Мексиканские негодяи
Шрифт:
– Ну, хорошо, давай, пой, только быстро.
– Как, быстро? Эту песню нельзя петь быстро, она такая протяжная, лирическая…
– Хорошо, пой как хочешь, только пой. Начинай.
– Вот так сразу? Ой, Антонио, не знаю, я так стесняюсь…
– Тогда не пой.
– Но я же так хочу тебе спеть!
– Тогда пой, Мария.
– Но я же волнуюсь…Ты правда хочешь, чтобы я спела?
– Хочу, Мария, очень хочу, начинай!
– Нет, ну, все-таки я стесняюсь. Антонио, что же делать?
– Кажется, я придумал, Мария. Встань вот сюда … нет-нет, поближе
185.
– Мария!
– Да, Антонио.
– Мария, я хочу сообщить тебе ужасную новость.
– Какую? Что ты бросил в аквариум морскую свинку, она сожрала всех рыбок, подавилась и умерла? Это безобразие я уже видела.
– Нет, Мария… хотя это было очень смешно, но дело не в этом.
– Ты, как всегда, засосал в пылесос попугайчика?
– А согласись, было весело, когда я возвращал пылесос нашей соседке негодяйке Ундине, и попугай внутри пылесоса вдруг заговорил.
– Да, смешно – она упала в обморок, уронила пылесос себе на ногу, сломала лодыжку и потом целый месяц ходила в гипсе.
– Вот. И что же здесь ужасного? Нет, Мария, весь ужас в другом. Я умираю.
– Как умираешь? Зачем?
– А зачем умерли Гете и Моцарт? Чаплин и Робертино Лоретти?
– Подожди, а разве Робертино Лоретти умер?
– А разве нет? Ну, все равно, он же когда-нибудь умрет, так какая разница? Я ответил на твой вопрос?
– Ну… да… А что же делать?
– Выполнять мои последние желания.
– Ой, да, конечно! Господи, какой ужас!
– У меня к тебе несколько последних воль. Во-первых, завесь зеркала, потом останови часы, принеси текилы и будем меня оплакивать…
– Антонио, но ведь ты вчера клялся, что месяц не будешь пить текилу!
– Конечно, Мария, и я ни в коем случае не нарушил бы эту клятву, но по такому поводу…
– Да, ты прав.
– Ну, пусть земля будет мне пухом… (Пьют). Что ж, прощай, Мария!
– Как, уже?
– Да. Мне пора.
– Бедный, бедный Антонио!
– Пора зайти в бар и помянуть меня с Хуаном и Родриго.
– Ты что, будешь умирать не дома?
– Почему? К утру я вернусь.
– А когда же ты умрешь?
– Ну, я думаю, лет через двадцать-тридцать, не раньше. Но я уже начал.
– Сволочь, ты все наврал!
– Тшш, Мария, о покойниках, пусть даже и будущих, либо хорошо, либо ничего.
186.
– Антонио! Антонио!
– Что ты кричишь, Мария? Зачем ты отрываешь меня от мыслей о вечном?
– В подъезде перегорела лампа, и я ничего не вижу. Посвети мне, пожалуйста, фонариком.
– Фонариком! Эх, Мария, Мария! Я мог бы посвятить тебе поэму, сонату, может быть даже хореографическую композицию… а ты говоришь «фонариком».
– Но здесь очень темно, я могу упасть.
– Упасть! А знаешь ли ты, что такое – упасть? Пасть духом, отчаяться, разувериться во всем – это самое страшное,
что может случиться с человеком. Так пали духом Байрон и Дэвид Бекхем, когда он не забил французам пенальти, так пал духом…– Ай, Антонио, ну вот, я упала! И, кажется, что-то себе сломала.
– Лежи и не двигайся, Мария! Я сейчас.
– Ты пошел вызывать скорую?
– Нет. Я хочу запечатлеть тебя на холсте – лежащую, беспомощную, сломавшую себе что-то. Кстати, где у нас фонарик, мне надо посветить им, а то я тебя совсем не вижу.
187.
– Антонио!
– Да, Мария.
– Скажи, а почему на каштанах, когда они цветут, появляются маленькие круглые кактусы?
– Прекрасный вопрос, Мария! А ты как думаешь?
– Я думаю, из уважения к нашему национальному мексиканскому растению – кактусу.
– Ну, во-первых, конечно да. А во-вторых, слушай ответ на твой вопрос. Это ошибка пчел.
– Что?
– Пчелы, когда опыляют кактусы, садятся на него, чтобы собрать пыльцу, но при этом сильно колются об его иголки, и второй раз на кактус уже не садятся, предпочитая что-нибудь мягкое, например, каштан.
– А как же тогда размножаются кактусы?
– Кротами?
– Чем?
– Кротами, Мария. В силу невозможности опыления кактусов пчелами, за эту неблагодарную, но такую нужную работы взялись кроты. Единственная неколючая поверхность у кактуса – корень. Кроты переносят пыльцу с корня на корень.
– Как сложно, Антонио!
– Нет, раньше, когда наши земли населяли ацтеки, а не эти негодяи – мексиканцы, здесь водились настоящие кактусовые пчелы с ножками длиной в 15 сантиметров и специальным мозолем на попе, который не могла проколоть ни одна колючка. К сожалению, их всех истребили испанские завоеватели.
– Всех?
– Тех немногих, которые остались в живых, испанцы сделали пчелиную почту и отправляли с ними донесения в Мадрид, и большинство пчел погибли в пучинах Атлантического океана.
– А откуда же взялись нынешние пчелы?
– Их делают дети из фольги на уроках труда. А иногда из пластилина.
– Какой ты умный, Антонио! Откуда ты все это знаешь?
– Ну, как же! Я ведь уже три года выписываю журнал: «Вся неправда о мексиканской природе». Там еще написано, что эти каштановые кактусы, когда падают на землю, превращаются в ежиков. Задавай мне любые вопросы, Мария, я тебе с удовольствием отвечу!
188.
– Антонио!
– Да, Мария!
– Где ты был всю ночь, негодяй!
– О, Мария, со мной случилась невероятная история. Я гулял по улицам и заблудился. И случайно оказался на крыше дома.
– На крыше?
– Да. Но крыша неожиданно закончилась – гораздо раньше, чем я ожидал, и я упал с 19 этажа.
– И что, разбился насмерть?
– Нет, мне очень повезло. Я упал на балкон 12 этажа и даже не ушибся.
– Какое счастье!
– Подожди. Под утро неожиданно пришел муж женщины, на чей балкон я упал, не поверил мне, и выбросил меня с 12 этажа.