Курсант Сенька

— А-а-а, так ты не в курсе! — Петр лукаво прищурился и поставил ведро на землю. — Такая история приключилась! Весь колхоз уже третий день животы надрывает от смеха.

— Да что стряслось-то?

— Помнишь, на прошлой неделе к нам комиссия из района нагрянула? Проверять, как мы к весенним работам готовимся?

— Ну помню. И что дальше?

— Так вот, Николай Иваныч решил себя показать с лучшей стороны. Напялил новый костюм-тройку, начистил сапоги до зеркального блеска, даже усы подкрутил. Ведет комиссию по ферме, толкует про надои, про племенную работу. А сам весь важный, грудь колесом выпятил.

Зина присела на перевернутое ведро и приготовилась слушать. Петр у нее истории рассказывал мастерски — заслушаешься.

— Подходят они к загону с быками, значит. А там наш Борька стоит — помнишь, тот вороной красавец, что в прошлом году медаль получил?

— Помню, помню. Статный бык, породистый.

— Вот именно. Так Николай Иваныч и вещает комиссии — «А вот наша гордость, племенной производитель Борис Первый. Нрав покладистый, смирный, потомство от него уже полколхоза дает». И только он это выговорил, как Борька вдруг как заревет! Да так оглушительно, что у одного проверяющего кепка с башки слетела!

— Ой, быть не может! — рассмеялась Зина, всплеснув руками.

— Еще как может! Но это цветочки. Николай Иваныч, чтобы показать, какой бык послушный, решил его приласкать. Подходит к изгороди, протягивает руку, а Борька как цапнет его за рукав зубищами!

— Батюшки! А что потом?

— А потом началось цирковое представление! Борька тащит Николая Иваныча к себе в загон, а тот упирается изо всех сил и вопит: «Отпусти, Борька! Отпусти, милый!» А комиссия стоит столбом, глаза на лоб полезли. Один даже записную книжку обронил от испуга.

Зина тоже уже качалась от смеха, держась за бока.

— Еле-еле отцепили нашего заведующего от быка. Рукав весь в клочья, пуговицы по двору раскатились. А самое потешное — когда Николай Иваныч отошел от изгороди, Борька как замычит довольно и преспокойно пошел сено жевать, словно ничего и не было! Вот такие у нас дела творятся…

— А комиссия что?

— А комиссия записала в акте — «Животные проявляют повышенную активность и жизнерадостность». Представляешь?

А в этот самый миг к ним как раз подошел Николай Иванович Новопашин, заведующий фермой. На нем красовалась заплатанная рубашка в мелкую клетку, а правый рукав пиджака и впрямь выглядел изрядно потрепанным — словно кто-то основательно его пожевал.

— Над чем это вы тут заливаетесь? — спросил он с подозрением, прищурив глаза.

— Да так, Николай Иваныч, — невинно отозвался Петр, едва сдерживая усмешку. — Зинка интересуется, отчего это вы сегодня в рабочей одежде щеголяете. Я говорю — наверное, костюм в химчистку снесли.

Новопашин залился краской и пробурчал что-то неразборчивое под нос. И в ту же секунду из-за угла коровника выглянула голова Марии Михайловны Гусевой — местной сплетницы номер один и по совместительству, заведующей молочной кухней.

— Николай Иваныч! — заголосила она на всю округу. — А правда ли, что вас Борька чуть до смерти не напугал?

— Какой еще Борька! — взвился заведующий. — Никто меня не пугал! Это все бабьи сплетни!

— Да ладно вам, Николай Иваныч, — подмигнула Мария Михайловна, явно наслаждаясь моментом. — Вся деревня уже в курсе. Говорят, орали вы так, что даже в Малиновке слышно было.

— Я не орал! Я… я подавал команды животному!

— Какие такие команды? «Отпусти, Борька, отпусти»? — не унималась Гусева, довольная как удав.

Петр же с Зиной из последних сил сдерживали хохот. а Николай Иванович метал громы и молнии, но что поделаешь — в деревне новости разлетаются быстрее самого резвого ветра.

— Ладно, хватит языками чесать, — сказал он наконец, махнув рукой. — Работать надо, а не балагурить. Зина, как дела с дойкой?

— Все хорошо, Николай Иваныч. Надой вчера был что надо — 847 литров с утра настрогали.

— Молодец. А ты, Петр, телят проверил? Как там наша молодежь поживает?

— Проверил. Все здоровехоньки, жрут за милую душу. Только вот, Рыжуха опять из загона удирала. Третий раз за неделю ее по всей деревне гоняем.

— Это которая, рыжая-то телочка?

— Она самая. Башковитая больно. Щеколду научилась открывать.

— Надо будет навесной замок приладить, — задумчиво протянул Новопашин.

— А может, лучше Рыжухе по-человечески объяснить, что драпать нехорошо? — съехидничала Мария Михайловна. — Раз она такая смышленая.

— Мария Михайловна, — строго сказал заведующий, — у вас что, своих дел мало? Ступайте лучше молоко принимать.

И Гусева обиженно фыркнула и засеменила прочь, но не прошло и минуты, как ее голос уже разносился по всей ферме.

— Тамара! Тамарочка! Беги сюда, такую историю расскажу — закачаешься!

— Ну вот, — тяжело вздохнул Новопашин. — Теперь до самого вечера покоя не видать. Будет всем подряд про Борьку трепаться.

— А что, Николай Иваныч, — лукаво прищурилась Зина, — может, и впрямь стоило бы Борьке премию выписать? За трудовую активность?

— Зина!

— Да шучу я, шучу! — махнула она рукой. — Не сердитесь уж.

А в этот миг со стороны деревни донесся знакомый треск мотора. К ферме подкатывал видавший виды «УАЗик» цвета хаки — верный конь ветеринара Семена Кузьмича.

— Гляди-ка, Семен Кузьмич пожаловал! — просиял Петр. — Как раз кстати. Надо нашего Борьку поглядеть — не стряслось ли чего от переживаний.

Из машины выбрался поджарый мужчина в застиранном белом халате и черных резиновых сапогах. Семен Кузьмич Воробьев врачевал скотину уже два десятка лет и каждую живность в округе знал в лицо.

— Здорово, мужики! — поздоровался он, хлопнув дверцей. — Как житье-бытье? Слыхал, у вас тут цирк устроили?

— Семен Кузьмич, — простонал Новопашин, — только не вы тоже!

— Да ладно, Николай Иваныч, чего убиваться. Со всяким бывает. Помню, в молодости меня один жеребец так тряхнул — три дня потом ходил, как неваляшка. Зато теперь к лошадям подхожу с умом.

— А что с Борькой-то делать? — забеспокоился Петр. — Может, его осмотреть стоит?

— Непременно осмотрим. Только сперва расскажите толком, что стряслось.

И пока мужики толковали про быка, Зина направилась в молочный блок — время подходило к дойке. По дороге ей повстречалась соседка Анна Васильевна.