Кукловод: Реквием по Потрошителю

В дверь позвонили. На пороге открывшейся двери стоял одногруппник, разыскиваемый двое суток полицией, не кто иной, как единственный выживший свидетель по делу Потрошителя — Акасуна Сасори. Точнее бледная тень того парнишки, что он знал. Ведь стоящий перед ним человек был бледнее любого воплощения смерти — осунувшийся, сгорбленный под непосильным бременем, смотрящий взглядом, молящим о помощи, принятии и прощении. В нем был страх, но страх не того, что произошло, а что еще предстоит. Пугающее будущее человека, сорвавшего с себя оковы человечности, любых моральных и нравственных ценностей. Стоящий перед Нагато был лишь призраком Акасуны Сасори, ожившим мертвецом, не осознающим своей смерти. Узумаки замер в болезненном ступоре, уставившись на друга, будто страх и оцепенение передались и ему.

— Сасори? — наконец вырвалось с хрипом и опаской. — Что случилось? Где ты был? Я читал, что на тебя было покушение в больнице…

— Нагато. — Голос Акасуны напугал Нагато еще сильнее, чем взгляд побитой собаки — надломленный, треснутая струна с рвущимся криком скопившейся боли. — Я совершил нечто ужасное. — И зажмурился со всей силой, заскрежетав зубами. — Я не знаю теперь, куда мне идти и что делать. Я боюсь самого себя.

И, качнувшись как под тягой неустанно бьющего в спину ветра, переступил через порог, упав в объятья единственного друга.

В растерянности Нагато закрыл дверь и похлопал сотрясающегося в беззвучном рыдании друга. Он не знал, но ощущал боль, что волной перекатывалась по пульсирующему телу — одному большому воспалённому нерву.

Сасори ничего не объяснил, уверил Узумаки, что домой он больше никогда не вернется. То место больше его не ждет. Как раньше больше никогда не будет. Нагато боялся спросить, что случилось, но глаза — отражение безумия, бьющегося в кофейном омуте, где хаотично то сужаются, то расширяются зрачки — говорили не трогать один большой воспалённый нерв.

Нагато не мог предположить, что за его столом, держа в ледяных руках керамическую кружку чая с изображением слоника, летящего на шариках, сидел будущий серийный убийца, начавший свой путь не несколько часов, а уже месяц назад.

Акасуна со скромностью непридирчивого путника попросил предоставить ему маленький угол, где он мог бы выспаться и собраться с мыслями. Обрадовавшийся, что старые добрые деньки снова как на ладони, Нагато похлопал друга по плечу и побежал доставать гостевой футон.

Сасори спал эту ночь крепко, как не спал последние полгода. Его отпустили сумбурные, не имеющие смысла сны. Он получил покой на целых два дня — без вопросов о прошлом, без размышлений о будущем. Но сплетенные из мирной жизни в углу спальни друга грезы, с которым он перебрасывался скупыми и лаконичными фразами, подошла к концу.

Заголовки газет пестрили вычурно-помпезными фразами «Токийский Потрошитель найден забальзамированным в квартире убитой женщины, чьи останки тела также были найдены в ванной комнате». Интернет разрывало от безумных теорий и слухов о новом серийном убийце, расправившемся с Потрошителем. Волна паники ударилась о стену, но тут же захлестнула новым потоком.

После всех смертей Нагато уже морально был готов услышать роковые строчки, безжалостные, обесцененные: «Мне очень жаль, но…».

Сакура мертва. Как и все. Её выпотрошили. Оставили в какой-то канализационной смердящей дыре. Как он расскажет об этом Сасори? Друг и так находился в нестабильном состоянии на грани срыва, но ведь рано или поздно Акасуна зайдет в интернет, услышит по телевизору.

— Сасори, — начал Нагато тоном самого плохого психолога, повторив ненавистные строчки. — Мне так жаль, но я должен сказать… — и, присев за стол к завтракающему Акасуне, схватил его за предплечье, будто боясь, что тот может сорваться. — Сакура мертва. Убита Потрошителем.

Что-то поменялось в лице Акасуны, что-то, что должно было насторожить Нагато еще два дня назад на пороге его квартиры. Что-то, что он не видел никогда ни в одном лице. Ни грустью, ни болью, ни удивлением это не было. Акасуну перекосило до неузнаваемости во вспышке исступления, как человека, схватившего инфаркт. Он шарахнулся от Нагато, будто тот ударил его током, и попятился назад, издав надломленный хрип.

— Сасори?

— Я знаю…. — улыбка умирающего, после стольких страданий, наконец, узнавшего, что его отключат от аппарата. Глаза безумца, одержимого одному ему известной вещью. — Я знаю.

— Господи, так ты поэтому… все это время. — Нагато наивно решил, что Сасори находился в состоянии прострации, потому что уже первым узнал о смерти бывшей девушки. А быть может, и стал свидетелем? — В газетах пишут, что Потрошитель…

— Потрошитель мертв, — сказал, как отрезал, а голос неестественно холодный и надменный, точно произнес его совсем иной человек. Нагато даже взглянул, а Сасори ли это произнес, но лицо было все так же перекошено с бегающим взглядом и плотно сжатыми губами. — Потрошитель… Потрошителем была Инаеси Нарико.

— Инаеси Нарико? — не веря, воскликнул Нагато, полный сомнения. Имя он точно помнил. Где-то, когда-то…точно, их натурщица, девушка с внешностью фарфоровой куклы, кажется, её привела к ним Сакура. — Инаеси Нарико? Та блондинка, что позировала нам? Ты о ней?

— Именно о ней.

— Жуть и бред какой-то. Как такая милая девушка могла…

— Я убил её, — слова вырвались большим судорожным выдохом, блеющим стоном. Сасори отвел бешеный взгляд и резко вскинулся на Узумаки, отшатнувшегося от его простертых рук. — Я убил её, Нагато. Вот этими руками разрезал её пилой, выпотрошил, зашил, обработал тело, едва не сварил его, вытащил её глаза и вставил пластмассовые. Я вылил из неё всю кровь и слил в ванную, туда же бросил и органы, потому что решил, что на мусорке они будут смотреться слишком неправильно.

Он говорил это так легко, будто описывал технику написания картин, так спокойно и умиротворённо, не как об убийстве, а как о прошедшей прогулке. Жестикулировал в меру, а голосу бы позавидовал любой пастырь. И тогда Нагато понял, что его смутило с самого начала. Акасуна Сасори был мертв. И, быть может, умер гораздо раньше Сакуры, Конан или Яхико. Он умер в тот момент, когда только стал свидетелем убийства, над которым они все посмеялись в начале, решив, что Дейдара просто шутит. Стоящий перед ним челочек больше не Акасуна Сасори.

Нагато бы хотел рассмеяться и сейчас, списав на то, что Акасуна плохо пошутил, нервы просто не выдержали после всего случившегося.

Но Сасори не шутил.

Нагато дернулся назад в сторону лежащего на подоконнике мобильника, и Сасори, поймав его движения, прекратил речь.

— Что ты делаешь?

— Я… — Узумаки сглотнул и, встрепенувшись, подлетел к другу, схватив за плечи, всматриваясь в чужие, незнакомые глаза. — Сасори, скажи, ты ведь не… не только эту девочку убил? Невозможно забальзамировать так идеально человека, как об этом писали в интернете, с первого раза?