Мученик

«Превыше всего он жаден до власти». Эти слова едва не слетели с моих губ, но под предупреждающим взглядом Леаноры я промолчал. По быстрому взгляду на сэра Элберта стало ясно, что я смотрю на человека, балансирующего на грани безумия. Мне до сих пор стыдно, что я тогда почувствовал от этого мрачное удовлетворение. Для поддержки решимости я призвал воспоминания о Моховой Мельнице и о многих убитых в замке Уолверн, направляя долго сдерживаемый гнев и негодование в горькое заключение: «я ничего не должен этому благородному негодяю».

– Действительно, наёмникам надо платить, – мягко согласился я. – И, как и у любого торговца, первое предложение Самозванца наверняка будет маскировать что-то ещё.

– Леди Дюсинда, – сказал Элберт тоном брошенного в море человека, который хватается за верёвку. – Герцог Галтон очень сильно хочет её возвращения. Она будет нашим предложением.

– Возможно, милорд, – сказала Леанора, и сжала обеими руками стиснутый кулак сэра Элберта. Повернувшись ко мне, она выпрямила спину и заговорила быстро и властно. – В любом случае, защитник моего брата верно говорит: нам нужно узнать участь короля. Только тогда мы сможем по-настоящему планировать эту войну. Капитан, вы доставите наш ответ той отвратительной женщине. Я достаточно натерпелась в её обществе за один день. И к тому же вы ей, кажется, нравитесь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Сплошные переговоры, – проворчала графиня Десмена, положив руку на меч. – Мне их хватило уже когда Истинный король заключал союз с герцогом Галтоном.

– Лучше переговоры, чем битвы, – ответил я, заработав пренебрежительный смешок.

– Так значит, вы трус, мастер Писарь? – Она протянула руку к уздечке своего великолепного серого коня. – Всё, что я о вас слышала, казалось бы, говорило об обратном. Как печально.

– В трусости часто обвиняют тех, кто предпочитает разум насилию. Например, совершенно разумно для человека, которого вы называете Истинным королём, сбежать с Поля Предателей, едва обменявшись парой царапин с Помазанной Леди. И всё же многие до сих пор называют его за это трусом.

Я ожидал ярости, но она всего лишь весело мне ухмыльнулась.

– А вы мне и правда нравитесь, – вздохнула она ставя ногу в стремя. – Жаль. Скажите, – прохрипела она, забираясь в седло, – Уилхем Дорнмал до сих пор с вашей лжемученицей?

Я пропустил мимо ушей выпад в сторону Эвадины и беспечно ответил:

– Да, и Помазанная Леди высоко ценит его службу. Знаете, они ведь были друзьями детства.

– Знаю. – В посуровевшем скрежете её голоса я услышал глубокое негодование, и она уставилась на меня сверху вниз. – Скажите предателю, что я отыщу его на поле. Он оказался недостоин любви, дарованной ему куда лучшим человеком, и для меня будет честью получить за это возмещение, кровью.

– Он по-прежнему то и дело хорошо отзывается о Самозванце. Хотя, разумеется, теперь понимает глупость своей прежней преданности.

– Я говорю не об Истинном короле, а об Алдрике Редмайне. – Она с негодованием посмотрела на меня, и врождённый цинизм, который я заметил в ней, сменился чем-то куда более страшным. – Он был моим братом.

С этими словами она пришпорила коня и умчалась прочь, разметав дёрн и рассеяв немало королевских солдат, пока неслась галопом по лагерю, не обращая ни на кого внимания. С неба упала капля дождя, и я, посмотрев наверх, увидел, что небо окрасилось в цвет яркого синяка, а солнце скрылось за летящими тучами. Я решил не принимать за дурное предзнаменование гром вдалеке.

***

– Так значит, Десмена по-прежнему жива. – На лице Уилхема смешались разочарование и мрачная весёлость, как бывает, когда слышишь ужасные, но ожидаемые вести. – Неудивительно. Если и была когда-то душа, которой предначертано выжить при любых обстоятельствах, так это она.

– Её фамилия Левилль, – сказал я. – Но она утверждает, что Алдрик Редмайн её брат.

Мы вдвоём сидели у костра, разложенного поодаль и от Верховой, и от Разведроты, которые теперь, в преддверии битвы, соединили. Командиры войска Ковенанта расположились милях в десяти от недавно поставленного королевского лагеря. Сэр Альтерик в качестве места, где мы будем ждать ответа Самозванца, выбрал ряд широких холмов. Моя оценка способностей рыцаря-маршала выросла, когда я увидел выбранное место, поскольку оно давало хороший обзор окружающей местности и не выдавало явного впечатления преимущества. Мой любопытный взгляд привлекло серо-бурое пятно на горизонте, и Уилхем объяснил мне, что это поднимается дым от многочисленных труб в Куравеле. Мы стояли менее чем в дневном переходе от столицы, и судьба города, скорее всего, решится в предстоящем конфликте. С наступлением ночи мои разведчики вернулись с рассказами о том, как многие убегают из города со всем, что могут утащить, а значит им сильно не хватало веры в нынешних правителей.

