Ленька-активист

Я изложил им свой план. Они слушали, наклонившись над столом, и я видел, как в их глазах загорается огонек интереса. Это была не просто идея. Это был выход. Это была надежда на сытую, осмысленную жизнь.

— А что, — сказал Свиридов, задумчиво почесывая затылок и разглядывая мои каракули. — Дельная мысль, Ленька. Очень дельная. С сырьем проблем нет, этого кипрея у нас — завались. Рабочие руки — тоже найдутся. А если дело пойдет, так это ж какое подспорье будет! Это ж не картошку на шлаке растить.

— И это будет наш, комсомольский, пионерский ответ нэпманам! — с жаром подхватил Петр, ударив по столу кулаком так, что подпрыгнула керосиновая лампа. — Мы докажем, что и без буржуев можем хозяйствовать! Покажем этим мешочникам, как надо работать по-советски!

Решение было принято единогласно. Пусть начнем мы только в следующем году, сейчас уже сезон закончился, но ведь и подготовиться к нему время будет!

В ту ночь я долго не мог уснуть. В голове роились планы, расчеты, идеи. Я уже видел, как гудят наши сушильни, как пахнет свежеферментированным чаем, как вереницы подвод везут наш товар на ярмарку.

Одновременно с этим пошли слухи о другом. Говорили, что на те самые церковные ценности, которые с таким трудом собирали по всей стране, за границей, в Америке, закуплен хлеб. И что пароходы с этим драгоценным грузом уже идут в черноморские порты — в Одессу, в Николаев. А оттуда зерно поездами повезут в самые голодающие губернии.

И эти слухи вскоре подтвердились. Через нашу станцию пошли новые эшелоны — с юга на север. Тяжелые, товарные составы, груженые американской мукой в белых холщовых мешках с непонятными синими иностранными буквами, консервами в блестящих жестяных банках — тушенкой, сгущенным молоком. Это была помощь голодающим, надежда на спасение для миллионов.

Но там, где есть богатство, тут же появляются и те, кто хочет на нем нажиться. Едва первые поезда с заграничным продовольствием тронулись из портов, как на них начались налеты. Те самые недобитые бандиты, что еще вчера грабили села, теперь переключились на новую, куда более лакомую добычу. И вскоре Захарченко попросил меня вновь принять участие в борьбе с бандитизмом.

Только теперь все было по-взрослому.

Глава 12

Через несколько дней меня вновь вызвал к себе начальник милиции Захарченко. Он сидел в своем тесном, пахнущем сургучом и дешевой махоркой кабинете, хмурый и озабоченный.

— Садись, Леонид, — сказал он, кивнув на единственный колченогий стул для посетителей. — Дело есть до тебя серьезное. Ты, я знаю, парень с головой, может, чего и присоветуешь.

Он достал из стола несколько бумаг — милицейские сводки, исписанные неровным, пляшущим почерком.

— Вот, гляди. За последнюю неделю — три нападения на «хлебные» поезда. На перегоне между нашей станцией и Верховцево. Почерк один и тот же. Останавливают поезд — или пути разбирают, или завал на дороге устраивают. Затем — налетают, убивают охрану, грабят. Берут самое ценное — муку американскую, консервы, сахар. И как сквозь землю проваливаются. Ни следов, ничего. А у меня людей — сам знаешь, и дел у нас по уши, не разгребёшься. Что делать — ума не приложу.

Я взял сводки, пробежал их глазами. Сухие, казенные строки, за которыми стояли кровь, смерть и украденный у голодающих хлеб. А главное — бандиты, не стесняясь, портят паровозы и вагоны, дефицитнейшие и нужнейшие стране.

— А что думают в ЧК, в уезде? — спросил я.

— Думают, что это остатки какой-то крупной банды. Гоняются за ними по полям, а толку — ноль. А я вот что думаю, Ленька, — Захарченко понизил голос и наклонился ко мне через стол. — Не в лесах их искать надо. Здесь они, рядом. Слишком уж точно они знают, когда и какой поезд пойдет, в каких вагонах самый ценный груз. У них на станции есть свои люди. Наводчики. А кто — черт его знает.

