Курсант Сенька

— Как это — все? А тебе этого мало разве?

— Коль, ну подумай головой, — сказал я, все еще улыбаясь. — Никто же не помер! Ну ушла и ушла — это даже к лучшему, что ушла. Зачем злобу в сердце носить или обиду лелеять? Пусть себе живет как знает, а ты получше встретишь. Мы же еще молодые, вся жизнь впереди расстилается!

Коля сначала нахмурился, а потом задумался. И постепенно лицо его начало проясняться, как небо после грозы.

— Да… наверное, ты прав, — медленно проговорил он. — Просто… больно было до чертиков. Думал, что любит по-настоящему, а она…

— А она показала свое истинное лицо, — закончил я за него. — Лучше сейчас узнать, чем через несколько лет. Представь только, если бы ты на ней женился, а она потом с кем-то другим сбежала?

Коля кивнул, и я увидел, как с его плеч словно пудовая гиря свалилась.

— Сень, прости меня, — сказал он тихо, почти шепотом. — Я дурак набитый. Из-за этой истории с Машей на всех злился, а больше всего на тебя. Завидовал черной завистью, что у тебя все ладится, а у меня…

— Забудь, — махнул я рукой. — Мы же товарищи. Бывает такое.

В этот же момент к нам подбежали Леха с Пашкой, которые издалека наблюдали за нашим разговором.

— Ну наконец-то! — радостно воскликнул Леха. — А то уже думали, что до самого выпуска молчать станете!

— Пошли в столовку, — предложил Пашка. — Отметим примирение! Там сегодня котлеты дают — говорят, вкусные!

Мы рассмеялись и направились все вместе в столовую. Коля шел рядом со мной и вдруг сказал.

— А знаешь, Сень, ты прав насчет Маши. Если честно подумать, она мне и не очень-то подходила. Все время канючила, что мало времени ей уделяю, что в училище пропадаю… Странно это, в общем, всё…

— Вот видишь, — подмигнул я. — А теперь найдешь такую, которая будет гордиться, что у нее парень — будущий офицер!

— Точно! — засмеялся Коля, и я понял, что мой старый друг вернулся ко мне.

Так закончилась наша серьезная размолвка. И мы поняли тогда, что настоящая дружба крепче любых обид и недоразумений — как закаленная сталь, которая от огня только прочнее становится.

Афганистан

весна

Караван-призрак

Утреннее солнце едва пробивалось сквозь пыльную дымку, когда колонна из семи машин выстроилась у ворот базы. БТР-70 замыкал строй — его башня медленно поворачивалась, словно сонный зверь принюхивался к утреннему воздуху.

— Козлов! Живо в кузов! — рявкнул старшина Петренко, хлопнув ладонью по борту. — Не на дачу едем!

Кирилл поправил автомат на плече и забрался в кузов грузовика. Дни в Афганистане еще не успели стереть с лица юношескую мягкость, но глаза уже приобрели ту особую настороженность, что приходит к пацанам в горячих точках.

— Кирюха, садись рядом, — подвинулся Димка Макаренко. — Слышал, куда тащат?

— В Рохи опять, — буркнул пулеметчик Гриша Захаров, пристраивая свой ПКМ у борта. — Третий раз за месяц. Достало уже.

Радист Толик Усевич в этот момент возился с Р-105М, настраивая частоты.

— Связь дрянь сегодня, — пожаловался он. — Помехи какие-то. Вчера тоже было.

Старшина Петренко тем временем забрался в кабину к водителю — молчаливому узбеку Рахмону, который мотал здесь уже второй срок и знал здешние дороги как облупленные.

— Ну что, орлы, — обратился Петренко к солдатам в кузове, — маршрут знакомый. До Рохи четыре часа тащиться, если не застрянем. Проверим еще один кишлак, пересчитаем бородачей — и домой. Вопросы?

— А что там стряслось? — спросил Кирилл. — Вроде неделю назад тихо было.

— Местные жалуются на странные звуки по ночам, — ответил старшина, закуривая сигарету. — То ли духи балуются, то ли еще какая напасть. На месте разберемся.

Колонна тронулась. Пыль столбом взвилась за машинами, и вскоре база растворилась за поворотом серпантина.

Первые два часа прошли тихо. Солдаты дремали, покачиваясь в такт движению грузовика по разбитой дороге. Кирилл смотрел на проплывающие скалы и думал о доме — березовые рощи, совсем другое небо.

— Эй, салага, — толкнул его в бок Гриша, — не кисни.

— Не кисну, — вздохнул Кирилл.

— Так держать, — подмигнул Димка. — Главное — башку береги. И старших слушай.

Около же полудня колонна встала на короткий привал. Солдаты размяли затекшие ноги, хлебнули из алюминиевых фляжек. А Толик снова копался в рации.

— Что-то совсем связь пропала, — нахмурился он. — База молчит.

— Горы, — махнул рукой Петренко, стряхивая пепел с сигареты. — Здесь всегда беда со связью. Поехали дальше, там разберемся.

Но через полчаса стало ясно — дело не только в горах. Рация молчала мертво, даже привычного треска не было. А потом начались другие странности…

Первым это заметил водитель Рахмон. Резко ударил по тормозам и высунулся из кабины.

— Товарищ старшина! Компас с ума сошел!

Петренко подошел к кабине и глянул на приборную доску. Стрелка компаса металась, как бешеная, — то влево, то вправо, словно потеряла всякий смысл.

— Что за черт… — пробормотал старшина, почесав затылок.

— Да вы на часы посмотрите, — добавил Рахмон, кивнув на панель.

Электронные часики на приборке творили какую-то чушь — цифры скакали, как на неисправном калькуляторе.

— Толик! — гаркнул Петренко. — Беги сюда!

Радист подбежал, сжимая в руках рацию.

— Товарищ старшина, у меня тоже что-то не то творится. Батарейки свежие поставил, а «рация» то работает, то молчит. Сама по себе включается-выключается.

И Кирилл почувствовал, как мурашки побежали по спине. Что-то тут было неладно. Воздух будто загустел, дышать стало тяжело — как перед грозой в горах.

— Может, назад повернем? — предложил Димка, и голос его дрогнул.

— Не городи чушь, — отрезал Петренко. — Техника барахлит — дело житейское. Едем дальше.

Но не прошло и километра, как встал головной транспорт. Из кабины выскочил сержант, командир передовой машины.

— Петренко! — заорал он, размахивая руками. — Мотор глохнет! И не только у меня!

И правда — по всей колонне началась чертовщина. Движки работали с перебоями, чихали, глохли, снова заводились со скрипом. БТР в хвосте дважды вставал колом.