Ленька-активист

Конечно, оставалось лишь догадываться, как товарищ Сталин, отнесется к этому моему предложению. Может быть, он, как человек прагматичный и далекий от всяких там «санитарных тонкостей», сочтет это мелочью, недостойной его высокого внимания. А может, наоборот, увидит в этом рациональное зерно, проявление государственной мудрости и подлинной заботы о народе, о его здоровье. Но попытаться стоило. Ведь если моя идея, пусть даже в самой малой степени, поможет спасти хотя бы одну человеческую жизнь, это уже будет не напрасно.

Девятнадцатого декабря (по старому стилю — шестого) тысяча девятьсот двадцатого года мне исполнилось четырнадцать лет. «Праздновал» я этот день, конечно, весьма скромно, если не сказать — никак. И все же, четырнадцать лет — цифра. Теперь я уже почти взрослый человек. Теперь я могу вступить в комсомол. И тут было о чем подумать.

С одной стороны, вступить в Коммунистический союз рабочей молодёжи Украины (КСРМУ) — это было почетно, открывало новые возможности. В будущем — это прямой путь в партию, к той самой власти, к которой я так стремился. Но, с другой стороны, у меня была моя собственная «партия» — мой пионерский отряд. И я был его командиром, его организатором, и мне очень хотелось, чтобы именно наша, каменская коммуна стала первой, официальной, признанной на самом высоком уровне пионерской организацией. Чтобы именно мы стали образцом для подражания, маяком, так сказать. И если я сейчас вступлю в комсомол, то как бы отойду на второй план, стану просто одним из многих.

И после некоторого раздумья, я подумал: лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. «Раз уж моя идея с конфискацией церковных ценностей, — размышлял я, сидя вечером у тускло горевшей лампы в нашем доме в Нижней Колонии, — пусть и не в том виде, как я предлагал, но все же нашла отклик наверху, то, может быть, и про пионеров там, в Москве, вспомнят? Может, и мое первое письмо товарищу Сталину не пропало даром, дошло до него, и он задумался над моими предложениями?»

Эта мысль грела мне душу, придавала надежды. И я решил не торопиться с комсомолом, еще немного подождать. В конце концов, комсомол от меня никуда не денется, а вот шанс стать зачинателем всесоюзного пионерского движения может больше и не представиться.

И, как ни удивительно, интуиция меня не подвела. Уже в феврале двадцать первого года до нашего захолустного Каменского дошли слухи, а потом и газетные вырезки, о том, что в Москве, в ЦК РКП (б), всерьез обсуждается вопрос о создании массовой детской коммунистической организации.

Газеты писали об этом скупо, намеками, но из этих обрывочных сведений можно было понять, что вокруг этого вопроса разгорелись нешуточные споры. С одной стороны, выступала Надежда Константиновна Крупская, супруга Ленина, которая давно уже вынашивала идею создания организации, подобной скаутской, но на коммунистической основе. Она видела пионеров как «юных ленинцев», которые должны хорошо учиться, быть примером для своих сверстников, изучать марксизм-ленинизм и готовиться стать достойной сменой старшему поколению большевиков.

С другой стороны, как можно было понять из тех же газетных намеков, была и другая точка зрения: пионеры должны заниматься не только учебой и идеологической подготовкой, сколько трудовым воспитанием. И за этой точкой зрения, что характерно, стоял товарищ Сталин. Ведь именно об этом я и писал ему в своем первом письме! О трудовых коммунах, о помощи селу, о вовлечении беспризорников в строительство коммунизма через труд!

Споры, видимо, были жаркими. Газеты мельком упоминали о «дискуссии», «различных подходах», об «отсутствии единого мнения». Но я нутром чуял, что за этими обтекаемыми формулировками скрывается серьезная борьба мнений, борьба за то, какой быть этой новой, еще не рожденной организации.

И вот, наконец, в марте, в одной из центральных газет, которую мне показал председатель ревкома товарищ Фирсов, было напечатано официальное сообщение: ЦК РКП (б) принял «Положение о детских коммунистических группах имени Спартака — пионерах».

Я с жадностью впился в строки этого исторического документа. И сердце мое забилось от радости и гордости. Это была победа! Наша победа! Потому что «Положение» это, по сути, представляло собой компромиссный вариант, в котором явно прослеживались и идеи Крупской, и мои собственные, те, что я изложил в своем письме Сталину, и которые, видимо, нашли у него поддержку.

Да, в пионерские отряды, согласно этому «Положению», должны были приниматься школьники, как и предлагала Крупская. Они должны были хорошо учиться, быть дисциплинированными, изучать историю революционного движения, следовать заветам партии. Но, в то же время, и это было главным для меня, они должны были активно участвовать в общественно-полезном труде, помогать взрослым в строительстве новой жизни, бороться с беспризорностью, неграмотностью, разрухой. Именно на это упирал я в своем письме, именно это, как мне казалось, и поддержал Сталин!

«Трудовое воспитание, — говорилось в „Положении“, — должно стать основой всей деятельности пионерских отрядов. Пионеры должны не только учиться, но и работать, приносить реальную пользу Советской Республике, своим трудом приближая светлое будущее — коммунизм!»

В общем, похоже, все получилось!

— Ну что, пионерский командир, — сказал товарищ Фирсов, с улыбкой глядя на мое сияющее лицо. — Поздравляю! Твоя взяла! Теперь ваш «пионерский дом» — не просто самодеятельность, а ячейка всероссийского движения! Будете у нас первыми официальными пионерами! Готовься, скоро из губернии приедет инструктор, будет вас организовывать по всем правилам.

* * *

— Шаррах!

Далекий грохот, отозвавшийся звоном оконных стекол и посуды в серванте, заставил меня открыть глаза. Вокруг царила тьма.

За первым грохотом почти сразу же последовала сухая, частая дробь пулеметной очереди, а затем — несколько отрывистых, как щелчки бича, винтовочных выстрелов.

Я мгновенно вскочил, сердце забилось как бешеное, отгоняя остатки сна. Тревога, холодная, омерзительная, как паутина, сжала грудь стальными тисками. Неужели опять? Опять бандиты? Опять бой? Наш город, казалось, никогда не узнает покоя!

Глава 9

— Что такое! Лёня, мне страшно! — захныкал проснувшийся Яша.

Я встал, накинул одежду. На ощупь, в темноте, нашарил под подушкой свой наградной наган. Холодный, тяжелый, он привычно лег в руку, придавая какую-то странную, почти иррациональную уверенность, хотя я прекрасно знал, что патронов в нем всего две штуки, да и те — старые, скорее всего с осечками.

Сунув за пояс наган, отдернул с окна хилую занавеску, пытаясь разглядеть что-то в утренней мартовской хмари. Что там, черт побери, происходит?

— Куда ты, сынок? — раздался мамин голос.

— Оставь, Наталья, — сипло спросонья пробасил отец. — Он уж взрослый, мы ему не указ! Пусть что хочет, то и вытворяет.

Торопливо выскочив на улицу, на ходу запахивая полушубок, я бросился в сторону ревкома. Откуда донесся взрыв? Вероятно, откуда-то с окраины города, со стороны железнодорожной станции. Выстрелы постепенно смолкали, но спокойнее от этого не стало.

Город уже давно жил в осаде банд. То и дело случались нападения на поезда, однако в самом Каменском бандиты пока еще показываться не решались. Но, похоже, сегодня они окончательно охамели…