Мученик

Эвадина ещё немного постояла в этой позе, а потом убрала меч в ножны и вернулась на чердак мельницы, где её ждал я. Как только она встретилась со мной взглядом, благосклонная улыбка на лице быстро сменилась сомнением.

– Это не для меня, – прошептала она. – Ты же понимаешь? – Минуты сомнений случались у неё нечасто, и потому всякий раз выбивали из колеи.

– Понимаю, – ответил я, пожимая её руку в латной перчатке – кратко, чтобы жест не привлёк ненужного внимания. – Но нам сгодятся любые слова, которые удержат их на дороге, поскольку она будет долгой.

И мы отправились в путь длинной трясущейся колонной керлов и горожан, которые топали на север без каких-либо признаков военного порядка. Они тащили мешки с той скудной провизией, какую смогли собрать, а над ними качался лес вил и самодельных копий. Тут были представлены все возраста, кроме детей. Некоторые матери пытались тащить с собой и младенцев, но тут Эвадина провела черту и твёрдо приказала им отправляться домой. В остальном приветствовали всех и каждого, кто желал идти за Помазанной Леди, но никому не помогали. Все маршировали сами по себе, поскольку войско Ковенанта не могло поделиться едой или вооружением. Это должно было оттолкнуть всех, кроме самых стойких, но не оттолкнуло.

Немалую часть первого дня я наблюдал, как умирает старик. Тощее тело некогда сильного, по его уверениям, хозяина кузницы, прислонялось к верстовому столбу, где он с трудом делал последние вздохи. Он был уже шестой старой душой, кого я увидел этим днём в таком состоянии, и все они откалывались от колонны, добредали до обочины, садились и больше уже не вставали. По неизвестным мне до сих пор причинам я остановился возле этого, а не других.

– Держите, дедушка, – сказал я и поднёс флягу к его губам.

Он сделал приличный глоток, но поперхнулся и закашлялся, на его тощей шее слабо задёргались резко выступающие мышцы.

– Всегда… слишком любил… трубку, – запинаясь прошептал он. – Всё нутро… разрушает. – Он махнул мне дрожащим пальцем. – Помни об этом… юный лорд.

– Я не лорд… – я не стал развивать поправку и уселся возле него, приняв флягу, которую он слабо попытался вернуть. Я смотрел, как как он с трудом делает ещё несколько вдохов и, качая головой, смотрит на многочисленных людей, проходивших мимо.

– Так много, – пробормотал он, и его губы чуть изогнулись в улыбке. – Все маршируют… ради чего-то хорошего… в кои-то веки.

– Вы поэтому пошли? – спросил я и получил в ответ медленный кивок.

– Все остальные войны… – Он смог покачать головой. – Не наши… благородные дрались за землю… не нашу землю… Не наши.

Зная, что больше ему ничем не помочь, я сидел рядом с ним и смотрел на священный поход, пока солнце не начало садиться. Он говорил – запинаясь и всё тише – о своей жизни в кузнице, о первой жене, которую любил и похоронил, и о второй жене, которую ненавидел и терпел. Клеймил позором сына, который взбрыкнул, встал под знамёна, да так и не вернулся. Признался в убийстве человека, который обманул его в делах, и это преступление сошло ему с рук, а шериф не наказал его, поскольку жертву в графстве сильно не любили.

– Может… он ждёт меня, – еле слышно прошелестел старик, когда вечернее небо стали усеивать первые звёзды. Я знал, что он уже не видит ни одного истощённого отставшего, которые всё ещё пытались следовать на север за Леди. – У Порталов… может, он ждёт… чтобы рассказать Серафилям… что я сделал. – Его голова качнулась в мою сторону, а пустые прежде глаза вдруг блеснули отчаянием, и он, собрав последние остатки сил, выдавил слова изо рта: – Это ведь… спасёт меня… правда, милорд? Я… маршировал с Помазанной… Леди… Они рассудят… Они ведь простят меня?

– Серафили судят всех с бесконечным состраданием, – сказал я ему. – Так меня уверяла Леди.