— Наводчики… — задумчиво повторил я. — Это мысль. И вот тут, товарищ Захарченко, может, мои «пионеры» снова и пригодятся!

— Тоже первым делом подумал об этом. Но согласитесь ли? Не испугаетесь? А главное — каким образом помочь сможете? Ты своих лучше знаешь, подскажи, — вперил он в меня свой взгляд.

— Не испугаемся. А каким образом… да тут просто все, — сказал я, и в голове у меня начал быстро складываться план. — Самое очевидное — наблюдение за разгрузкой составов. Давайте сделаем так: мои ребята, под видом беспризорников, будут присутствовать при каждой операции. Как будто хотят сами что-то урвать по мелочи, если что упадет. А на самом деле — наблюдать. Кто из грузчиков как себя ведет, кто с кем шепчется. Возможно, уже на этом этапе происходят хищения или наводка на нужные эшелоны. Еще кого-нибудь из старших, кто писать и читать умеет, можно учетчиком поставить, бумаги заполнять о приеме груза.

Захарченко слушал, и его нахмуренное лицо постепенно прояснялось.

— А что, это идея! Дети, они же неприметные. Хорошо, Леонид, договорились. Дам твоим ребятам официальное предписание. Пусть будут нашими наблюдателями.

— Но это еще не все, — продолжил я. — Это только половина дела. На станции мы, может, и выявим наводчика. А где искать самих бандитов и награбленное?

— Вот это и есть самый главный вопрос, — вздохнул Захарченко. — Твои мысли?

— Я думаю, искать их надо в деревне. В окрестных селах. Ведь где-то они должны ночевать, питаться, сбывать краденое. Они же не в воздухе висят. А в деревне сейчас каждый чужак на виду.

— Это верно. Да только как это проверить? Милиционера в каждое село не пошлешь, — Захарченко посмотрел на меня испытующе, словно проверяя — правильно ли я понял его задумку.

— А мы пошлем не милиционеров, — усмехнулся я. — Мы пошлем беспризорников.

Я изложил ему вторую часть своего плана. Захарченко долго молчал, обдумывая.

— Рискованно, Ленька, — сказал он наконец. — Очень рискованно. Если бандиты их раскусят — живыми не оставят. Я думал, ты чего еще подскажешь.

— Рискованно, — согласился я. — Но другого выхода я не вижу. А ребята у меня — тертые калачи. Не пропадут.

На следующий день операция началась. Костик Грушевой, как самый бойкий, возглавил «учетную группу» на станции. А для «деревенской разведки» я выбрал Митьку и Ваську. Мы нашли для них самые рваные штаны и рубахи, измазали сажей лица. Они снова стали похожи на тех затравленных волчат, какими были год назад.

Их «агентурная работа» была настоящим искусством выживания и наблюдения. Днем они плелись от села к селу, заходя в каждый двор с одной и той же заученной, жалобной песней: «Дядечка, тетечка, подайте Христа ради кусочек хлебушка сиротинушке голодному…» Их гнали, на них спускали собак, но иногда какая-нибудь сердобольная баба выносила им огрызок черствого хлеба или вареную картофелину.

Ребята оказались наблюдательными и сметливыми. Их глаза, привыкшие к жизни на улице, подмечали все. Есть ли у хозяйки на руках свежие мозоли от работы в поле, или они белые и холеные? Пахнет ли из хаты сытным борщом или только кислой капустой? Новая ли на мужике рубаха или латаная-перелатаная?

Самым главным источником информации были, конечно, деревенские пацаны. Митька и Васька были мастерами втираться к ним в доверие. Увидев ватагу мальчишек, гоняющих палкой тряпичный мяч, они не подходили сразу. Сначала садились поодаль, на завалинку, и просто смотрели. Потом, когда игра заканчивалась, Митька подходил к самому задиристому и предлагал сыграть в «чижика» или «в пристенок» на какой-нибудь трофейный патрон или блестящую пуговицу.