Мать ветров

— То есть как вытоптали? Вот эту красоту? — в Милоше поднял голову исследователь, и он с благоговением приблизился к хрупкому чуду. Полупрозрачные лепестки доверчиво потянулись к его руке и засверкали еще ярче.

— Соскучились по человеку, видишь, — растроганно улыбнулась Кончита, подставляя лицо цветкам. Сердце великана дрогнуло. Посреди величия и ужасов мертвого города — ласковые черные глаза его любимой, золотое мерцание смуглой кожи и черных кос, удивительный свет сказочных растений.

Позади повеяло холодом. Такая знакомая стынь могилы.

— Нежить, — коротко бросил фён, мгновенно разворачиваясь всем телом. — Цветы нужно забрать?

— Обязательно, — так же отрывисто ответила девушка.

— Выкапывай, беги к нашим, не останавливаясь. Это приказ.

— Есть.

Похоже, амулет Уго если не распугал скелетообразные, обтянутые желтой кожей призрачные тела, то хотя бы озадачил их. Семеро мужчин, чуть поодаль — две женщины и подросток. Они недоуменно моргали, морщили высокие, с неестественно высокой линией роста волос лбы, разевали наполовину беззубые рты. Цинга? Милош боковым зрением видел, как бежала Кончита, прижимая к груди золотое сияние. Отлично. Он задержит их достаточно для того, чтобы она успела домчаться до стены высокого города. Ну и там... Как повезет. Осторожно, стараясь не нервировать умертвий резкими движениями, он протянул свой собственный оберег.

Не повезло. Вот он не произвел на них никакого впечатления. Сгорбленный сухой старик, кажется, оправился от первого удивления, и сделал движение к нему навстречу. Глянул прямо в лицо пустыми провалами глазниц... снова заморгал... отпрянул, не шарахнулся, а, скорее, пытался освоиться с новым сюрпризом. Ну и куда он, спрашивается, смотрит? На лоб? Что не так с его лбом?

Повязка, принадлежавшая дедушке Рашиду.

Призраки почти разом потянулись к нему, но явно с дружелюбными — насколько это возможно для них — намерениями. Что-то хотели сказать, спросить... Нет, бежать надо, воспользовавшись их замешательством. Или?... Миг, еще один, услышать?

Рискнем, пожалуй.

Милош качнулся вперед, обращаясь в слух и стальные мышцы, готовые унести его прочь при первом же намеке на опасность.

— Есть... Еда... Есть еда?.. — прошелестели мертвые голоса.

— Еда-еда-еда... — гулким эхом откликнулось нутро пирамиды, сотнями, тысячами молитв, состоящих из единственного священного слова.

Волосы на голове опытного подпольщика и моряка встали дыбом. Они просто хотели есть. Они полторы сотни лет хотели есть, как до того, будучи живыми — сколько дней? Недель? Месяцев?

— Есть... Еда-еда-еда... — неслось Милошу вслед, когда он что есть силы бросился прочь, к спасительной стене, леденея от ужаса, больше всего на свете боясь того, что Кончита не успела, не добежала, что ее поймал призрак или загрыз еще один ягуар, забрызгав золотые лепестки алой кровью.

— Ранен? — ровный, чуть приглушенный голос Кончиты оборвал натянутую до предела струну страха, когда Милош перемахнул через разлом в стене.

— Нет, — еле шевеля непослушными губами, выговорил фён и крепко, до хруста в девичьих костях, прижал к себе холодную — видно, тоже от страха, девушку.

— Они тебя касались? Хотя бы один? — продолжала жестко допытываться роха, выскальзывая из объятий и придирчиво осматривая все тело своего великана.

— Нет. Нет, все в порядке, — Милош, послушно поворачиваясь под руками Кончиты, обратился уже к подозрительно зеленым матросам и часто-часто моргающему Уго, к плечу которого, вздыбив шерсть, прижималась Баська: — Как вы? Ничего не случилось?

— Два дурака у нас случились, — едко ответил рохо. — Два дурака, которые принесли сердце-цвет. Это великое снадобье. Старики говорят, он лечит огненную лихорадку. Все думали, сердце-цвета больше не осталось на белой земле.

— Лечит лихорадку, но не голод. Те призраки просили у меня еды.