Эвадина и Суэйн по-прежнему оставались с большей частью священного похода, чтобы заставить тех, кто пережил путь, ещё день оставаться на ногах. Я радовался их отсутствию, поскольку для осуществления моего плана потребовался бы разум, более привычный к моральным компромиссам – на самом деле, как раз такой разум, как у Уилхема.

– Я ведь уже рассказывал тебе про Алдрика Редмайна? – спросил он, тыкая палкой в костёр.

– Ты говорил, что его отец обучал тебя рыцарскому мастерству, – ответил я, а потом добавил: – Вроде как он был человеком сурового нрава.

Уилхем безрадостно фыркнул, не отрывая взгляда от огня.

– Это точно. Презренная, горделивая, самолюбивая душа, конечно, но по причинам, которые лучше отнести к загадкам женского разума, женщин всех положений влекло к нему, как мотыльков на пламя. Алдрик часто шутил о количестве бастардов, которых его отец наплодил в больших замках по всему королевству. Из них только Десмену Алдрик считал настоящей сестрой.

– Их растили вместе?

– Если только «растили» – верное слово. То ли из-за влияния отца, то ли из-за своих природных наклонностей, Десмена больше интересовалась военными вопросами, чем куклами и платьями. Как учитель Редмайн славился суровостью, но, если Алдрику доставалось, то ей – нет. Если его сын оступался на тренировке с мечом, то мог ожидать побоев, а Десмена за ту же оплошность получала смех и ласковые советы. Скажем прямо, она была маленькой избалованной сучкой, и эта испорченность характера сохранилась и во взрослой жизни. Впрочем, Алдрик всегда её любил, поскольку его большое бесхитростное сердце по-другому не могло, несмотря на то, что мы с ней терпеть не могли друг друга с первого взгляда. Я надеялся, что когда мы сбежим к Истинному королю, она останется позади, но к несчастью этого не произошло. Десмена жаждала крови за убитого отца, крови за обесчещенную мать, крови за все мелкие оскорбления и унижения, которые выпадают на долю бастарда. Но, подозреваю, жажда крови проистекала в ней по большей части оттого, что ей просто нравился вид крови, а в Магнисе Локлайне она нашла того, кто позволит ей проливать столько, сколько захочется. Со временем она полюбила Истинного короля сильнее, чем брата, но сомневаюсь, что это влечение было взаимным в том смысле, в котором она бы хотела.

Он замолчал, хмуро глядя на танцующие языки пламени, а в голове у него наверняка бурлили воспоминания. Я дал ему небольшую паузу, а потом попробовал тихо задать вопрос:

– Так значит, тебя не будет мучить раскаяние, если придётся её убить?

Уилхем встретился со мной взглядом, знакомо хмуря брови от подозрительности.

– Элвин, неужто я вижу, как в твоём умном котелке мозгов варится план?

– Эта война может закончиться завтра, – сказал я, – с несколькими сотнями убитых, может больше, может меньше. Или она может тянуться годами, унося мученики знают сколько тысяч жизней. А если такое случится, тогда нам не удастся возвести Эвадину в положение, которое ей необходимо, чтобы на этой земле воцарился настоящий мир. И ты это знаешь.

На губах Уилхема заиграла горькая улыбка.

– Я много думал об этом, хотя, очевидно, не с твоей способностью к хитрости.

– Называй это хоть хитростью, хоть здравомыслием. Да хоть подлым предательством, если хочешь. Мне насрать. Прежде мы уже поступали так, чтобы сохранить ей жизнь, и может это даже приведёт к проклятию наших душ, но мы это делали. Теперь нам снова придётся действовать, но мне нужно знать, что ты готов поднять руку на человека, которого называл когда-то королём, и на женщину, которую твой возлюбленный называл сестрой.

Вся весёлость слетела с его лица, сменившись мрачным согласием, которое часто становится участью послушных солдат. Сдержав вздох, он спросил:

– Что ты задумал?

***

Оставив Уилхема, я отправился разыскивать Лилат, и нашёл её рядом с лошадьми. Она испытывала к этим животным заметную привязанность и ездила верхом с завидной скоростью. Своего длинноногого, чёрного жеребца она назвала Каэлир – каэритским словом, означающим бурю или шторм, в зависимости от интонации. Лилат провела по его шкуре щёткой с тонким ворсом, и зверь благодарно фыркнул, наклонил голову и уткнулся в неё носом, вызвав в моей груди лёгкий укол ревности. Черностоп в качестве благодарности в ответ на подобное лишь топал копытом и нетерпеливо содрогался.