Миллионщик

В Перми мы распрощались с кибитками и ямщиками. Дальше наш путь лежал по воде.

Весеннее половодье было бурным, стремительным. Кама, освободившись от ледяных оков, разлилась широко, затопив прибрежные луга и превратившись в мутное, бурлящее море. Мы сели на первый же пароход, идущий до Нижнего Новгорода.

Пароход был старенький, неуклюжий, с высокой, коптящей трубой, из которой валил густой черный дым, и огромными, шлепающими по мутной воде колесами. От постоянных ударов лопатками по воде корпус судна постоянно сотрясала мелкая ритмичная дрожь. Палуба была забита самым разным людом: купцами в длиннополых сюртуках, возвращавшихся с ярмарки, мужиками в армяках, ехавшими на заработки, мещанами, студентами в потертых фуражках, какими-то странствующими монахами с котомками за плечами.

Мы плыли по Каме, потом по Волге. Пароход, мало того что вез пассажиров, да еще то и дело цеплял к себе баржи — то с металлом, то с лесом, то с какими-то тюками. Бесконечные, унылые, но по-своему величественные пейзажи проплывали мимо: высокие, обрывистые берега, поросшие лесом, заливные луга, на которых уже зеленела первая робкая изумрудная трава, редкие, затерянные в этой безбрежности деревушки с покосившимися церквушками.

И чем дальше мы плыли на запад, чем ближе подбирались к одной из целей нашего путешествия, тем больше я нервничал.

— Что с тобой, Курила? — спросил Изя, с удивлением глядя на меня. Он сидел на палубе, на каком-то тюке, и пытался починить дужку очков. — Ты уже третий день ходишь как в воду опущенный. Или, наоборот, как будто клад нашел. Не поймешь тебя. То молчишь часами, то улыбаешься сам себе, как идиот. Ты, случайно, не влюбился?

— Так, задумался, — отмахивался я.

В Нижнем Новгороде мы пересели на другой пароход, поменьше, который шел по Оке, а затем по Клязьме в сторону Владимира. Рекунов несказанно удивился такому решению:

— Простите, мосье Тарановский, но разве путь на Петербург лежит не через Ярославль?

— Теперь быстрее ехать через Москву! — пояснил я. — Оттуда мы быстро доберемся железной дорогой. Рекунов с недовольным видом вынужден был подчиниться.

Чем ближе подплывали мы к Гороховцу, тем сильнее билось мое сердце. Где-то здесь, на этих высоких, поросших сосновым лесом берегах, должно быть поместье — усадьба Левицких.

Я стоял на палубе, напряженно всматриваясь в проплывающие мимо берега. Пароход неспешно шлепал колесами, оставляя за собой широкий пенистый след. Солнце припекало, и от воды тянуло прохладой и запахом тины. Согласно словам Владимира, нам нужно было сойти на берег, немного не доезжая до Гороховца, в районе небольшой, затерявшейся в лесах деревушки. Но как это сделать, я представлял себе смутно. Пристани там, конечно, не было.

И вот, когда на горизонте уже показались золотые маковки гороховецких церквей на высоком берегу, я увидел то, что было мне нужно. Недалеко от берега в тихой заводи покачивалась на воде небольшая рыбацкая лодка. Двое мужиков в выцветших рубахах неспешно перебирали сети.

— Капитан! — крикнул я, бросаясь к рубке. — Прошу вас, сбавьте ход на минуту!

Капитан, пожилой, усатый волгарь, высунулся из окошка, удивленно посмотрев на меня.

— Чего изволите, сударь?

— Вон, видите, лодка? — Я показал рукой. — Нужно с ними поговорить. Очень важное дело.

И присовокупил к просьбе синенькую.

Капитан пожал плечами, но команду дал. Пароход, пыхтя и отдуваясь, замедлил ход, и мы поравнялись с рыбаками.

— Эй, мужики! — крикнул я, сложив руки рупором. — На берег перевезете? Не обижу, заплачу!

Рыбаки оторвались от своих сетей, с любопытством посмотрели на наш пароход, потом на меня.

— А чего ж не перевезти, — лениво отозвался один из них, тот, что постарше. — Коли с оплатою не обманешь!

— Да вот те крест! — выкрикнул я и, повернувшись к Изе, который с недоумением наблюдал за моими маневрами, скомандовал: — Собирай вещи! Высаживаемся!

Изя только ахнул, но спорить не стал. Однако господин Рекунов не мог скрыть своего изумления.

— Простите, но почему мы тут сходим?

— Это важное дело, связанное с моими обязательствами перед партнерами, — пояснил я.

— Полагаю, превыше всего для вас, мосье Тарановский, должны стоять обязательства перед моей госпожой, мадам Верещагиной! — недобро прищурившись, произнес Рекунов.

— Про предыдущих партнеров я тоже не намерен забывать! Полагаю, мадам Верещагина должна правильно оценить мою верность взятым на себя обязательствам! — заявил я, намекая, что Верещагина — тоже мой партнер.

Рекунов нахмурился, но спорить не стал.

Через несколько минут мы, перекинув свои вещи в подошедшую к борту лодку, уже и сами спускались по веревочной лестнице. Рыбаки, получив свой серебряный полтинник, молча и сноровисто заработали веслами.

Пароход дал прощальный гудок и, шлепая колесами, двинулся дальше, оставляя нас одних на этой тихой, сонной реке.

Лодка мягко ткнулась носом в песчаный берег. Мы вышли на землю, пахнущую сосновой смолой и весенней прелью.

Вокруг стояла звенящая, напоенная ароматами леса тишина. Вдалеке куковала кукушка, отсчитывая кому-то отведенные годы.

— Ну и куда теперь, мосье? — спросил Изя, оглядываясь по сторонам и отмахиваясь от налетевших комаров. — Где это твое поместье? Ой-вэй, только не говори, что мы высадились не там!

— Искать надо! Должно быть где-то там, — ответил я, показывая рукой в сторону густого соснового бора, который начинался сразу за прибрежной полосой.

Мы взвалили на плечи наши дорожные сумки и пошли по узкой, едва заметной тропинке, углубляясь в лес.

Дорожка, петляв среди могучих сосен, вывела нас на проселочную дорогу, разбитую колесами телег. Вдалеке виднелись крыши той самой деревушки, которую мы видели с парохода.

— Ну что, Курила, пойдем у местных дорогу спрашивать? — предложил Изя. — Или так и будем по лесу плутать, пока на медведя не наткнемся?

— Пойдем, — согласился я, хотя можно было спросить у рыбаков, но я что-то совсем упустил этот момент.

Деревня оказалась небольшой, дворов на двадцать. Покосившиеся избы с соломенными крышами, заросшие лебедой огороды, сонные куры, копающиеся в пыли. На завалинке у одной из хат сидел древний, как сам этот лес, старик, смоливший самокрутку.

— Здорово, отец, — обратился я к нему. — Не подскажешь, где здесь усадьба господ Левицких?

Старик медленно поднял на нас выцветшие, слезящиеся глаза, оглядел с ног до головы.

— Левицких, говоришь? — прошамкал он беззубым ртом. — А на что они вам, господа хорошие? Нету здесь больше господ!

— Как это нету? А где же они? — нахмурился я.

— А кто ж их знает, — равнодушно пожал плечами старик. — Барина-то старого, Сергея Васильевича, почитай, два года как на погост снесли. А барышня молодая, Ольга Сергеевна, да братец ее, Мишенька, сказывают, уж и не хозяева тута. Усадьба-то под опекой казенной. Говорят, сосед наш, Мезенцев, на них в суд подал, землю отсудить хочет. Вот так-то.