Мясо ягуара, как следует прожаренное, оказалось довольно жестким, но вполне съедобным, а шкуру его, пусть и порядком поврежденную, Уго обещал продать так, чтобы им хватило денег на месяц относительного достатка. Рохо в сопровождении Шеннона и Гая через пару часов после бегства Милоша от умертвий решил повторить самоубийственный подвиг друзей, тем более что редкий черный мех того стоил. Они вооружились кожаным шнурком Рашида, веревками для обвязывания туши и, помолившись всем известным богам, отправились за стену. Милоша, Кончиту и Баську оставили сторожить светоч. Все путешественники понимали, что золотые цветы стоят и трех, и даже пяти жизней, потому что от огненной лихорадки без лекарств оправлялась в лучшем случае половина заболевших.

Этим вечером дождь не беспокоил вымотанных и натерпевшихся страха друзей. Пурпурные лучи заходящего солнца мягко озаряли озеро, покрытое широкими зелеными листьями и кроваво-красными цветами. Лепестки светоча, с удобством расположившегося в половинках скорлупы огромного ореха, рассыпали мириады золотистых искр, которые перемешивались в дрожащем воздухе с рыжими искрами костра. Дежурили по двое, и первыми вызвались, поставив в тупик товарищей, Милош и Кончита. Впрочем, Шеннон быстрее всех сообразил, что после пережитого приключения влюбленные все никак не могут наговориться друг с другом, и грубовато пихнул Гая и Уго к их лежанкам из одеял и листьев.

— Так страшно... Прятаться за твоей спиной, убегать, оставляя тебя... — ломко прошептала Кончита, всем телом вжимаясь в бок своего великана.

— Пока ты не пройдешь полноценное обучение, иначе нельзя. А сегодня... Ты не представляешь, насколько облегчила мне задачу беспрекословным подчинением. Я даже испугался за тебя только тогда, когда уже убегал от них. И то это меня не выбило из ритма. Умничка моя, — Милош нежно обвил руками любимую и спрятал лицо в пропахших костром косах. С его широких плеч будто разом свалилась вся тяжесть мира. Голубка, теплая, родная, живая и невредимая. Совсем близко.

— Ты? Испугался? — черные пытливые глаза ярко засверкали в полумраке, и роха взяла в ладони лицо фёна.

— А правда... Испугался. Впервые с тех пор, как ранили папу.

Ночная сельва обрушилась на него всей роскошью звуков, оттенков, запахов. Сладковатый аромат орхидей, свежий — светоча, пряный — влажной земли. Сонное тепло друзей и прижавшейся к его ноге Баськи. Мягкое трепетное тело в его руках, чуть приоткрытые сухие губы. Крик птицы в ветвях над головой, легкий всплеск где-то на противоположной стороне озера. Тень огромной бабочки, самоубийственно вьющейся над костром. Страх за жизнь любимой, за оставшихся дома маму, дедушку, братьев, товарищей. За Дика и семью Ортега в Сорро. За Уго, Шеннона и Гая, когда они отправились сегодня за тушей ягуара. Радость, огромная, невероятная радость от того, что Кончита уютно ткнулась носом в его шею, от того, что кожаный шнурок дедушки Рашида снова стягивал его лоб. Бьющаяся в грудину острая боль от физически ощутимого столкновения с великим голодом, который опустошил Эцтли и кто знает сколько еще поселений белой земли. До разрыва легких глубокий вдох — полной грудью, всем собой, в унисон с Кончитой. Выдох и снова вдох, разделенный на двоих.

— Amado, ты можешь возненавидеть меня за эти слова, но я скажу, — спустя несколько безмолвных минут заговорила Кончита. — Корнильонцы объясняют, что избавили нашу землю от жрецов, которые приносили в жертву людей. Это так, это было у нас, я знаю... Но там, у бассейна. Сколько рохос они принесли в жертву своему богу? Настоящему богу? Я не оправдываю наших жрецов, но разве так — лучше?

Милош молча поцеловал девушку в висок.

Уго проснулся до того, как его разбудили на дежурство. Не открывая глаз, внимательно прислушался, чтобы не потревожить ненароком влюбленных. Судя по звукам, Милош уложил Кончиту... недовольный тихий мяв, значит, и Баську. Почти бесшумные шаги великана и его ладонь на плече: пора вставать.