного визионера. Убийца-психопат, страдающий параноидной шизофренией, убийца с клиническим бредом и галлюцинациями. Его мучили призраки умерших друзей, и он создал кукол, вселив в них свои больные грезы. Но это не простой бред. Он расщепил себя. Разделил Акасуну Сасори на три части. Он все равно, что фрейдовская конструкция бессознательного, если взглянуть на проблему с этой стороны.Он не называл имена тех, с кем говорит. «Она» и «Он». Нет сомнений, что под «она» он имел Инаеси Нарико.
Инаеси Нарико — локальный, дезорганизованный серийный убийца, тип «миссионера». Подобные убийцы считают себя мстителями или судьями, очищающими общество от «грязи». Нарико считала себя «героем», карающим мечом во славу Мастера. Она идеальный образ для неподконтрольных руководящих инстинктов. Именно ею и оправдывает свои убийства Кукловод — идеей.
Если Нарико — это оно, бессознательное, то должно быть и Сверх-Я, голос совести и морали, то, что периодически останавливало или, по крайней мере, пыталось остановить. Своеобразное отражение социального мира в психике человека, вместилище социальных правил, норм социального общежития, моральных запретов и религиозных установлений. Кто из его товарищей больше всех подходил на эту роль? Кто-то близкий, к кому Сасори мог прислушаться. Скорее всего, это либо Тсукури Дейдара, либо Харуно Сакура. «Он», значит…
— Не слушай её, — самым простым, ничего незначащим обыденным голосом проговорила Рейко, кротко и скромно. Но какой это произвело эффект! Сасори натянулся струной, затрепетал всем телом и медленно обернулся к Рейко. В его глазах таился неподдельный испуг и удивление, на которые, как думала Акияма, он не способен.
— Кого её? — едва выдавил он шепотом, боясь услышать ответ.
— Не слушай Нарико.
Уста Кукловода задрожали, как и расширившиеся кукольные глаза, его стан качнулся от невидимого, но сильного ветра, который свалил серийного убийцу на колени перед Рейко. Он схватился за неё как утопающий за последнюю надежду, смотря в её остекленевшие от передавшегося от него страха бесцветные глаза.
— Ты тоже её видишь? — голос Акасуны дрожал вибрирующими невротическими нотками, он схватил руку Акиямы, сжав со всей силы, другой нежно дотронувшись до заледеневшей влажной щеки. — Я не один слышу этот голос?
— Не слушай её! — истерично заверещала Инаеси. На лицо мёртвого Потрошителя легла тень, какая накрывает пораженных поцелуем смерти. Самозабвенно ударив в грудь окровавленным от впившихся в собственную кожу наконечников нэкодэ кулаком, она завизжала как зарезанная свинья. — Это сука блефует!!! Никто! Никто не способен понять тебя, кроме меня! Убей её! — Нарико рухнула на колени рядом с Сасори, затормошив со всей силы, но Сасори смотрел только на замершую Рейко с такой нежностью и надеждой, что Инаеси шарахнулась назад и, ища поддержки, устремилась к подозрительно улыбающемуся Дейдаре. — Что ты молчишь! Сделай что-нибудь! Она же им манипулирует! Её нужно убить! Немедленно!
— Нет, Рейко не нужно убивать, — издевательски спокойно изрек Тсукури.
Сасори вновь повернулся к Дейдаре, на что немедля среагировала и Рейко, если в другую сторону он смотрел к Нарико, значит в той стороне стоит…
— Послушай Дейдару, он прав, — с материнской лаской Рейко неуверенно, не сразу найдя в себе силы для такого интимного и пугающе недопустимого жеста, дотронулась до руки Акасуны, сжимающего её предплечья.
Ключик вошел в замочную скважину и скрипуче чирикнул, зубья замка разомкнули пасть, открывая запертый самим гением ларец. Сасори будто бы обмяк, расслабился в первые за все годы, смотря, как тень накрывает стену, где стоял исчезнувший Дейдара. Нарико качнуло в сторону, и, упав на колени, она из последних сил потянула когтистую руку убийцы к Сасори, но он был слишком далеко, недосягаем стал для него угасающий крик, что вскоре исчез в мерцающей пыли.