– Слава мученикам… – Он прислонил голову к столбу, в последний раз закрыл глаза, и я смотрел, как его грудь поднялась, опустилась, и остановилась. Я оставил его там, поскольку на отпевание и похороны времени не было. Забравшись на Черностопа и пустив его ровным шагом, я корил себя за то, что так и не узнал имени старого кузнеца. Позднее меня успокоило то, как он скончался. По сравнению со многими, кому суждено было испустить последний вздох во время Жертвенного Марша, это была мирная, даже завидная смерть.

***

– Сегодня девяносто два. – Эйн сосредоточенно сдвинула брови, выводя цифры в ротном журнале. – Лучше, чем вчера. Там было две сотни.

– И зачем тебе это? – спросила Вдова, неодобрительно глядя на аккуратные записи, украшавшие открытую страницу. Эйн, как скрупулёзный счетовод, рисовала график, детализирующий потери, которые понёс священный поход с тех пор, как мы восемь дней назад вышли из Гилдтрена.

– Леди требует точных подсчётов, – парировала Эйн, бросив на Джалайну резкий взгляд, после чего вернулась к работе.

Разведрота стояла на холме, откуда был виден лагерь части основного войска. Солдаты Ковенанта покрывали дневную норму в двадцать миль задолго до заката. И, как уже стало обычным, большинство участников священного похода с трудом подходило и ставило свои корявые палатки спустя ещё много времени после заката. И столь же обычными были тела – мёртвые или выбившиеся из сил, – усеивавшие дорогу. После первого дня марша я поставил разведчикам задачу прочесать земли впереди в поисках припасов. Эвадине, да и себе, я представил это как проявление сострадания, поскольку даже жалкое количество собранной еды уменьшит ежедневные потери. Однако на самом деле я знал, что это идёт от трусости. У меня не было желания смотреть, как очередной старик или хромой калека умирает на обочине дороги. А вот Эйн, видимо, подобных переживаний не испытывала, и носилась на своей пони из одного конца колонны в другой, с радостной самоотдачей считая мертвецов.

Её цифры были бы менее печальными, если бы наши экспедиции за фуражом оказались успешнее. Увы, но эта земля мало отдавала. Умные торговцы и фермеры, отлично осведомлённые о привычках проходящих армий, быстро увозили на телегах весь урожай и уводили скотину на дальние пастбища. Некоторые из тех, с кем я имел дело во время марша роты на юг, теперь исчезли, а их участки и склады стояли пустыми, за исключением того немногого, что они не смогли увезти.

Совсем иначе обстояло дело с жителями деревень и городов, которые мы проезжали, поскольку очарование Помазанной Леди ничуть не утратило своей силы. Они слушали её проповеди, и дюжинами, а то и сотнями стекались под её знамя, раздувая наши ряды, но в то же время увеличивая цену, уплаченную жертвами. И всё же марш не задерживался. Некоторые – кто поумнее или менее набожные – дезертировали, как только мечты о славе сменялись ежедневным испытанием голодом и усталостью. И всё же большинство из тех, кто откликнулся на призы Леди, оставалось до конца. Накануне битвы Эйн сделала последние подсчёты, и удивительно, и даже удручающе, оказалось, что живых душ в Жертвенном Марше больше, чем когда он начался.

Быстрый топот копыт по земле привлёк мой взгляд к Эймонду, который мчался галопом с севера. Нынче он уже стал неплохим наездником и оказался одним из моих лучших разведчиков, с острым глазом и умом, хотя последний несколько портила его неутихающая вера.

– Капитан, в пяти милях отсюда группа всадников, – доложил он, резко останавливая своего длинноногого охотничьего коня. – Я бы сказал, около сотни. Рыцари и воины, все вооружённые и в доспехах.

– Знамёна? – спросил я.

– Видел одно, но был слишком далеко, герб не различить, и я решил, что лучше не медлить. Они плотным строем едут по дороге. Ни охраны по флангам, ни разведчиков.